И вот всего это он мог лишиться, не перепутай он с бабушкой таблетки в свое время!

В поезде сервис просто офигенный. Сначала мыли полы, заставляя всех по очереди поднимать ноги, кто не успевал, проходили шваброй по ботинкам. У проводника из напитков кофе, чай, водка и пиво. Кофе просил четыре раза. Так и не принесли. Пошел ругаться. Дали стакан, при мне небрежно сполоснули его кипятком из бойлера, дали банку с кофе и сахар. «На, сыпь сам, сколько тебе нужно!» Тридцать рублей. Дал пятьдесят. Сдачи нет и не будет. Остались тенге, но не дам, уж больно красивые у них деньги! Оставлю на память. Кругом кушают. Запахи еды, вкусные и не очень. Жрать хочу! Вагона-ресторана нет, уже спрашивал. Это при том, что поезд Астана – Санкт-Петербург, то есть ехать дохера! Прошли границу. Сначала казахскую. Казахские пограничники ищут наркотики. Попросили открыть рюкзак. Заинтересовали тюбик с пастой и дезодорант. Может, туда обычно наркоту прячут? Сначала по вагону прошла одна собака – «кавказец», затем всех заставили вещи и верхнюю одежду положить на края нижних полок, ближе к проходу, запустили вторую собаку. По породе – что-то дворняжеское. К счастью, ее ничего в нашем вагоне не заинтересовало. Российские таможенники зашли со злыми, недружелюбными лицами. Впрочем, увидав мой белорусский паспорт, потеряли ко мне всяческий интерес.

Подошла старушка с какими-то буклетами:

– Молодой человек, а верите ли вы в Бога?

– Нет, – отвечаю.

– Как так? – изумляется она. – Надо обязательно идти к Богу, одумайтесь, а то потом поздно будет!

– Вот так! Женщина, идите, пожалуйста, по своим делам куда-нибудь, куда шли! – говорю я.

Ушла, обиделась, наверное. А может, и нет, пошла кого-нибудь дальше окучивать.

В ожидании самолета на Минск вспомнилось чего-то, как подписывался первый большой контракт в строительстве на автоматизацию бетоносмесительного узла.

Наверное, полгода обхаживал руководство домостроительного комбината: от директора до начальника бетоносмесительного узла. «И предложение у вас хорошее, и цена нормальная, но… Молоды вы еще, зелены, опыта у вас, думаем, маловато… А покажите, где, кому и что вы делали?»

Показывать было тогда особо нечего, после продолжительных агитаций уговорил их съездить под Борисов, посмотреть на недавно установленную нами систему управления на комбикормовом комбинате. Кривили носом:

– Комбикормовый завод – это же не строительное предприятие, это совсем другое! Бетоносмесительный узел – это сердце всего комбината! А тут комбикорм, сельское хозяйство, свиньи… Ерундистика какая-то!

Уломал все же через некоторое время. Договорились встретиться возле завода без пятнадцати восемь утра. Заказали заводской микроавтобус. Поехать решили: главный инженер завода Капуста Сергей Иванович, крупный, высокий мужчина лет пятидесяти, самый адекватный и технически грамотный из всех, с кем мне приходилось общаться на комбинате; главный инженер самого комбината, т. е. второй после директора человек Волович Семен Викторович, суровой от своей представительности и осознания значимости наружности, с широкой челюстью перекормленного бульдога и нависшими над невыразительными глазами надбровными дугами; председатель Наблюдательного совета комбината Адамович Петр Сергеевич, крепкий, основательный мужичина лет так под семьдесят. Председатель наблюдательного совета – должность почетная, но ничего особо не значащая, что-то вроде классического начальника отдела по технике безопасности, подпись которого нужна чуть ли не на каждом документе, из-за чего все, по идее, должны его слушаться и уважать, но никто его не слушается и не уважает, и оттого он вызывает невольное раздражение своей навязчивой везденеобходимостью. Это сказывалось и на физиономии Петра Сергеевича: на лице, казалось, навечно застыло презрительное выражение: «Я вам всем когда-нибудь покажу!» Также поехал начальник БСЦ Комаровский Игорь Павлович, средних лет с классическими белорусскими усами: пышными, растущими вниз вокруг рта, с кончиками, с не менее классической деревенской хитрецой в глазах.

Кроме Воловича, все собрались без опозданий, тот задержался минут на двадцать – явно не потому, что был чем-то занят, а потому, что начальству так положено. Я прикинул про себя: выйдем из города в полдевятого – без двадцати, до Борисова 90 км – час езды. На осмотр и пиздеж максимум два часа, и обратно на дорогу еще час. То есть к обеду вернемся в Минск. Запланировал себе всяких дел на после обеда… Как же я заблуждался!

Первую свою роковую ошибку я совершил, когда после вопроса Воловича, заданного как бы никому, собственно, как бы просто так: «Что ж мы, на сухую и поедем?», я предложил сбегать в магазин, чтобы «не на сухую». Именно роковой ошибка стала, когда они из вежливости предложили разделить затраты – я за свои покупаю спиртное, они за свои закуску, и я на это согласился. Остановились возле магазина. Я направился в винно-водочный отдел, Комаровский в продуктовый. Прикинул: пять взрослых мужиков – пять бутылок. Впрочем, всегда, сколько бы ни взял, все равно обычно не хватает. Прихватил еще одну бутылку. Вроде нормально, даже с запасом. Сажусь в автобус. Заходит Комаровский и приносит… два килограмма апельсинов. И все.

Загрузились, поехали. Адамович где-то между боковыми сиденьями нашел стопку пыльных, грязных пластиковых стаканчиков. Как самый старший, он на разливе. Думал, сполоснет стакан. Не сполоснул. По-видимому, водки пожалел, а другого все равно ничего нет, не сок же из апельсинов выдавливать! Налил практически полный стакан (мы еще даже из города не выехали), протянул мне. Я отнекивался: «Можно меньше, я столько не могу за раз выпить». Как рявкнул на меня: «Ты что, не строитель?» «Строитель, строитель!» – пугливо согласился я. Обреченно посмотрел на налитое. Сверху плавали какие-то крошки. Сначала хотел пальцем выловить, потом подумал: «Черт с ними, продезинфицируются!» Начал чистить себе апельсинку. Адамович так ловко и быстро разлил всем, что успел очистить только половину. «Ну… За дорогу!» – решил не баловать нас содержательными тостами Петр Сергеевич. Выпил залпом, крякнул, занюхал апельсиновой коркой. Водитель ехал медленно, явно никуда не торопясь. Позже я понял логику: командировка выписана на целый день, на работу, следовательно, возвращаться не надо. Домой ехать тоже нет смысла – ты же, типа, как бы на работе… Поэтому куда спешить? За полтора часа, что ехали до Борисова, уговорили все шесть бутылок. Что, впрочем, было неудивительно с учетом наливаемых доз. Под конец пришлось даже немножко притормозить, сократив частоту и количество наливаемого из опасений, что водка могла закончиться быстрее, чем дорога. Я был пьян совершенно. Капуста дремал на заднем сиденье, Комаровский жадно выговаривался Воловичу с явным удовольствием от того, что может так запросто, на равных беседовать с таким большим для себя начальником. Тот кивал, скучая. Адамович весь раскраснелся, рассказывал мне истории из своей молодости, я их слушал, кивая время от времени головой с ошалевшими глазами, потому что ни слова не понимал из того, что он говорит. Про себя с ужасом думал: как я в таком виде покажусь на комбикормовом заводе? Это же надо зайти к охранникам, взять заказанные на себя и дээсковцев пропуска, пройти как-то через проходную, вызвонить главного энергетика, чтобы он провел нас в операторскую цеха… Как я буду способен сделать столько сложных осмысленных действий, если я пьян до усрачки, с трудом понимаю, что мне уже на протяжении доброго получаса талдычит Адамович; я даже встать боялся, потому что еще не понятно, держат меня ноги или нет… Да и вообще – очень хотелось в туалет! Попросить остановиться как-то стыдно: нехорошо, что автобус с такими Важными Человеками будет останавливаться ради одного меня и ждать, пока я пописаю! Хотя они выпили не меньше, а может, и больше, чем я. Особенно Волович. Сидел, смотрел в окно осоловелыми глазами. Неужели он писать не хотел, выжрал же больше всех! Может, у них, у таких больших начальников, оно как-то все там по-другому устроено? Не представляю его справляющим малую нужду. Только если большую. Она же – Большая! Может, у них оно все саморастворяется в начальственной конституции? Пожрать бы чего. Чего угодно. Чего я больше не люблю? Апельсины или хочу пописать? Я даже не думал, что я настолько не люблю апельсины! Нет большей гадости, чем апельсины! От одного запаха выворачивает!