– И это в шесть-семь лет! – возмущался Петр. – А что с ними в тринадцать будет? Станут девственность свою через интернет-аукционы продавать?

Аня считала, что муж перегибает палку. Ничего плохого в том, чтобы дочь имела свой аккаунт и иногда снималась в рекламе шоколада или детской косметики, она не видела.

– Зачем? Чтоб заработать? Но мы богаты. Покрасоваться? Но наша дочь и так от зеркала не отходит, а ты еще хочешь ее в телевизор пустить. Реализовать себя? Но ты же не угрохала свое наследство на то, чтобы прославиться, а пошла учиться, начала развиваться как личность.

– Я – другая! – отвечала Аня.

– И слава богу! Потому что ту, в которую превратится наша дочь, если мы ее в столь раннем возрасте отдадим на растерзание стервятникам из шоу-бизнеса, я бы не полюбил.

– Но Леше ты позволил сняться в передаче «Вундеркинды»!

– Там он бегло переводил фразы с английского на русский и занял второе место, уступив девятилетнему. Если Лину пригласят в подобное шоу, я возражать не буду.

На том и порешили. Но Лина умом блистать не собиралась. Только красотой. Оба родители надеялись, что у дочки появится тяга к знаниям, однако Аня в этом сомневалась. Ей дочка напоминала не Элеонору Георгиевну Новицкую, в девичестве Шаховскую, а ее внучку Ефросинью. Пожалуй, окажись они вместе: Лина, Аня и Фрося, именно последнюю приняли бы за мать девочки… А Аню за ее няню.

Ефросинья уродилась красавицей и, планируя будущее, именно на внешность свою надеялась. Высшее образование необходимо дурнушкам, считала она. Быть просто страшненькой все же лучше, чем страшненькой дурой. А вот умная и привлекательная – это уже перебор. Мужики таких боятся. Поэтому Ефросинья сражала наповал своей красотой и сексуальностью. Не то чтобы она была глупа, но интеллект старалась не демонстрировать. И развиваться не хотела, доверяя одним инстинктам…

Именно из-за нее супруги Моисеевы чуть не развелись. Ефросинья одолевала Петра. Атаковала, пуская в ход тяжелую артиллерию. Тот изо всех сил оборонялся. А это было трудно, ведь Ефросинья умудрилась стать его клиенткой. Они часто виделись, и она так нуждалась в помощи. Нет более желанной особы для мужчины, чем несправедливо обиженная красавица. По крайней мере, для Петра. Эту его слабость Ефросинья вычислила моментально. Принцесса, заточенная в башню злой мачехой. Как не спасти такую? Разве он не рыцарь? Потом получить от спасенной красавицы поцелуй, ускакать в закат и жить долго и счастливо. Но Петр устоял перед соблазном. По крайней мере, он в этом клялся. И Аня ему верила. У нее не было другого выбора. Она так любила Петра, что не представляла без него жизни… Да еще беременной была на тот момент. Оставить детей без отца из-за неуверенности в себе? Именно так рождается ревность и рушатся семьи. Но Аня справилась.

…Сейчас она сама себя ругала за то, что нет-нет да вспоминала ту историю. Семь лет прошло, Петр за это время ни разу с Ефросиньей не виделся… А у них, Моисеевых, так все хорошо, что даже страшно.

Таксист устал ждать и посигналил.

Аня бросилась к детям, чтобы обнять их. Леша вел себя сдержанно. Ткнулся присевшей на корточки матери в грудь, похлопал по плечу и сказал «буду скучать». Удивила Элеонора. Она повисла у Ани на шее и зашмыгала носом.

– Не плачь, – попросила она, – а то я сама разревусь.

– Мне мошка в нос попала, – пробормотала Лина и отстранилась. – Ты же без нас не пропадешь?

– Все будет хорошо.

– Если папа в ближайшие дни не вернется, зови деда.

– Маме пора привыкать к самостоятельности, – улыбнулась свекровь. – Садитесь в машину, надо ехать.

Дети забрались в салон. Лина прилипла к стеклу. Глазенки грустные. Еще две минуты назад хохотала и нетерпеливо припрыгивала, а теперь куксится. Это так на нее не похоже! Девочка была скупа в проявлении чувств. Разве что на деде висла. Но Сергей Отрадов обаял и зятя, и его мать, и внуков, и даже зловредных кошек. А Аня никак не могла поверить, что достойна любви. Поэтому ей иногда казалось, что Лина относится к ней просто с симпатией и благодарностью.

Об этом она не говорила ни мужу, ни отцу. Знала, что они ей начнут вправлять мозги. Увещевать и поругивать. Но Аня выросла в нелюбви. Приемная мать, Шурка Железнова, ее лишь терпела. И то с трудом. Закрывала в шкафу, когда приводила домой мужиков. Ревновала к ним подросшую Аню. Когда та устроилась работать на винзавод, заставляла воровать для них водку. Не заступалась, если они крыли Аню матом и выгоняли за порог. На Шурку нормальные не зарились. Дебоширы да пьяницы. В школе над Аней смеялись. Из техникума выперли. Как и с завода винного – когда попалась на краже. Кто ящиками воровал, тем ничего, а она из-за бутылки полетела со своего места. Хорошо, что без последствий.

Первым человеком, который отнесся к ней по-хорошему, оказалась бабуся Элеонора Георгиевна. И тогда Ане уже двадцать три исполнилось.

Две трети жизни она прожила в нелюбви…

И до сих пор ждала подвоха.

Такси тронулось с места. Аня помахала вслед.

Она думала, что едва машина скроется из виду, слезы хлынут из глаз. Но нет, получилось сдержаться. Присев на лавку во дворе, Аня задрала голову и нашла взглядом свое окно. Данилка таращился на нее, навострив уши. Он убедился в том, что его не бросили, но не понимал, почему держат в квартире, если можно выпустить. Но выгуливать пса Аня не собиралась. Ей хотелось забраться на диван с огромным блюдом соленого попкорна и посмотреть запись с последнего (крайнего, тут же саму себя поправила Аня) семейного отдыха. Потом позвонить мужу, услышать родной голос, а уже ближе к вечеру выйти с Данилкой на улицу.

– Вы внучка Элеоноры Георгиевны Шаховской? – услышала Аня густой бас и обернулась.

В паре метров от нее стоял импозантный мужчина. В годах, но стариком его язык бы не повернулся назвать. Пожилой господин. Только так, и никак иначе.

– Простите?

– Я ошибся?

– Моя бабушка носила фамилию Новицкая.

– У Линочки было столько мужей, что всех и не упомнишь, – отмахнулся мужчина. – Я познакомился с ней, когда она была Заславской.

– В каком же это было году?

– Еще до Великой Отечественной войны.

– Выходит вам…?

– Мне восемьдесят четыре, юная леди.

– Ни за что не дала бы! – ахнула Аня и, спохватившись, сказала: – Меня Аня зовут.

– Благодарю за комплимент, – улыбнулся пожилой господин и тоже представился: – А я Андрей Геннадьевич. Мы с вашей бабушкой были соседями. Жили на одной лестничной клетке.

– Тут, в Москве? – решила проверить его Аня.

– В Ленинграде. Она приехала в Северную столицу вместе с мужем. А я там родился. На момент знакомства мне было шесть с половиной лет. Ей… Я точно не знаю сколько. Лет двадцать пять. Она детей не особо любила. Избегала меня. Что неудивительно, я ведь все время лез к ней. Обожал ее безмерно. Хотел играть с взрослой красавицей из соседней квартиры, а не с детворой со двора. Если бы не война, мы бы не подружились.

– Извините, что прерываю… Но как вы меня нашли?

– Я не искал, – мужчина опустился на лавку рядом с ней.

– Встретили случайно и сразу поняли, что я внучка Элеоноры? – Аня была наивной, но не до такой степени.

– Нет. Я все расскажу, позвольте закончить.

– Хорошо, – смиренно проговорила она.

– Мы пережили блокаду вместе с Линой. Мой отец ушел на фронт и там погиб. Ее муж, врач, тоже. Госпиталь, где он оперировал, разбомбили. Я остался с мамой, но она умерла от голода. Как и многие в нашем доме. А мы с Линой жили. Помогали друг другу чем могли. Больше она, как взрослая. Но и я в долгу не оставался. Защищал ее. В Ленинграде тогда неспокойно было. От голода люди сходят с ума и начинают вести себя как дикари. Грабежи, нападения. А я мог постоять и за себя, и за свою даму. Дрался, как бес. Охранял продукты и Лину. Из Ленинграда меня вывезли раньше. Детей эвакуировали первыми. Ее через пару месяцев. Мы потерялись надолго. Но я искал Линочку, когда повзрослел. Долгие годы.