Я снова попыталась подняться, на этот раз не так резко. Теперь у меня получилось. С разочарованием отметила, что кусок подола платья действительно был оторван, а на улице светило солнце. Я бы хотела сказать, что прошлепала босыми ногами до кухни, но двигалась я на самом деле довольно тихо. Книга была при мне. По дороге отметила, что мастер заделал дыру в полу. Он, кстати, стоял спиной ко мне, нагнувшись над столом, и натирал столешницу сухой тряпкой, убирая с ее поверхности мокрые разводы.

— По-моему, ты сейчас в столе дырку протрешь.

Он остановился, убрал рукой назад волосы и повернулся ко мне, расправляя в руках тряпку, а затем складывая ее несколько раз пополам.

— Ты очнулась. Как ты себя чувствуешь? — сухо поинтересовался он. — Голова кружится?

— Нет.

— Болит?

— Нет.

— Что-нибудь вообще болит?

— Нет. Чувствуется остаточная слабость и все.

— Это временное явление.

Я сократила расстояние между нами в долю секунды и обняла его, уткнувшись головой ему в грудь. Он сначала поднял руки, но потом положил тряпку на стол и обнял меня в ответ. Я сдавленно всхлипнула.

— Спасибо…

— За что? — удивился он.

— Ты спас мне жизнь, — из глаз начали течь слезы, они почти сразу же впитывались в одежду учителя.

— Я… очень сильно опоздал. Извини, что тебе пришлось пережить это…

Я покрутила головой, не отрывая лба от тела мастера.

— Ты как никогда вовремя… В противном случае, я бы сейчас сидела за одним столом со своими родителями, Джеймсом и Лорой.

Он утешающе провел рукой по моей спине. Это была не истерика, это было, скорее, счастье, которое нельзя выразить улыбкой или смехом, только слезами.

— Ты голодная?

— Честно говоря, не очень.

— Тебе надо поесть, — он прекратил объятия и подошел к холодильнику, открывая его и доставая что-то изнутри. — Ты пролежала почти сутки, восстанавливая повреждения.

Я послушно села, положив книгу на стол.

— Ты убил его?

— Его нельзя убить. Я просто запер его на время, но он снова выберется.

— Ты просто похоронил его заживо на территории театра?

— Нет, его забрали тернии. Он сейчас не в нашем мире.

— Ясно. Так что он такое?

— Читай, — мастер кивнул на черную книгу, лежащую рядом со мной.

В лавке у мадам Ле Ро освещение было неярким, а окна зашторены. На полках были расставлены различные любовные смеси в аккуратных бутылочках с бирками, сухие ароматические смеси трав для проведения ритуалов, в основном одной и той же направленности, и привораживающие пищевые добавки для обычных смертных. Мастер улицы Сердец любила любовные истории и старалась поддерживать их существование любыми способами. Но, видимо, на моего учителя действует далеко не любой способ.

— О, кого я вижу! — обрадовалась она, только завидев нас у себя на пороге.

— Здрасте.

— Бриджет и ее учитель!

— Уверены, что не наоборот?

— Более чем. Что я могу вам предложить?

— Ничего, — резко оборвал ее учитель. — Мы пришли вернуть вам это, — он поставил банку с чаем на прилавок.

— Что, неужели не сработало?..

— Да мы и не пытались, — призналась я. — Сами попробуйте заставить его выпить или съесть что-нибудь подобное.

— Зачем Вы ей это продали?

— Кому? Бриджет? Я не…

— Да нет же, Джулии.

— Э-э, — она попыталась вспомнить, но, похоже, понятия не имела, о ком мы.

— Такая блондинка, выше меня всего на полголовы, а уже считает себя высокой.

— Вряд ли ее это хоть немного характеризует…

— Я вспомнила! — Ле Ро была примерно одного роста со мной и, я была уверена, хорошо меня понимала в этом вопросе. — А почему, интересно, я не должна была продавать ей чай? Она пришла за ним, заплатила за него и ушла. Она же не сказала, что он нужен для Вас.

— А мысли ее читать не пробовали?

— Мысли — это личное, и я никак не могу вторгаться в чужой разум! И кроме того, что это за тон?

— Да, мастер права. Грубиян, — театрально фыркнула я.

— Вы, мадам Ле Ро, — начал он после небольшой паузы более мягким тоном, — помнится, на Поднесении спрашивали у меня, почему я содержу театр. Вот, полюбуйтесь, — он указал в мою сторону сразу двумя руками.

— О, теперь и я правда ясно вижу…

Я поклонилась, будто ожидая оваций и букетов, летящих в мою сторону.

— Признаться, у меня такое впервые, — он облокотился на прилавок. — А нет у вас чего-нибудь от наглых учеников?

— Можете забрать чай, что Вы принесли. По-моему, в самый раз.

— Нет, — он снова встал прямо, как-то сразу посуровел и поднял указательный палец, будто собирается пригрозить мастеру с улицы Сердец. — Никаких. Привораживающих. Чаев.

— У меня не только чаи, у меня…

— Я понимаю, Вы, прежде всего, хотите продать мне что-нибудь, и не хотите возвращать деньги за чай. Могу Вас заверить, они мне не нужны. Ни чай, ни деньги, я имею в виду. А теперь мы вынуждены откланяться…

— Да, я уже, — заметила я. — Откланялась.

Учитель бросил на меня смиряющий взгляд.

— Знаете, — вдруг сказала Ле Ро, — а у Вас и одним взглядом все неплохо получается.

Он промолчал. Мы попрощались и вышли из лавки на улице Сердец.

— Мы пойдем в кондитерскую? На улице Сердец она потрясная. И я хочу кексик.

— Нет. Ты не заслужила.

— Эй, да ладно? Меня повесили вчера, ты… Ты ведь помнишь это, да?

Он остановился и снова недовольно посмотрел на меня. Уж в который раз за день. Амплуа у него такое что ли?

— Ладно, пошли. Только не пытайся закатывать сцены или взывать к моей совести у всех на виду.

— Может, мне еще и на людях с тобой не появляться? Сидеть все время дома, переписывать старые бумаги, ждать, пока меня в следующий раз повесят… Возможно, летально…

— Бриджет! Что я только что сказал?

— Не знаю, мяу, не понимаю по-человечьи, — я толкнула дверь кондитерской и чуть ли не вжалась лицом в витрину. Останавливало то, что люди полировали ее и стирали с нее отпечатки после каждого такого посетителя, и я точно не хотела быть в их числе.

Впервые кексик обозначал действительно кексик, а не пакет кексов, торт и упаковку кислого мармелада. Меня восхитило то, что он был с темно-фиолетовым кремом на верхушке, и на нем была посыпка в виде звездочек. Крупный желтый полумесяц, торчащий из него, дополнял картину ночного звездного неба.

— Ты необычайно быстро сегодня, — заметил учитель, встречая меня у выхода.

— Да, — я убрала пакет в сумку, и мы направились к театру.

С мыслью о том, что дома меня ждет чай и вкусный кекс, идти было крайне легко. Подгоняло и то, что я сразу же сяду за книгу. Все-таки, у меня хватило терпения откладывать ее до этого момента.

Но у театра нас не оставили в покое, у ворот стояли мастер с улицы Пик и его ученица. Я с криком «Робин!» кинулась обниматься. Мастерам нужно было обсуждать «важные» вопросы, в которые их ученикам не надо совать носы, и я принимала это.

— Мы так давно не виделись…

— Ага, с Поднесения.

— Но тебя не было на Поднесении.

— Была. Я уснула, пока ты рисовала Сама-знаешь-кого.

— С каких пор ты превращаешься в кошку?..

Мастера направились в здание театра, и мы последовали за ними. Говорить тихо не имело смысла, так как они беседовали друг с другом и абсолютно точно не слушали нас.

— С тех самых пор, как вывела мастера настолько, что он превратил меня в кошку, лишь бы я заткнулась, — я хихикнула. — А вы здесь зачем?

— Мастер хочет одолжить одну рукопись. Ее не было в библиотеке Элинор. Она сказала, что ее взял мастер с улицы Роз, и мы пришли сюда.

— И о чем она?

— О ликантропии, — тихо ответила Робин, явно смутившись. Мы стояли на лестничной площадке третьего этажа, а учителя скрылись в дверном проеме.

— О, точно. Он уже узнал, да?

— Да.

— Ну да, было бы странно, если бы он не узнал, что его ученица — ликантроп, да еще и за год обучения.