Но потом ему пришла в голову замечательная идея. Он повелел положить труп бывшего лидера на крышу лимузина, объяснив, что тогда в машину не будет попадать дождь.
Ему повиновались. Покойного привязали наверху и потом уже расселись по местам.
Как я и предполагал, за руль уселся усатый. Когда мы тронулись, он впервые обратился ко мне. Слова произносил медленно, словно нараспев, и я еще раз услышал сильный акцент.
Он говорил веско:
- Кто не с нами, тот против нас, - давая тем самым мне возможность сделать безумный выбор.
И я понял, почему он это сказал.
Он это сказал потому, что ведомый им лимузин больше не стал выруливать на дорогу, а тяжело и медленно пополз рядом с ней, все больше и больше отклоняясь от основной магистрали.
Мне не хотелось в болото, и я, конечно, не был с ними, однако и против них идти пока не рискнул.
А поскольку направление было все то же, вроде бы мы ползли на восток, ну, пусть даже на северо-восток, спорить не стал, погрузившись в свои мысли.
Я убеждал себя, что мой компромисс разумен.
Очнулся я от какого-то спора, который происходил в машине. Спорили, вероятно, из-за верности выбранного пути.
Я прислушался, так оно и было.
В конце концов, усатому водителю это надоело. Он резко остановил машину, отчего мы все почувствовали себя дискомфортно, ударившись обо что-то, повернулся и молча, со всего размаху ударил по голове наиболее активно спорящего с ним каким-то железным ржавым гаечным ключом, размозжил, конечно, ему голову, отчего тот сразу и умер, после чего аккуратно открыл, дотянувшись, дверцу, возле которой сидел несчастный, и сильной рукой выпихнул его прямо в разъезженную грязь.
Секунду помолчал.
Попытался было сдвинуть машину с места, но машина не шла, она буксовала, с каждым оборотом колес все глубже увязая в трясине.
Тогда усатый водитель принял еще одно решение. Размахивая все тем же ржавым гаечным ключом, он выгнал всех нас под дождь (я сперва не подчинился, но, когда понял, что дело обстоит серьезно, последовал примеру других) и заставил обвязаться веревками, которые нашлись под сиденьем лимузина.
Концы веревок он крепко привязал к переднему бамперу машины, после того сел за руль, и мы все дружно напряглись и потянули.
Машина двинулась, а он и не думал заводить мотор, противный дождь не переставал, и сквозь его барабанную трель мы слышали, как он что-то мурлыкает себе под нос.
Время от времени он высовывался из окна и тихим, ровным, не терпящим возражений голосом спрашивал:
- Верной дорогой идем?
- Верной, - отвечали мы стройным хором, боясь разозлить нашего лидера.
Но дороги-то никакой не было, были ямы, покрытые водой. В них-то мы часто падали и почти на руках переносили через них машину.
Я не знаю, долго ли, коротко ли мы так двигались, во всяком случае, я изнемог под веревками, которые окровавили мне плечи и грудь, но вдруг заметил, что идущий рядом со мной коренастый плотный человек что-то бормочет.
Прислушиваясь, я обнаружил, что он славит водителя, и хотя по его глазам было видно, что он в это вовсе не верит и ни в грош не ставит собственные слова, стал произносить их чаще и громче.
Наконец, его слова дошли до ушей усатого лидера. Он вынул изо рта трубку, дал команду остановить машину, вышел из нее и разрубил веревку, связывающую славословящего человека, а потом пригласил его в машину.
Больше ничего не произошло.
Идти нам стало, конечно, тяжелее и потому, что в машине прибавился пассажир, и потому, что ушла от нас дополнительная тягловая сила.
Однако я был почему-то уверен, что наше путешествие, по крайней мере в таком виде, долго продолжаться не будет.
Так и произошло.
Автомобильный клаксон известил нас об очередной остановке.
Мы опасливо обернулись, надеясь увидеть разъяренного усатого шофера, но увидели совершенно другое. За рулем теперь сидел тот самый толстенький человек, а усатый шофер, неестественно откинув голову, от руля был отлучен.
Мы ждали, что нам скажет новый водитель. Но он ничего не говорил, он тщетно пытался завести мотор, однако - отсыревшая машина не заводилась. Тогда он вышел из нее, снял с ноги грязный башмак и в остервенении принялся стучать им по железному капоту.
Я не знаю, как это получилось, но машина внезапно завелась.
Он вскочил за руль, мы последовали его примеру - полезли было в машину.
- Сыро здесь, - остановил нас новый лидер, - давайте и его положим на крышу, авось будет меньше течь.
Но так как все порядком устали, то тело бывшего хозяина положили рядом с его предшественником, не привязав.
А новый водитель медленно повел лимузин в ту сторону, где, по его предположению, находилась дорога, с которой мы уже давно съехали.
Усатый покойник остался на крыше.
Я почему-то был уверен, что он не мертв. И вскоре убедился предчувствия меня не подвели. После очередной колдобины он свалился с крыши, быстро поднялся и, простирая руки к небу и бормоча проклятия, погнался за нашей машиной, но, к счастью для всех нас, оступился, с размаху шлепнулся лицом в грязь и больше не вставал.
Мы поехали дальше, часто оглядываясь, потому что всем нам казалось, что он продолжает идти за нами.
И вот, наконец, блеснуло нечто. Это было то, чего мы так ждали.
Это была трасса, несомненно та самая, по которой еще в темноте мы начали наш путь, и тем более она была нам желанна, что теперь на ней видна была жизнь.
По ней мчались машинки, цветные, современные и очень изящные, и над ней светило солнце, хотя над нами, я не могу понять, как это могло случиться, над нами продолжал моросить бесконечный и раздражающий дождь.
Уверен, что все пассажиры нашего лимузина обратили свои взоры на ту дорогу, по которой следовало ехать и нам. И когда наша машина уже готова была преодолеть небольшой бруствер, чтобы тоже оказаться на ней, внезапно раздался голос сидящего рядом с водителем на переднем сиденье человека.
Я заметил, что у него были густые черные брови.
- Это мираж, - сказал он, поддерживая рукою челюсть, - такого не может быть, поэтому всем предлагаю выйти из машины, мы должны сохранить нашу психику.
Мы почему-то повиновались. Вышел и он.
Мы первое время не понимали, что он делает, потому что он действительно совершал вещи, уму непостижимые. Он зачерпывал рукой грязь прямо из лужи и замазывал ею окна в машине. Мы стали ему безропотно помогать.
И очень скоро наш залепленный теперь лимузин продолжил свой путь, но уже в неизвестном ни для кого направлении.
А наш новый лидер, время от времени прикладываясь к незамазанной части своего окошка, оставленной им, по-видимому, специально, сообщал нам, что отныне мы на правильном пути.
Никто с ним не спорил, и только я со свойственным мне скептицизмом приоткрыл было дверцу машины.
Я оторопел.
Мы не двигались. Мы стояли на месте, а иллюзию движения создавало обыкновенное раскачивание машины в грязи. Я захлопнул дверцу, отчего наш странный водитель вздрогнул, словно испугавшись, и вдруг закашлялся и, закатив глаза, затих.
Наступило довольно долгое молчание, такое бывает в минуту, когда рождается милиционер. И когда я уже стал подумывать о том, что оно никогда не кончится, вдруг раздался приятный баритон, бодро произнесший:
- Всем выходить из машины и мыть окна, мы на пороге цели.
И когда мы вышли, то увидели, что мир вдруг изменился. Дождь стал слабее, мы - возле дороги, а из нескольких остановившихся цветных машинок к нам спешат люди, по-видимому предполагая, что нам нужна помощь.
В мгновенье ока наш лимузин был вымыт и вытолкан на большую трассу.
Но здесь, на трассе, с нашим новым водителем, хозяином приятного баритона, севшем за руль, произошла странная метаморфоза.
- Нет, - сказал он, обращаясь к владельцам симпатичных машинок, - мы не можем следовать за вами. Мы должны вернуться и проделать весь наш судьбоносный путь заново.
