— Иди сюда, — послышалось в ответ. — Только оставь оружие.

— Хорошо, — сказал Игорь, — и ты положи автомат.

Игорь отдал карабин Владику и пошел вперед. Незнакомец положил у ног автомат, но из-за дерева не выходил. Было видно только одно его плечо и половина лица. Подойдя ближе, Игорь увидел в сторонке небольшой костер, на нем крышка от котелка с яичницей. И уже в двух шагах от незнакомца протянул ему открытую ладонь.

— Игорь.

— Иван.

Крепко пожали друг другу руки и… оба не могли понять, почему так получилось — обнялись.

Сотни людей потом приходили в партизанский лагерь. Почти всех тщательнейшим образом проверяли. И никто другой с первого знакомства так не расположил к себе хлопцев, как Иван Касьянович Цыбулев. Может быть, сказалось и то, что Игорь уже, по меньшей мере, дней десять назад познакомился с ним заочно по рассказам людей.

Иван Касьянович до войны был колхозным бригадиром в Хинельском районе Сумской области. Был он человеком веселым, хорошо играл на гармошке. Но в отряд он пришел, еще не оправившись от ран. Единственный из двадцати пяти уцелевший после боя в Черепашинецком лесу, он очнулся ночью. Лежал в камышах на колхозном пруду с простреленной грудью. Добрые люди подобрали его и перепрятывали в селе Заливанщине, пока он не поправился.

Цыбулев рассказал о наумовском соединении, о тяжелых боях, рассказывал о трагедии, разыгравшейся в Черепашинецком лесу. Он не приукрашивал, не скрывал того, какие невзгоды переносили наумовцы. Но, несмотря на это, его рассказ воспринимался как красивая сказка. Еще бы! Иметь двустороннюю связь с Большой землей, выполнять задания фронта, получать советское оружие — что уж, если не это, называть счастьем?!

Цыбулевский автомат — наш, советский, с круглым диском — партизаны видели впервые. Он ходил из рук в руки. Иван Касьянович утверждал, что на севере Украины действуют несколько крупных партизанских соединений, которые имеют постоянную связь с штабами партизанского движения, принимают самолеты с Большой земли, получают оружие и боеприпасы. Он мимоходом назвал имя раненого товарища-партизана, которого самолетом отвезли в… Москву. Лечиться.

Конечно, из сообщений радио хлопцы знали, что есть уже среди партизан даже Герои Советского Союза, что партизанское движение приобрело огромный размах… Но они не предполагали, что есть Украинский штаб партизанского движения, что существует четкая организация связи, снабженческой службы…

А вскоре в отряде появились еще два наумовца, два Николая — Руденко и Спиридонов, которые тоже отбились от соединения, долго блукали, и в той же Заливанщине, в хате Беспалько (отца Толи Беспалько из «гнули») их приютили и помогли пробраться в партизанский отряд. Прибился в отряд и отставший от соединения С. А. Ковпака автоматчик Саша Шевченко.

И тоска, которую носили в себе бывшие подпольщики с первых дней войны, тоска, которая тлела все эти годы в сердцах, как тупая зубная боль, теперь взяла их за горло, вспыхнула с новой силой. Это была тоска по своим.

Посоветовавшись, стали собирать группу партизан, которая пошла бы на север искать связи с большим соединением. Конечно, лучшей кандидатуры на роль командира группы, чем Цыбулев, не было. Но Иван Касьянович просил повременить, пока у него заживут раны. Ждать уже никто не мог. От имени отряда написали письмо, поставили на нем свою партизанскую печать и зашили письмо в Игореву фуражку. Игорь шел командиром группы. Вместе с ним уходили Андрей Рыбак и Андрей Коцюбинский. Первый — потому что одно время служил в Полесье и знал тамошние места, второй — потому что очень просился.

Договорились, что в случае неудачи возвращаются в отряд, а если к тому времени отряд перейдет на другую базу, у трех берез будет закопана бутылка с запиской. Если кто-то из троих откопает бутылку, должен разбить ее.

Первые две ночи они шли без приключений. Впереди шагал Андрей Рыбак, одетый в немецкую форму. Высокого роста, с великолепной армейской выправкой, Андрей-Большой был лейтенантом Красной Армии, попал в плен, бежал, скрывался в Козинцах, где познакомился с Гришей. Когда Гриша с Довганем пришли в отряд, а Мессарош уходил в Козинцы, через него передали Рыбаку разрешение на выход в лес.

Андрей Коцюбинский — Малой — шел в гражданском костюме, а Игорь — в русской гимнастерке, русской шинели, в офицерской фуражке со звездочкой. Все трое специально оделись по-разному: мало ли какие обстоятельства могут встретиться в пути!

К исходу второй ночи подошли к селу Тараски Улановского района. Часов с трех ночи зарядил мелкий колючий дождик, одежда набухла. Чувствуя приближение рассвета, хлопцы решили зайти на дневку в село. Отодвинув кривобокую калиточку, подошли к одной из хат и постучались.

— Кто там?

— Свои, дядьку, откройте.

За дверью несколько секунд молчали, потом щелкнул засов, и на пороге появился хозяин.

— Заходите.

У печи стояла женщина в накинутом на плечи полушубке.

— Мы партизаны, дядько. Нас в селе никто не видел. Если разрешите, обсушимся у вас и пойдем дальше.

Хозяйка достала молока, краюшку черствого хлеба и несколько вареных картошек. Хлопцы поели и влезли на чердак. Зарылись в сено и тут же уснули как убитые.

Но недолго им довелось поспать. Хозяин разбудил Игоря.

— Что делать, хлопцы? Приходил сейчас староста, он видел вас ночью… Велел мне ехать в Уланов за немцами. Я отказался. Говорю — боюсь, мол. Он сам поедет. Ваше счастье, что у нас в селе нет телефона.

Хозяин еще что-то говорил. Но хлопцы кубарем скатились с чердака один за другим, сказали дядьке:

— Бывай… И за то спасибо.

И огородами вышли в поле.

Настало утро. Ярко светило майское солнце. Парила, подсыхая после ночного дождика, земля. Вокруг бескрайнее поле. Нигде ни деревца, ни кустика. Видно все как на ладони. Отдохнув немного, партизаны двинулись на север. Вскоре увидали длинную скирду прошлогодней соломы. Подошли. Там были люди. Прячась от ветра, на солнечной стороне под скирдой сидели три женщины, подросток и дед. Резали картошку для посадки.

Подошли ближе. Познакомились, поговорили… Крестьяне разложили небольшой костер. Бросили туда десяток картошек. Но испечь их не успели. Андрей первым увидел, как на полевой дороге остановилась машина и из нее стали выпрыгивать солдаты. По сырому полю машина не смогла бы идти. Развернувшись цепью, гитлеровцы двинулись к скирде.

Партизаны обогнули скирду и под ее прикрытием пошли прочь. Прямо по полю. Пошли быстро, след в след.

— Хоть бы ярок какой, — сказал Андрей Рыбак.

— Так они за нами будут идти, пока не выгонят или к селу, или к дороге. А там прижмут…

Хлопцы, не останавливаясь, искали удобную для боя позицию. Игорь увидал чуть в стороне какие-то кустики. Повернул туда. Там оказалось небольшое озерцо, вернее — лужа метров на шесть в поперечнике. Этот клочок земли с впадинкой не запахивали, сюда свозили бурьяны с поля, а кустики, на которые обратил внимание Игорь, оказались большими кучами пырея, вырванного при расчистке поля и свезенного сюда.

Солдаты уже миновали скирду и шли во весь рост. У партизан оставались минуты, чтобы приготовиться к бою.

Гитлеровцев было человек двадцать пять, скрытно подойти к партизанам они никак не могли, так что партизаны находились в выгодной позиции. Вооружены они были хорошо. У Игоря автомат, пистолет и две гранаты. У Андрея Рыбакова СВТ с подпиленным шепталом. Эта винтовка могла действовать как пулемет, выстреливая одной очередью все свои 10 патронов. У Андрея Коцюбинского был голландский карабин с разрывными пулями.

Когда фашисты приблизились метров на триста, Игорь сказал:

— Сербиянка (так иногда звали Андрея Коцюбинского за неунывающий характер), попробуй свой карабин. Только не спеши.

Андрей прицелился и выстрелил. Шагавший впереди дернулся плечом вперед и упал. Остальные сразу залегли. Партизаны знали, что голландская разрывная пуля, попав в цель, создаст необходимое впечатление, отрезвляюще подействует на других. Фашисты лежали с полчаса, очевидно, советовались.