— Рара, — едва слышно всхлипнула Мика, — пойдем. Лекс, у таты в аптечке было снотворное.
— Ага, — кивнул Лекс и ушел на кухню искать нужное.
Мика повела Барнса в спальню, но он понял, что не хочет туда. Совершенно не хочет, потому что там он снова останется один на один со своим горем, бессильный что-либо изменить.
— Нет, — помотал головой Барнс, — я на диване останусь.
— Хорошо, — покорно согласилась Мика, а Лекс гремел чем-то на кухне.
Барнс устроился на диване, обняв подушку, а Мика заботливо укрыла его пледом, подоткнув, как маленькому, его под бок. Он понимал, что дети тоже потеряли близкого человека, что им тоже нужна поддержка, но не мог сейчас быть заботливым отцом, потому что был сломлен и разбит.
— Прости, дорогая, — попытался улыбнуться Барнс, но вышло жутковато.
— Я понимаю, pара, — Мике тоже улыбка давалась с трудом, — понимаю. Спи, я приготовлю ужин.
— Я хочу продать дом, — Барнс дернул Мику за руку, и та присела рядом на диван. — Все продать, отдать, подарить.
— Вот, — Лекс зашел в гостиную с пузырьком таблеток и стаканом с водой. — Если выпьешь все, то, думаю, уснешь.
Взяв у Лекса пузырек с таблетками, Барнс высыпал их себе сразу в рот и запил водой. Нормальный человек бы впал в кому, а потом умер, но ему этого только-только хватит, чтобы заснуть. Закрывая глаза, Барнс почувствовал, как Мика поцеловала его в щеку, и почти сразу провалился в сон без сновидений.
Проснулся он, когда уже стемнело, не сразу понял, где он и что происходит, но услышал в столовой голоса своих детей, и осознание происходящего навалилось с новой силой.
Ужинали в молчании, Барнс не мог сейчас поддержать непринужденную беседу, а Лекс с Микой уважали нежелание своего отца разговаривать, и тоже молчали.
— Давайте посмотрим последний ролик, где вы с татой вместе? — предложил Лекс. — Ему, конечно, уже лет тридцать, но вы с тех пор не сильно изменились.
— Да, pара, давай посмотрим, — согласилась с Лексом Мика.
— У меня другой есть, — признался Барнс. Они с Себастьяном дурачились пару месяцев назад, когда Барнсу пришла новая винтовка, вспоминали, как было весело стрелять у Гарри и прикалываться на камеру. Он даже не думал, что этот ролик будет последним видео Себастьяна. Они не увлекались съемками домашнего видео, Барнс считал это тупостью, для него таким видео были его обзоры, и сейчас он отчего-то жалел, что не наснимал своего мужа, мягкого и домашнего, рядом с ним. Такого родного и настоящего. А теперь было поздно.
Они перебрались в гостиную, где Барнс включил телевизор и запустил видео. Они устроились втроем на диване и до поздней ночи смотрели и пересматривали обзоры Барнса, в которых принимал участие Себастьян. Мика уснула прямо на диване, устроив голову на плече у Барнса, да и Лекс тоже порывался уснуть.
— Подъем и марш в свою комнату, — шепнул ему на ухо Барнс и поднял на руки Мику, чтобы отнести ее в спальню.
Несмотря на то, что дом они с Себастьяном когда-то покупали на двоих, в нем было еще четыре спальни для гостей, две из которых негласно принадлежали их детям. Чтобы они могли приехать в любой момент, даже если самих отцов не было дома.
Барнс думал о том, чтобы оставить дом детям, но они и так не часто приезжали к ним, а содержание дома тоже стоило денег, и он прикинул, что если они и захотят на Гавайи, то снять номер или арендовать дом будет дешевле, чем следить за уже существующим.
Церемония прощания была тихой, по сути, организованной для них троих, потому что больше никого не было. Барнс никому не успел рассказать о смерти Себастьяна, да и не нужны ему были лишние люди на таком исключительно семейном мероприятии. Он был почти счастлив, что к нему не шли люди с соболезнованиями и едой, потому что он не хотел никого видеть. Только дети, самые близкие и родные, самые любимые на свете люди.
Потому что он не хотел, чтобы его кто-то видел таким: сломленным, глубоко несчастным и потерянным. Барнс долго стоял у гроба и смотрел на кажущегося живым Себастьяна, только колоссальным волевым усилием не давая слезам бесконтрольно катиться по щекам.
— Ты даже в гробу красавец, лапушка, — прошептал Барнс, коснувшись ледяных рук.
Все украшения Барнсу отдали в бумажном пакете. Уже дома он вытряхнул их на журнальный столик, поднял жетоны, повертел в руках, а потом надел себе на шею и подумал, что больше некому звать его Баки. Он снова умирал, чтобы стать кем-то другим.
— Рара, что ты будешь делать дальше? — спросил Лекс, только краем уха слышавший о желании Барнса продать дом.
Они снова сидели на диване в гостиной, Барнс, словно ему было холодно, кутался в плед. Ему было все так же отчаянно плохо, он не совсем понимал, зачем живет дальше, и будет ли эта жизнь хоть когда-нибудь теперь приносить если не удовольствие, то хотя бы не столь постылой.
У Барнса не было готового плана, он всего себя посвятил Себастьяну и не думал о том, как будет жить без него. Не хотел об этом думать. Но он прекрасно понимал, что ему нужно исчезнуть, потому что возраст, указанный в водительских правах, возмутительно не соответствовал его внешности. Нужно было приобрести новые документы, перевести все деньги на новое имя и стать другим человеком.
— Сменю имя, куплю остров в Канаде, а может, два, если понадобится, — ответил Барнс. План рождался в голове спонтанно, но он понял, что именно этим он и займется. — Построю тренировочную базу с полигоном и буду там тренировать наемников. Я когда-то тренировал “вдов”, представляю, как это делается.
— Ты же не бросишь нас? — спросила Мика.
— Нет конечно, принцесса, не брошу, — пообещал Барнс. — Мы можем встречаться на Рождество на Гавайях, как и всю жизнь до этого.
— Когда ты хочешь уехать? — грустно спросил Лекс.
— Завтра. Простите, родные, — Барнс вздохнул, он не хотел вот так вот бросать детей, сбегая от них, но ничего не мог с собой поделать, ему было слишком больно в этом большом доме, который они с Себастьяном покупали для двоих, он просто не мог оставаться в нем дольше. — Развеем прах, и я уеду, поживу в доме Гарри, пока не куплю нужные документы и… Не знаю, на самом деле, как все будет.
— Ничего, рара, — Лекс похлопал его по плечу и чуть сжал. — Мы понимаем, наверное. Ты только не исчезай совсем. Что нам для тебя сделать?
— Я уже говорил. Продать дом и все, что есть в доме тоже. Продать, подарить, отдать на благотворительность, забрать себе, как хотите, — стал перечислять Барнс.
— А оружие? — поинтересовалась Мика.
— Оружие тоже. Но, если хочешь, можешь забрать себе, — разрешил он.
— Нет, у меня своего полно, — Мика улыбнулась. — Яхту тоже продать?
— Нет, яхту я перегоню на пирс в Гонолулу, а потом в Канаду, как куплю остров, — Барнс чувствовал, что позорно сбегает от проблем, прячет голову в песок, желая заниматься чем угодно другим, но не расставаться с жизнью, которой больше у него не было.
Он безумно боялся, что еще день или два в доме, где больше не было Себастьяна, но все вокруг кричало о том, что он должен быть тут, доведет его до того, что он застрелится, не выдержав. Барнс любил жизнь, он всегда хотел жить, и никогда бы не подумал, что сможет так отчаянно желать смерти.
— К тебе можно будет приехать? — спросил Лекс.
— Можно, конечно, — кивнул Барнс, а его губы тронула тень улыбки. — Но лучше я к вам буду приезжать.
Они еще посидели, говоря только о прошлом, потому что будущее было туманно и не определено до конца. Мика с Лексом делились своими детскими воспоминаниями о папах. Лекс признался, что не женился потому, что видел настоящую любовь и не желал довольствоваться эрзацем. Мика, первая из семьи, познавшая боль потери, похоронив мужа лет десять назад, заверила Барнса, что со временем будет не так больно.
Барнс был рад, что он не один, что есть кто-то еще, способный разделить с ним горечь утраты и удержать в этом мире. Если бы у них с Себастьяном не было детей, он бы застрелился сразу же, чтобы не мучиться.
