Не успела она уютно устроиться в постели, как раздался жуткий грохот.

– Люси, не могла бы ты нам отдать папины ключи? Пожалуйста! – раздался с улицы голос Базза. Он говорил громко и как будто с эхом, и Люси, выглянув в окно, увидела, что у него в руках мегафон. – Мы обещаем не ездить на машине!

– Ты же говорил, что мы собираемся побить рекорд скорости! – прошептал Бадди, но мегафон усилил его голос.

– Ш-ш-ш! – шикнул на него Базз.

Люси спустилась в тапочках вниз и выглянула из двери. И выхватив у непослушных мальчишек громкоговоритель, спрятала его в надежное тайное место, где уже лежали ключи их отца. В холодильник.

Всё стихло. Люси валилась с ног от усталости. Она поднялась обратно к себе в комнату и залезла под одеяло.

– Наконец-то все угомонились! – вздохнула она.

Но Люси не знала, что осталась не одна, хотя ее родителей и не было дома.

В доме Люси был кто-то чужой.

В комнате Люси был кто-то чужой.

Кто-то прятался под кроватью и дожидался, когда она уснет – как делал это каждый вечер…

Веки Люси отяжелели. Она измучилась, весь день помогая детям Уиффингтона приспособиться к жизни без взрослых. Но, несмотря на то, что она еще ни разу в жизни так не уставала, уснуть ей не удавалось.

Она лежала в постели и представляла себе, как мирно погружается в матрас, как будто это не матрас, а пушистое облако. Она закрыла глаза и на мгновение увидела, как на край кровати садится мама: она делала это каждый вечер. Потом снимала с головы ободок, сдерживавший волосы, и длинные каштановые пряди падали ей на плечи, и она пила какао, а потом передавала чашку Люси.

– Закрывай глазки, мой маленький Люсипупс, – сказала бы миссис Дангстон, блеснув карими глазами. – Представь, будто паришь на самом пушистом облаке на свете. Легком как перышко.

– Но, мам, мне совсем не хочется спать. Это невозможно! – ответила бы Люси.

– Невозможного не бывает, Люсипупс. Невозможное – только в твоей голове.

Люси почувствовала, как уголки ее губ поползли вверх, когда она вспомнила прозвище, которым называла ее мама – Люсипупс. Папа тоже так ее называл. Пока не ушел.

Внезапно пушистое облако, на котором она парила, растворилось, и оказалась, что она лежит на холодном матрасе в пустой комнате пустого дома. Одна.

Невозможное казалось очень даже реальным.

Люси снова закрыла глаза, мечтая вернуться на уютное облако. Она представляла, как погружается в него. Это она любила представлять себе больше всего. Но в ночь того дня, когда всё началось, воображение Люси отказывалось ей помогать. Без мамы уютное облако было вовсе не таким уютным.

Мама, где ты? – подумала Люси, повернувшись на бок и глядя в щель между занавесками на полную луну, которая смотрела на Уиффингтон. Может, мама где-то там?

Люси постаралась прогнать тревожные мысли. Она перевернулась на другой бок, потом обратно, потом еще раз. Ничего не помогало, поэтому она легла на спину и уставилась в потолок. Ей стало ужасно грустно, когда она увидела маленькие, светящиеся в темноте звездочки и планеты: папа однажды составил из них на потолке гигантское улыбающееся лицо.

Люси поняла, что почти все вещи в ее комнате напоминают о родителях. Краем глаза она видела грамоту, которую сделал для нее папа в тот день, когда она выиграла семейный конкурс на поедание мармеладок, проглотив двадцать семь штук за тридцать секунд (даже зеленые). Она отвернулась от стены и тут же уперлась взглядом в книжную полку, которая ломилась от книг со сказками, которые читала ей мама.

Мамы дома не было, кругом царила тишина. Непривычная тишина. Такая тишина, что она казалась громче шума. Люси попробовала напевать колыбельную, но это не помогло, а только напомнило о папе.

– Настало время колыбельной, Люсипупс, – сказал бы он сейчас, опуская руку в карман за своим самым драгоценным сокровищем: серебряной губной гармошкой. – Какие-то пожелания? – спрашивал он каждый раз, но Люси знала, что он шутит, потому что он всегда играл одну и ту же мелодию. Это была песня его собственного сочинения под названием «Колыбельная для Люси». Он играл ее каждый вечер, пока не исчез.

Люси вздохнула.

Она встала с кровати и подошла к шкафу, но когда собиралась открыть дверцу, услышала тихий звук. Как будто скрипнули половицы.

Люси вдруг стало очень страшно. По спине побежали мурашки, ей казалось, будто на нее кто-то смотрит (ты-то уже знаешь, что так оно и было, но Люси этого еще не знала).

– Кто здесь? – спросила она.

Она оглянулась, но никого не увидела.

– Не будь дурочкой, Люси! – строго сказала она себе. – Тебе страшно просто потому, что ты одна. Ну-ка, соберись!

Она открыла шкаф и отодвинула одну из деревянных панелей. За ней скрывался тайник, где Люси хранила особенные вещи, которые не хотела никому показывать.

Их было не так уж много. Красивая ракушка, которую она нашла на пляже. Треснувший каштан, благодаря которому заняла второе место в соревнованиях на детской площадке. И фотография в рамке.

Она взяла ее в руки. С фотографии ей улыбались трое: маленькая Люси, обхватившая маму ручками за шею, мама, которая целует ее, а за ними – отец, обнимающий две самые большие драгоценности в своей жизни.

Люси становилось больно каждый раз, когда она смотрела на эту фотографию. Как же они втроем были счастливы! Она всегда с особым вниманием всматривалась в лицо папы, как будто боялась забыть его. Она поднесла фотографию ближе к лицу, чтобы изучить все детали.

Она увидела его глаза, глубокие, сияющие, голубые.

Нос, который был великоват – как и у нее.

Губы, которые, казалось, вот-вот расплывутся в улыбке, и тогда на щеке появится ямочка.

Люси улыбнулась и прижала фотографию к груди.

В тайнике Люси хранилась еще одна вещь, аккуратно сложенная под другими сокровищами. Яркая, зеленая, со светоотражающими полосками, от которой сильно пахло тушеной капустой и рыбьей чешуей. Люси достала папину рабочую куртку, ту самую, которую он носил, когда водил большой пузатый мусоровоз. Люси прятала куртку здесь, чтобы мама не нашла и не выбросила, как поступила с остальными папиными вещами.

Люси просунула руки в рукава и надела яркую, резко пахнувшую куртку. Куртка была ей велика, Люси утонула в ней как в одеяле. Она села на пол, спиной к шкафу, и глубоко вздохнула. Запах навевал воспоминания о папе, и она почувствовала себя немного лучше.

Она завернулась в куртку и удобно устроилась на полу, но, пока вертелась, что-то выпало из кармана и громко ударилось о половицы. Что-то серебряное и блестящее.

Папина губная гармошка.

Люси улыбнулась, подняла ее и попыталась сыграть «Колыбельную для Люси». Она старалась, как могла. Мелодия получилась вовсе не такой волшебной, как у папы, но всё равно заставила Люси забыть о проблемах, хотя бы на мгновение.

Закончив играть, Люси крепко сжала гармошку в руке и посмотрела на отражение в ее блестящей поверхности. Она увидела свое лицо. Слегка наклонив гармошку, она увидела просвечивающую сквозь шторы луну. Еще немного – и она разглядела столик, затем кровать, и… блестящие как бусинки глаза существа, которое пряталось под кроватью.

Люси оторвала взгляд от губной гармошки и уставилась в черное пространство под кроватью, но следящие за ней глазки исчезли.