Они остановились перед старой псарней. Довольный жизнью Трава сразу же шмыгнул в приотворенные ворота, проверив обстановку, вынырнул обратно и сел у входа, словно приглашая. Таша взглянула на Фиро выжидающе. Ответа на немой вопрос принцессы ждать не пришлось:
– Это мой дом – все, что от него осталось. Все, что у меня есть.
Девушка пристально заглянула парню в лицо, крепко сжала его пальцы в своих, заметив, как в тронутых желтизной блестящих глазах мелькнули отголоски сомнений и былой боли. Она улыбнулась уголками губ, гладя грубую кожу мужской ладони, загрубевшую в боях, как подушки собачьих лап, произнесла негромко:
– А ведь я уже привыкла обходиться без дома, спать под открытым небом, есть и носить, что придется…
– Я тоже привык, – Фиро обнял девушку за плечи рукой, и та тут же прижалась к нему. – Ты ведь принцесса, не по чину тебе в песьей будке жить.
– А тебе по чину? – Таша взглянула на него с наигранным вызовом, но тут же вновь заулыбалась.
– А мне что? Мне вся Фирапонта – дом, – Фиро обвел взглядом окрестности, а потом вновь с грустью посмотрел на невзрачное сооружение. – Пойдешь за меня, с таким-то приданым?
– У мужчин приданого не бывает… – ляпнула, смутившись, Таша, тут же кивнула, чувствуя, как запылали огнем щеки и грудь. – Пойду, – добавила едва слышно. – Отведешь меня… домой?
Они не пошли к собачьим клетям, оставив их в распоряжении Травы – поднялись на чердак по хлипкой приставной лесенке, которую Фиро потом предусмотрительно оттолкнул от стены и сбросил на землю. Там, под крышей еще хранились остатки старой соломы, до сих пор хранящие дух знойного поля. Таша прикрыла глаза, запах высушенной прелой травы казался божественным ароматом уюта и покоя, он успокаивал и согревал, унося из головы все мысли о прошедших трудностях, переживаниях, утратах, стирая беспокойную неуверенность в том, что нужно делать дальше.
У них впереди была вся ночь, только что такое одна ночь по сравнению с долгими днями, месяцами опасных путешествий, битв и погонь. Что такое одна ночь против бесконечно-долгой разлуки, против постоянного страха, что можно никогда не встретиться вновь. И все казалось сном, стремительным, неуловимым.
Небо темнело, на глазах расцветало россыпями мерцающих звезд. В окружающем заброшенную псарню сумраке бессмысленно бродили мертвяки. Они глухо ворчали, не решаясь подойти ближе, понимая, что хозяйке сейчас не до них…
Таша застыла на краю чердака, замерла, гладя на искрящееся золотыми бликами небо. Здесь оно было другим, не таким, как у нее дома. Нужно было что-то сказать, что-то сделать, но, как и положено законом подлости в подобных моментах, на девушку напал ступор. Кое-как принцесса совладала с волнением:
– Знаешь, там, где я родилась, звезды другие, – заявила непонятно к чему и тут же вздрогнула, ощутив, как сильные руки обняли за талию сзади, а над ухом прозвучал тихий голос:
– Тебя правда сейчас только звезды волнуют?
– Н-нет, – оправдалась девушка, ощущая, как от прижатых к ее животу ладоней растекаются по телу волны огня. – Просто надо было сказать что-то…
– Это было необязательно.
Таша вздрогнула всем телом, ощутив, как губы Фиро легко коснулись старого шрама на ее шее, незабвенной печати, скрепившей их судьбы и сердца еще там, в лаПлава. И, будто в память о прошлом, его губы остались холодными. Этот холод обжигал и пьянил, заставлял закатываться под веки глаза, пуская по телу вязкую, тягучую истому.
Чувствуя трепет девушки, парень развернул ее к себе лицом, чтобы поцеловать в губы сначала нежно, будто вскользь, а потом сильнее, нетерпеливее. Он прижал ее к себе, впиваясь пальцами в податливое тело, остервенело гладя скрытый тканью платья прогиб поясницы и подрагивающие от нервного напряжения бедра. В ответ женские руки тут же скользнули ему под рубаху, ласково проплыли по татуировкам с безголовыми псами. Легкие пальцы пробежали по неровностям искореженных безжалостной сталью позвонков…
Одежда мешала, и ее стянули, стащили, чтобы отшвырнуть в угол, туда, где крыша сходилась с полом, скрывая в черных трещинах целый оркестр невидимых сверчков. Касаясь лопатками старых, потемневших от времени досок, Таша не верила в происходящее. Ощущение реальности пропало, размылось на грани мечты и яви, утонуло в испепеляющем разум желании, диком, природном, отчаянном. Внутренности скрутились тугим узлом, а под ребрами полыхнул огнем жгучий спазм…
...Движения, резкие, нервные, раскачивающие, заставляющие ерзать спиной по теплому дереву. Непривычное к любви тело то и дело напрягается: непослушные мышцы то расслабляются, то сжимаются до предела. Таша тает под тяжестью мужского тела, растекается, растворяется в ощущениях и эмоциях. Дыхание любимого – ветер, оно обдувает разгоряченную кожу на лице и шее, но уже не может спасти от нарастающего жара. Глубоко внутри колкие всполохи боли сменяются тягучими позывами нарастающего наслаждения, и оно заполняет все, топит, как набежавшая на берег волна, смывает, увлекая тело и разум в пучину расходящегося по телу огня. Внутри все горит и плавится, доходит до самого сердца, и оно замирает, прижатое распирающим легкие воздушным комком, чтобы спустя миг пуститься дробью снова. Пламя из груди льется в голову, нарастает звоном в ушах, а потом исчезает, бросая истерзанное страстью тело в невесомую, сладкую истому, которой будто нет конца…
Ночью над Кингсифором бушевала гроза.
Запершись в своей башне Ану недвижно стоял у окна, наблюдая, как блещут в высотке безмолвные молнии, расчерчивают на угловатые, ломанные куски иссиня-черное небо, а потом все кругом сотрясается от оглушительных громовых раскатов. Красота, сила, мощь… И как с ней управляются стихийники?
На столе некроманта покоилось распечатанное письмо от сыщика Аро. В нем излагались последние новости всех дел, увенчанные просьбой помочь с продолжением поисков Белого Кролика. «Да уж, – раздумывал Ану, – этот сыщик просто неуемный парень, уже нет ни Ликии, ни ее хозяйки, а он, будто верный пес, все из кожи вон лезет, чтобы выполнить задание». В тот момент некромант думал о деньгах, стоит ли дело обещанной суммы? Ведь чем дольше шли поиски, тем опаснее они становились… и тем интереснее.
Неожиданное движение за спиной вырвало Ану из раздумий. Он молниеносно метнулся в сторону, застыл, готовый к атаке собрал на руке силовой шар.
В полумраке комнаты, словно статуя, замер белый мертвец. Похоже, он явился со двора – по его одежде и волосам стекали на пол водяные струи. Они серебрились слабым светом, превращая фигуру незваного гостя в блеклый призрак.
– Я не звал тебя, – дабы не показывать страх и волнение, некромант убрал силовой шар. – Какие-то новости?
– Нет, – прозвучало из темноты, – я пришел поговорить с тобой.
– Я не звал тебя, – жестко повторил Ану, раздумывая, как расценивать подобное самовольство. – Что ты хочешь?
– Хочу дать тебе один совет, – бледный призрак качнулся, приближаясь, и алые глаза отразили на миг вспышку молнии.
– С чего бы? – хмуро оглядел слугу Ану. – С чего ты вообще решил, что мне нужны твои советы? Иди прочь, Широ, если не хочешь вновь получить цепь на шею.
Произнося это как можно медленнее, Ану отчаянно прислушивался к собственным чувствам. Нет, они не били тревогу, как в прошлые разы мертвецкого бунта. Сейчас некромант ощущал себя вполне спокойно, будто говорил с ним не оживший труп, а закадычный друг – разумный и вполне живой человек… Зная силу белого зомби, Ану не мог допускать подобного доверия, поэтому, решив, что Широ пытается сбить его с толку какими-то неведомыми чарами, напрягся, готовясь атаковать в любой миг.
Пока что мертвец агрессии не проявлял. Похоже, он и вправду собирался говорить:
– Помоги ему, – медленно произнесли бескровные губы, а алые глаза красноречиво уставились на письмо Франца.
– Помочь? – давя раздражение, прищурился некромант. – Тебе-то какой интерес до наших с сыщиком дел?