Какие образы населяли её клипы?

Крепкие объятия.

Подмосковные вечера.

Уважение к старикам.

Душевная близость.

Кисонька боялась пошевелиться, бабуся в платье смотрела с благоговением, автор смотрела с достоинством, сиротка время от времени поворачивала к нам лицо и кричала: «это я!» – когда видела на экране себя.

После показа нам намекнули, что хорошо бы поставить клипам по лайку.

Мы тотчас выполнили просьбу.

Наши лайки оказались пятым и шестым по счёту.

Cиротка пожелала мороженого.

– Тебе хватит, – строго сказала родная бабка.

– У тебя сахар повышенный, – сообщила вторая.

– Вы какашки! – завопила сиротка. – Какашки и говно!

Её выволокли из-за стола, но крик не унимался. Тогда сиротку вернули и вывалили перед ней целый кирпич пломбира.

– Почему ты не написал правду? – спросила Кисонька, когда ехала с Дедом Морозом домой.

– Какую правду?

Дед Мороз сделал вид, что не понял вопрос, хотя понял всё очень хорошо.

– Почему ты не написал, как мы познакомились с сироткой и зачем она нам вообще понадобилась?

Дед Мороз тянул с ответом не случайно, не хотелось обо всём этом говорить, особенно при водителе такси.

– Почему ты не написал, что мы много лет пытаемся завести ребёнка и ничего не получается? Почему ты не написал, что мы ходим по разным врачам, сдаём анализы, я колю гормоны, и всё без толку? Почему ты не написал, что сам постоянно меняешь мнение: то хочешь ребёнка, то не хочешь? Почему ты не написал, что тебе сказал доктор?

Деду Морозу показалось, что он стал увеличиваться, что сейчас подомнёт Кисоньку, спинки сидений и водителя, выдавит собою окна, а затем разорвёт автомобиль и сам потом разорвётся.

– Почему ты не написал, что усыновление – единственный для нас вариант завести ребёнка? – спросила Кисонька.

Дед Мороз занимал прежнее пространство, его не разорвало, скорее, он стал похож на замёрзший кабачок: снаружи вполне, а внутри пустой и бессмысленный.

Пока я тут рисовал картины прошлого, Кисонька пробудилась. Горячая, как печка.

Наши расписания состыкованы со смещением: я засыпаю – Кисонька курит, я проснулся – Кисонька спит.

Небольшой зигзаг во взаимном тайминге обеспечивает крепость отношений.

Я обнюхиваю Кисоньку, как пёс обнюхивает съедобное сокровище.

Я берусь за неё, как повар берётся за тесто.

Глажу, шлёпаю и валяю.

И тогда она воскресает ото сна, а я, наоборот, вырубаюсь.

Но иногда требуется другой подход.

Вот и теперь, едва я собрался её воскресить по привычной схеме, как получил отпор.

– Ты груб и тороплив, – сказала Кисонька. – Я ничего не чувствую.

Лицо её напоминало тучу, из которой вот-вот ливанёт.

– Совсем не хочется просыпаться. Не хочется жить. Зачем жить? Я никому не нужна. Я мёртвая, не различаю ни запахов, ни цветов. Я нужна тебе только для того, чтобы трахать по утрам и пользоваться моими идеями. Ты не заботишься обо мне. Я чувствую себя кольцом, завалившимся за диван…

Омрачённый таким поворотом дела, я всё же отметил про себя великолепие метафоры.

Я потянулся за телефоном, чтобы записать, но передумал. Записывать в такой момент – это уж слишком.

Постараюсь запомнить методом ассоциаций.

Кольцо.

Кольцо, как у Толкина.

Диван… у бабушки был диван, обтянутый зелёной материей. Зелёный колючий диван, за который завалилась Кисонька…

– По утрам мне кажется, будто жизнь держит меня под водой. Держит насильно и смотрит, как я захлёбываюсь. И ждёт, когда я захлебнусь.

Снова метафора! И опять прекрасная, яркая, сочная, говорящая!

Толкин, диван, вода…

Я схватил телефон и начал вбивать в него слова.

– Я живу будто не с тобой, – сказала Кисонька. – Будто одна. Я чувствую, что ты здесь и не здесь. Ты всегда в своих мыслях, в своём телефоне, что-то записываешь. Я живу не с тобой, а с целой толпой чужих мне персонажей. Они торчат в нашем доме, едят нашу еду, спят в нашей спальне. Иногда я не знаю точно, с кем занимаюсь любовью, с тобой или с кем-то другим.

Существует ещё один способ утреннего воскрешения Кисоньки.

Срабатывает в любых ситуациях.

Достаю свёрнутый в рулон электрический мат-расик, раскатываю на кровати рядом с Кисонькой, включаю.

Личико Кисоньки перестаёт расплываться и обретает отчётливость.

Поверх матрасика расстилаю плёнку на манер маньяка-чистоплюя.

Говорить ничего не приходится, Кисонька сама переползает на плёнку.

Личико оживляется.

Открываю большую зелёную банку, насыпаю из неё в миску, разбавляю тёплой водой, перемешиваю.

По комнате расползается таинственная вонь.

Так пахнут могилы древних королев.

– Ты такой вонючий, – говорит Кисонька, потягиваясь.

Губки её образуют озорную улыбку.

Черпая из миски, обмазываю Кисоньку получившейся жижей.

Жижа обладает чудодейственными свойствами.

Кисонька приятно скользит под ладонями.

Всё выглядит так аппетитно, что хочется лизнуть.

Украдкой пробую с пальца.

Кисло и на зубах хрустит. Наверное, мощи одной из тех самых древних королев.

Кисонька переворачивается на спину, смотрит на меня нежно.

– Ну разве можно ходить в салон, чтобы это делал другой мужик, да ещё за пять тысяч?

– А что, в салоне мужики?

– Бывает, что и мужики, – Кисонька блаженно закрыла глаза, демонстративно предавшись воспоминаниям.

Везёт же некоторым с работой. Обмазываешь голых баб зелёной жижей и за каждую получаешь пятёрку.

Заляпав Кисоньку со всех сторон, я плотно обмотал её полиэтиленом и накрыл одеялом.

Можно подумать, Кисонька приготовлена в последний путь.

Если электрический матрасик коротнёт, чудодейственное ложе вполне может превратиться в погребальный костёр.

И откуда только подобные мысли?

На воскрешение Кисоньки уйдёт полчаса.

Надо их чем-то занять. Например, посмотреться в зеркало.

Увидев отражение, я не стал мыть руки.

Остатками жижи я нарисовал вокруг глаз круги, а через лоб, нос и подбородок провёл вертикальную линию.

И натыкал точек тут и там.

Не то чтобы я любил играть в дикаря, просто жижу жалко, она довольно дорогая, даже если по интернету покупать.

Плюс стоимость самой процедуры.

Пока мы возились с сироткой, то порядочно на неё тратились.

Аттракционы, контактные зоопарки, катание на пони, развивающие игры, цена на которые равна прожиточному минимуму. В те дни мы начали экономить на себе, Кисонька частично перешла на домашнюю косметологию и пристрастилась.

Мне тоже нравится, чувствую себя повелителем.

Плюс семейное единение.

Издалека донёсся звук лобзика.

Довольный собственной рачительностью, предвкушая встречу с плотником, я спустился вниз.

Печник шевелил толстыми пальцами ног и пил чай.

За его спиной разверзся камин.

Как лучше сказать: недоразобранный или недостроенный?

Разгромленный.

Напустив на себя озабоченный вид, будто у меня важное дело, я быстро прошёл к задней двери.

И вот я уже на крыльце, выходящем на лес.

Взору открылась лужайка в пятнах светотени. За лужайкой – хвойно-лиственный вал.