И все же то утро в Пане выдалось спокойным для рядовых жителей, и совершенно невыносимым для обслуги дома Клодии.

В то утро добрая половина служанок и слуг сменили цвет своих волос на серебряно-белый. Это произошло, когда по открытой галерее жилого этажа прогремел голос госпожи-благодетельницы:

– Кто посмел?! Я спрашиваю, кто посмел это вытворить?! Повариху ко мне, быстро! Живо!

Тучная, неповоротливая повариха, услышав пронзительный крик, позеленела лицом и, кажется, в тот же миг скинула половину своего веса. На дрожащих, подкашивающихся ногах она поплелась на открытую веранду, где изволила завтракать Клодия.

Хозяйка уже ждала с недовольной миной на капризном лице. Глаза ее были прикрыты от солнца полями плетеной по апарской моде шляпы, и это позволило бедной поварихе удержаться и не упасть бездыханной – единственного взгляда в жуткие глаза хозяйки вполне хватило бы для такого исхода дела.

– Посмотри сюда! Что это за дрянь в моей тарелке? – Клодия многозначительно ткнула пальцем в перламутровое блюдо.

Посреди блюда возилось что-то белое. Пока повариха таращила глаза, пытаясь разлепить ссохшиеся губы, голос подал сосед Клодии – высокий широкоплечий молодец, про таких обычно говорят кровь с молоком.

– Чего ты завелась, это же просто рис! – заулыбался он, скаля ровные ряды белых широких зубов.

– Просто рис? – зверея, сорвалась на него Клодия. – Это опарыш, Шайя – придурок!

Услышав свое имя и приуроченное к нему оскорбление, громила насупился с глупым видом обиженного ребенка и замолчал.

– Какого демона в моей тарелке с завтраком делает опарыш?! – колдунья вновь напустилась на бедную повариху.

Та, хоть и стояла ни жива ни мертва, все же сумела как-то выдавить из себя, пропищать:

– Я не знаю, госпожа – рис был наилучший, и я перебрала его лично трижды зернышко к зернышку, и перемыла…

– Не лги мне, тварь! Отвечай, чья это шутка!

– Шутка! Ха-ха! Какая смешная шутка! – тут же расплылся в улыбке здоровяк, за что получил от взбешенной Клодии очередную порцию оскорблений:

– Заткнись, Шайя! Еще одно тупое словечко, и я вышвырну тебя за перила!

– Угомонись уже, а? – еще один голос, невозмутимый и спокойный раздался из-под раскинутого невдалеке от стола зонта. Там на плетеном из белого ротанга лежаке потягивалась худая остроносая брюнетка с белоснежной, алебастровой кожей, которую она прятала в тени от палящих солнечных лучей. – Ты что, не видишь – толстуха не врет. И не ори на Шайю, он потом будет ныть, что голова болит.

– Вижу, – зло протянула Клодия, приподнимая шляпу и оглядываясь на спокойную брюнетку. – Но скажи-ка мне, Бернадет, какого рогатого демона в моем завтраке делает опарыш? А Шайя меня уже достал своей болтовней. Встревал бы хоть по делу.

– Ты же знаешь, что он последнее время… – брюнетка красноречиво покрутила у виска рукой, – сдал совсем что-то. Голова у него, что худое ведро…

– Отличная шутка! – услышав свое имя, в очередной раз повторил здоровяк и громко расхохотался.

– Да уж, – осаженная спокойным голосом Бернадет, Клодия немного умерила пыл, но для порядка решила продолжить разбирательство. – Между прочим, это ты, должна заботиться о моей безопасности! Если повариха не причем, кто тогда подложил мне эту гадость?

Взяв в руки тонкую острую вилку, колдунья кровожадно раздавила ей опарыша и принялась наблюдать, как бьются в агонии две разорванные половинки.

– Какая разница? Жара. Мухи летают кругом. Он же не отравленный, этот опарыш? Да, Шайя?

Громила радостно заулыбался, но, опасливо покосившись на Клодию, смеяться больше не рискнул.

– А я его жрать и не собираюсь, – грубо ответила хозяйка дома и, подхватив тарелку, швырнула ее за перила террасы.

Бернадет внимательно отследила полет, лениво зевнула и вновь потянулась. Ее тело казалось невероятно длинным, а в лице имелось что-то змеиное, какая-то хищная натянутость, готовность броситься в любой миг, прикрывшись сперва маской расслабленного безразличия. Одежду она носила мужскую, черную. Легкий доспех не снимала даже ночью, благо, никаким любовникам не приходилось его снимать – мужчины Бернадет не интересовали. Женщины тоже. Кроме оружия, еды и сна ее вообще не интересовало ничего…

Немного успокоившись, Клодия вновь перевела взгляд на повариху. Та замерла, читая про себя все мыслимые и немыслимые молитвы с одной лишь просьбой – дожить до того момента, когда ее наконец отпустят с роковой террасы. Колдунья же не торопилась, перебирая в уме наказания, такие, чтобы были побольнее и поунизительнее, но из рабочего строя не выбили. Клодии нравилась поварихина стряпня, и менять ее на иную она пока не планировала.

Счастливый момент наконец настал. К господскому столу взмыленный и бледный без предупреждения ввалился сотник личной гвардии колдуньи. Заикаясь, он начал вещать что-то неразборчивое, закончив весь сказанный сумбур решившей все фразой.

– … Мы уже к Пане подъехали – рукой подать, и тут опять проклятый пес появился…

– Опять белый араги безобразничает? – Бернадет устало взглянула на прибывшего. – Скука…

– Какой еще араги? – с искренним удивлением тут же поинтересовался здоровяк-Шайя.

– Я уже сто раз тебе рассказывала, голова твоя дырявая, – отмахнулась от него Бернадет. – Одичавшая собака с псарни Араганы бегает вокруг Паны и нападает на наших. На прошлой неделе, говорят, кого-то из солдат загрызла, но я думаю, болтают…

– Погоди, – оборвала речь своей телохранительницы Клодия, – пусть расскажет, чего у них там случилось? Говори, не томи.

Она махнула сотнику, велев продолжать, и по его широкому, загорелому до бордового лбу потекли извилистые дорожки пота.

– Эта… собака… она напала на повозку с вашими рабами, которых везли вам к ритуалу, и они разбежались.

– Отчего ж вы их не поймали? – Клодия раздраженно царапнула ногтями золотую шелковую скатерть. – Безмозглые ротозеи!

– Мы отгоняли проклятую тварь от вашего племенного жеребца, которого вам прислали из Принии.

Услышав про лошадь, Клодия моментально забыла про рабов и поменялась в лице:

– Мой чистокровка! Что с ним?

Сотник испуганно молчал.

– Что с ним, – тихим, ужасающим голосом повторила Клодия и скинула за плечи шляпу.

Встретившись взглядом с госпожой, сотник затрясся осиновым листом, но, взяв себя в руки, отчеканил:

– Собака его загрызла…

На террасе повисло гробовое молчание. Сотник превратился в статую, а повариха, сообразив, что про нее все забыли, как мышь выскользнула в галерею и, не дыша, посеменила к себе на кухню, прятаться и надеяться, что про нее и злосчастного опарыша пока вспоминать не станут.

– Да какого демона! Моего племенного коня! – Клодия зарычала и, сжав кулаки, подошла вплотную к сотнику.

Она была намного ниже его, и ей пришлось закинуть голову, чтобы послать в лицо остолбеневшему мужчине свой жуткий, полный безжизненной ненависти взгляд.

– Мы бились, как львы…

– Львы? Да вы овцы, если целым отрядом не смогли разобраться с одной, будь она неладна, собакой!

– Это жуткая тварь, госпожа, – попробовал оправдаться сотник. – В ней точно живет демон!

– Демон говоришь? – Клодия нервно заломила руки и через плечо бросила своим соратникам. – Вот я ему покажу сейчас демона…

Выполнить угрозу Клодия не успела. Тяжело дыша на террасу явился третий гость – привратник. Просеменив к колдунье, он припал к ее уху и отчаянно зашептал:

– Вашей аудиенции просит эльф из Волдэя – гонец с письмом от господина Хапа-Тавака, – последние слова прозвучали едва слышно.

– Письмо от Учителя, – растягивая губы в сладкой улыбке мурлыкнула Клодия. – Давай-ка его сюда, этого эльфа…

Спустя минуту Высокий стоял на террасе. Судя по отличительным знакам на форме, он был далеко не из рядовых воинов великой западной цитадели. Поймав вопросительный взгляд Клодии, эльф подошел к ней вплотную, протянул запечатанный сургучом конверт и замер, ожидая.

Колдунья внимательно оглядела послание, бережно, почти любовно провела рукой над печатью, снимая одной ей знакомые и ведомые магические замки защиты. Достав и развернув серый лист, она быстро пробежала глазами по строчкам, после чего холодно бросила ожидающему гонцу: