Превозмогая боль внутреннего пожара, который не могли потушить кровоизлияния от укусов саламандры, я поднялся с постели. Трясясь в ознобе, подошел к зеркалу и отпрянул, ужаснувшись видом отражения. Я увидел себя отлитым из голубоватого стекла, полным ледяной крошки, в которой, шурша чешуей, извивался черный василиск-простуда. Я чуть было не поверил этому обману и не вернулся, под одеяло в надежде согреться. Но глаза обманывали меня, очутившись во власти саламандры. Саламандра пыталась убедить меня в том, что я замерзаю, что я – стекло и лед. Подбросить дров в камин, укутаться в плед, усилить жар, обливаться потом снаружи, сгорать изнутри – вот чего от меня добивалась огнедышащая простуда. Она пошла на уловку из страха, значит, чувствует слабину. Я расхохотался. Меня не проведешь! Слышишь, безмозглая ящерица?!
Не сдерживая хохота, побежал по дому, распахивая двери и разбивая стекла во всех окнах. Как тебе это нравится, огненная дура? Не слишком жарко? Морозный воздух густыми потоками втекал в дом, в голых оконных проемах закружились серебристая снежная пыль. Взял кочергу, выгреб из камина все угли и растоптал их босыми ногами. А так тебе хорошо, тупая головешка? Выскочил на улицу, спотыкаясь, по заснеженной дорожке подбежал к колодцу, примерзая ладонями к стальному вороту, вытащил ведро воды и принялся пить, захлебываясь смехом. Что это там шипит, саламандра? Не твои ли угольки?
Я перестал чувствовать боль, жар и холод – саламандра издыхала, ее чары рассеивались. Упав спиной в сугроб, я наблюдал, как облачка пара от моего дыхания таят в бездонной лазури морозного неба. С каждым выдохом облачка становились все тоньше и прозрачнее. Наконец, воздух над моим лицом перестал дрожать от дыхания.
Издалека, как будто из сна, виденного в детстве, до меня донесся перезвон бубенцов. Звук приближался, к нему добавился скрип снега под полозьями саней, всхрапывание лошадей.
Вздох испуга и твое лицо, вставшее между мной и небом. Какое чудное виденье. Ты склонилась так низко, что твои огненные волосы коснулись моих щек. Но я больше не боюсь огня, я победил саламандру.
Рыцарство мертво – об этом твердил еще Шекспир. И по этому поводу я испытываю самые искренние сожаления. Все же, Вильям Шекспир для своей эпохи был личностью весьма авторитетной. Если бы он, вопреки своим предрассудкам, бурно возрождал рыцарство словом, то, как знать, возможно оно бы и не усопло. А так-то простой народ, приняв на веру слова «мудреца», радостно взял, да и похоронил сию благородную и замечательную вещь. Порою мне грезится Шекспир, выводящий нервно обгрызенным гусиным пером слова «рыцарство живо и процветает». Вот тогда, я чаю, все бы и по сей день, века спустя со времен Шекспира, воочию могли бы убедиться, насколько великолепен рыцарь Ханс Кристиан! Перед моим благородством не устояла бы ни одна дама, не говоря уж о джентльменах. Эх, мечты, мечты… Но, справедливости ради, я вынужден отметить, что еще хуже Шекспира с рыцарством обошелся Сервантес. Дон Кихот – это же умудриться надо было прописать такого нелепого, нескладного и жалкого во всех отношениях рыцаря. Тощий, потасканный, долговязый и долгоносый – ну уж нет, таким рыцарем я быть отказываюсь наотрез. И даже не упрашивайте. Так что, может статься, и лучше в итоге, что рыцарство мертво.
Сказка №3: Паладин Закупок
Однажды король Торговой Фирмы призвал подданных и велел им присягнуть в вечной верности Торговой Фирме и ее королю. Мудрая герцогиня Кадров, отважный граф Маркетинга, верховный рыцарь Коммерции, безупречный принц Логистики, великий мастер Безопасности, велеречивый барон Финансов, ветреная дама Развития и смуглая леди Продаж безропотно преклонили колени и дали торжественную клятву до последнего вдоха служить королю и защищать Торговую Фирму. И только своенравный паладин Закупок поднял дерзкий взор на короля и сказал: «Вот еще! До последнего?! Нет уж, я под этой авантюрой подписываться не стану. Если ваша Торговая Фирма даст течь и пойдет ко дну, да упасет вас от этого ангел Страховки, я не собираюсь тонуть вместе с ней. Многие вещи гораздо эффектнее выглядят со стороны, так что я предпочту наблюдать ваше погружение с берега».
Забурлила в ярости кровь благородного короля от дерзких слов паладина. «С берега?!» – завизжал тишайший повелитель Торговой Фирмы. – «А со дна с камнем не шее понаблюдать не хочешь?!». «Не хочу», – честно признался гордый паладин Закупок. – «И вообще, я так понимаю, пора мне покинуть гостеприимный борт вашей подводной лодки». «Вооооон отсюда!!!» – взвыл добрейший король, но тут же подлая герцогиня Кадров, гнусная леди Продаж и мерзостный барон Финансов принялись нашептывать ему на ухо речи, полные яда. «Погоди», – выслушав злобных наушников, король обратился к мужественному паладину Закупок, – «Рад бы я тебя пустить в свободное плаванье, да надо о пользе государства думать. Вот уж год к концу близится по Финансовому Календарю, а должники Торговой Фирмы что-то не торопятся должок платежом красить. Недосчет в казне имеется – ни много, ни мало – миллион. Соберешь с должников миллион до наступления счастливого дня Подачи Налоговых Деклараций – будь по-твоему, отпущу тебя. Да не с пустыми руками – еще пособие выходное дам щедро и компенсацию за отпуск недогулянный начислю. Если же хоть копеечку стребовать и вернуть не удастся, пеняй на себя. Сгорит Книга Трудов твоих огнем проклятия профнепригодности, пьянства при исполнении и нарушения дисциплины – все с печатями синими. Отправишься ты в застенок на века вечные – за мздоимство, кражи хитительские и заговор против государства нашего, Фирмы Торговой».
Понял паладин Закупок, что решили крючкотворы придворные сгубить его. Да куда деваться? С королем не поспоришь. Кивнул паладин сдержано королю в знак поверхностного уважения к иерархической структуре Торговой Фирмы, развернулся и пошел долг миллионный вызволять.
Пришел паладин к замку первого должника. Стучит в ворота кулаком могучим, кричит: «Открывай, должник, вороты, да для государя Торговой Фирмы готовь банкноты». Выглянул должник из высокой башни, плюнул на голову светлейшего паладина шелухой семечковой и сказал: «Уважаемый партнер! В связи со сложной финансовой обстановкой на внутреннем и внешнем рынках, а также по причине длительного срока конвертации полученных мною сумм, прошу вас иметь в виду, что оплата долга переносится на сорок шестую неделю после счастливого дня Подачи Налоговых Деклараций. Благодарю за понимание». Сказав это, должник скрылся в башне и больше на зов паладина не отвечал. Опечалился паладин, да делать нечего. Направился к следующему должнику.
Дошел паладин до особняка второго должника, позвонил в колокольчик дверной, крикнул покриком молодецким: «Эй, должник, выходи! Деньги Торговой Фирмы выноси!». Приоткрылась дверь на маленькую щелочку, а из щелочки голосок: «Добрый день. Мы готовы погасить задолженность и подписать акт сверки взаиморасчетов в том случае, если Торговая Фирма оплатит неустойку, возникшую в связи с месячным простоем нашего галеона на таможенном посту, каковой имел место в год десятый Дофинансовой Эры, о чем мы неоднократно информировали Торговую Фирму. Прежде, чем сумма неустойки будет зачислена на наш счет в яхонтовой валюте, мы, к сожалению, ничего не можем предпринять. Священный Кодекс нашего финансового департамента строго воспрещает производить денежные операции с должниками. С уважением». Дверь перед паладином закрылась, и сколько он ни стучал, сколько ни кричал, так ничего и не добился. Еще больше суровый паладин пригорюнился. Да нет толку вздыхать. Побрел, нос понуро свесив, к последнему должнику.
Последний должник жил высоко в горах, в огромной пещере. Вошел отважный паладин в пещеру, увидел должника, за столом дубовым пирующего, и сказал: «Здравствуй, миленький дружок. Возвращать пора должок». Поднялся должник из-за стола – сам как гора, кулаки, как молоты кузнечные. «А доховор хиде?» – спросил должник, над паладином грозно нависая. – «Нету доховора? На слово веришь, долх чужой поминаешь, денех хочешь?». Набросился должник на паладина, избил его, изломал, заточку в бок воткнул и из пещеры в пропасть сбросил.
