Превозмогая тошноту, наскоро смахнув с капота пыль и иссохшие хрупкие трупики мелких цветочных фей, я откинул кожух и узрел сердце колесницы. Сто двадцать кубических дециметров. Оживить его? О чем я только думал?! Какой из меня некромант? Тем не менее, отступать не хотелось. Расположив возле сердца заранее купленный Энергетический Куб и подсоединив его клеммы к жилам колесницы, я достал Никелированный Ключ Старика. Глаза колесницы распахнулись, слепо глядя прямо перед собой. Призванный поворотом ключа, Демон Старта пробудился. Взревев, он дохнул пламенем в сердце колесницы, но его дыхание оказалось тщетным. Именинные Свечи! Точно! Старик предупреждал меня о том, что с наступлением нового тысячелетия они выгорают. К счастью, комплектом новеньких – эльфийской работы – Именинных Свечей я запасся. Но радость была недолгой. Заклинаний и силы пальцев оказалось недостаточно, чтобы Именинные Свечи встали на свои места. Конечно, эти эльфийские штучки голым энтузиазмом не возьмешь – им нужен Свечной Ключ. Я выругался. Чертовски обидно признавать поражение из-за такого пустяка. Одолжить Ключ у того эльфа, что ковырялся возле крытой телеги? У него-то подобный артефакт просто обязан быть.

Выйдя из дольмена, я выругался еще раз – эльфа и его телеги уже и след простыл. Черт! Но что это? Вход дольмена напротив оказался открыт. Изнутри доносились звуки рекламного шоу и приглушенный хохот. Орки. Что ж, как бы сильна ни была моя нелюбовь к ним, счастья попытать стоит. Погладив в кармане легкий складной армейский швейцарский меч, я заглянул в логово орков. За складным столиком перед телевизором сидело трое – один в пиджаке и шортах, орк постарше, о чем говорили татуировки, покрывавшие его лицо, плечи и икры, и два помоложе, в спортивных плащах и шлепанцах. У стены стояла металлическая двухъярусная кровать, рядом раскладушка. Действительно, снимать дольмен в Затерянном Мире значительно дешевле, чем комнату в Городе. Орки курили болиголов, пили змеиную настойку и синхронно похохатывали, следя за происходящим на экране телевизора.

– Добрый вечер, – три пары глаз обратились на меня. С орками всегда так – в их взгляде никогда не читается ни враждебности, ни дружелюбия. Смотрят своими рыбьими гляделками и поди догадайся, что у них на уме. – Извините за беспокойство. У вас не найдется Свечного Ключа?

– Свечного? – старший орк будто бы задумался. – Был где-то. Мы в этот дольмен недавно переехали, еще не все разобрали.

Я усмехнулся про себя – где это видано, чтобы орки наводили порядок и что-то там разбирали.

– Все равно спасибо. Пойду, еще у кого-нибудь спрошу, – радуясь, что ни на что не нарвался, я вернулся к колеснице. Она по-прежнему вселяла в меня ужас. Запыленные зеркала отражали Тескатлипоку. Педали встроенного органа залипли и торчали кольями, рычаг переключения кнута болтался на расхлябанной кулисе, передние сметки и правый подмигиватель не слушались. К лобовому пузырю изнутри клеилась табличка «В Валгаллу», к заднему – «В Миктлан».

– Ну что, раскочегарил? – хриплый голос, прозвучавший возле самого моего уха, принадлежал старшему орку. Разглядывая колесницу, он задумчиво постукивал себя когтем по торчащим из-под губ клыкам.

– Да вот все никак.

– Вот тебе Ключ, нашел, – как это ни удивительно, то, что протянул мне орк, действительно оказалось Ключом для Именинных Свечей.

– Спасибо!

– Ты что, колесницу продать хочешь?

– Нет. На колеса поставить, – неловкому каламбуру орк не усмехнулся.

– А то смотри, хорошая колесница, много золота можно получить, – орк погладил грязный бок развалюхи Старика. – Какого она века?

– Семьдесят восьмого. Уж тридцать веков старушке.

– 2101?

– 21011.

– Угу, – орк уважительно кивнул. – Если захочешь продать, скажи. Это ведь Старика колесница?

– Его самого.

– Что с ним?

– Да нормально все, жив, здоров, девятый век разменял, на «Оке» теперь ездит.

– Ты внук его что ли?

– Да.

– Понятно. Давай-ка, глянем, что там с сердцем и потрохами.

Подтянулись молодые орки. Не дожидаясь приглашения, они с удовольствием погрузили свои когтистые лапы в мясо колесницы, дергая за жилы, подкачивая зелья и прислушиваясь к щелчкам нервов. Стоя рядом, я наблюдал за их действиями и удивлялся той аккуратности и нежности, с которой они дотрагивались до развалюхи.

– Ты бабушку проверял?

– Э…

– Бабушка не искрит, – в конце концов заявил мне старший орк. – Умерла тут бабушка. Вот приехал бы пораньше, мы бы на рынке новую старуху сыскали. Сейчас-то, на ночь глядя… А так ничего, оживет твоя колесница, раскатаем ее, не боись, сердце у нее что надо.

Возвращаясь из Затерянного Мира я думал, какой он все-таки странный. Насколько сильно отличается от Города. Этакий джентльменский клуб, убежище героев, эльфов, гномов и орков, в которое вход женщинам заказан. Здесь, поздоровавшись и попросив какой-нибудь пустяк, вроде Свечного Ключа, можно получить непрошенную помощь. Можно узнать о том, что живые бабушки должны искрить. А если принести с собой бутылочку змеиной настойки, то и вовсе стать другом любому существу. Здесь всегда пустынно, небо серо, дольмены одинаковы, а стая вечных церберов неизменно рвет плоть одного и того же грешника. Тут ничего не меняется на протяжении тысячелетий, что бы ни происходило в Городе, какие бы катафалки ни входили в моду. Сюда приходят в поисках вечной жизни и надежды на перемещение, но находят лишь покой и умиротворение. Как только раздобуду новую бабушку и легкие (те, что были, выглядят так, будто их рвали церберы – черная вата наружу, в волокнах застряли останки мелких фей), обязательно вернусь сюда. Главное – не привыкнуть, не стать рабом этого Мира.

Огонь – если признавать его за материю – материя весьма притягательная. Он красив, игрив, переливчат и неоднозначен, как суть человеческого характера. С одной стороны, человеку надлежит согревать ближнего своим теплом, дарить ему уют и горячую пищу. С другой же стороны, мы нередко видим, как часто люди сжигают все мосты и связи между собой и окружающим миром и сами сгорают в бушующем пожаре собственного мятущегося нутра. Это печально, драматично и одновременно прекрасно. Когда загадываешь желание на зажженную спичку, нужно непременно удерживать ее до того мига, когда язычок пламени начнет лизать кончики пальцев. Иначе желание никак не сбудется – только через боль ожога. Но саламандра – ящерица… Мало Господь создал тварей более отвратительных, нежели рептилии. Саламандра суть та же огненная гадюка или даже жаба. К чему избирать огненной метафорой столь мерзкую тварь со стылыми глазами и прохладной жижей вместо крови? Другое дело – птица феникс! Минуя самолюбование, скажу, что о себе я нередко говорю в таком ключе – «златоперый феникс, восставший из пепла своей сгоревшей юности».

Сказка №2: Саламандра

Мне снилось, что мое тело стало прозрачным – тонкая целлофановая оболочка, наполненная водой, в которой одиноко плавает рыбка-простуда. Рыбка подплывает к моим бесцветным губам и целует их изнутри, пуская рябь по натянутому целлофану тела.

Проснувшись, я понял, что сон был мне в утешение. Наяву мое тело оказалось косо скроенным и криво сшитым мешком из асбестовых лоскутов, наполненным не ключевой водой, но душными конскими каштанами и запеченным в углях картофелем. Я чувствовал, как угли продолжают тлеть и потрескивать в животе, легких и глотке. Сквозь мешанину каштанов и картофеля, распаляя угли, прогрызала себе дорогу огненная саламандра-простуда. Приблизившись к внутренней стороне моих губ, она не поцеловала их, но вцепилась жаркой зубастой пастью, заставив меня зайтись в приступе безжалостного кашля. На платке, которым я прикрывал рот, проступили пятна алого. Саламандра-простуда глупа, но не настолько, чтобы не найти лазейку из носоглотки дальше к мозгу. Я знал, что толстые слои войлока и ваты, защищающие мозг, не смогут ее остановить. Еще немного и для меня все будет кончено.