От злости мне даже напиться захотелось. Так ведь и напиться нельзя. Это раньше отключишь нейросеть — и бухай спокойно, а теперь не получится. Симбионт не даст. Эх, жизнь моя жестянка! Пойду-ка я в таком случае спать. А Серега со своим помощником пусть лучше до завтра подождут, а то я сейчас со злости такое устрою, что потом и сам жалеть буду.
Утром, сразу после завтрака, ко мне заявился Серега. Правда, никакого смущения, а тем более вины, я не заметил.
— Ну, рассказывай.
— Что рассказывать-то? Слетали, потопили и вернулись. Ты же сам разрешил.
— Не придуривайся. Прекрасно понимаешь, что разрешил я машинально, не обратив внимания на твой вопрос.
— Но ведь разрешил? Да и что, собственно, случилось? Ну, потопили мы парочку подлодок. Так у них их много.
— Тут я с тобой согласен. Подлодок у них много. Потопили парочку — и черт с ними. Но поступил ты по-свински. Мне теперь перестать тебе доверять?
— Ник, да ладно тебе. Ты же понимаешь, что я никогда ничего не сделаю во вред тебе и всей нашей компании.
— Сергей, этой компании уже шестьсот душ. И это уже не компания — это уже государство. Маленькое совсем, но государство. Без устоявшихся связей, без традиций, еще аморфное и не осознающее себя, но государство. Во всяком случае я к этому стремлюсь. И все делаю для этого. Пусть коряво и не всегда верно, но я стараюсь. А в это время мой ближайший помощник занимается черт-те чем. Захотелось ему потопить американца — он полетел и потопил. А завтра что тебе захочется?
— Ник, ну извини. Ей-богу, и мыслей каких дурных в голове не было.
— А вообще хоть какие-то были?
— Да ты понимаешь, как с цепи сорвался. Как понял, что появилась возможность утопить пиндосов, думать ни о чем не мог. Как во сне был. Меня Дашка оженила даже прямо за порогом твоей каюты. Так-то я сопротивлялся еще, а тут не заметил даже. Одна мысль была — быстрее, быстрее, быстрее.
— Ага, а Андрея прихватить не забыл.
— Так только он из нормальных пилотов на корабле и оказался. Остальные, кто на флот согласился пойти, все на острове. А так бы мы не пару подлодок потопили, а куда больше.
— Остальные — это сколько?
— Всего пятеро. Это из первого набора. А вообще около восьмидесяти ребят и девчат. Не очень-то рвется народ на флот. Даже девчат брать приходится.
— Об этом мы еще поговорим. А то, что остальные пилоты на острове оказались, — это хорошо. Шесть утопленников — это уже многовато. Разборки бы нешуточные начались. Что там на Земле, кстати? Пишут что по этому поводу?
— Нигде ни слова. Полная тишина. Нет, в Пентагоне и английском Адмиралтействе настоящая паника, но наружу ничего не проникает. Главное, они понять ничего не могут. Лодки просто прекратили выходить на связь, и все. Где они лежат, те уже определили, но вот что случилось — понять не могут. То, что это не наши, то есть не русские, сработали, они уже знают. Им уже это их агенты доложили. Но кто мог, кроме наших, они не понимают.
— Откуда знаешь?
— Да Вит иногда их совещания слушает.
— Так они совещаются небось в каких-нибудь экранированных бункерах.
— Ну, Ник, ты прям как ребенок. И в бункерах и компьютеры есть, и телефоны. Да и другой электроники хватает. Для Вита никаких трудностей. Да и земные спецсредства, думаю, недалеко ушли. Но это ты у своих молчи-молчи поспрашивай, они побольше моего знают.
— Не любишь ты их.
— А кто их любит? И было бы за что. Так вот, никто ничего не понимает. С нами связать никак не смогут.
— А если додумаются связать с сумасшедшим эсминцем? Вы хоть не рядом с островом их потопили?
— Обижаешь. Пиндоса в Атлантике, а британца вообще в Северном море, рядом с домом.
— И как ты своего пиндоса нашел? Тебе ведь не абы кто нужен был.
— Так мне его Вит нашел. Пока я мчался к штурмовикам, он его и отыскал. Через Пентагон, конечно. А британца первого попавшегося.
— Я так и подумал.
— И с эсминцем никак не свяжут. У эсминца ведь вообще никаких повреждений. А подлодки явно кто-то утопил.
— Спустят водолазов, найдут части ракет.
— Водолазов, конечно, спустят, но ничего не найдут. Подрыв ракет был рядом с лодками. Сначала ЭМИ-ракетой выжгли всю электронику на лодках, а потом взрыв у носового окончания — и лодка с развороченным носом идет камнем на дно.
— Да, не позавидуешь морячкам. Нехорошая смерть.
— Ну, на войне как на войне.
— Ты все воюешь?
— Это мой последний бой на Земле. Надеюсь.
— Я тоже надеюсь. Смотри, больше без моего приказа чтоб и не думал.
— Есть!
— Ладно, сделанного не вернешь.
— Ник, я к тебе чего еще зашел. Там детишек привезли с Земли. Тридцать девять человек. А у нас за ночь семьдесят две пары зарегистрировались.
— Вы же вроде одними из первых зарегистрировались? А, боишься, что я в наказание вас с Дашкой без ребенка оставлю?
— Ник, Дашка меня убьет.
— Ладно, иди. Как сказал, так и будет.
Серега облегченно выдохнул и радостный умчался. Ну, сейчас начнется. Нет, надо срочно смываться отсюда. Тут сейчас не протолкнуться от обиженных будет. Я связался с Витом. Третьего ребенка из интерната еще на Землю не отвозили. Их только из медкапсул достали. Все трое полностью здоровы. Прекрасно. Я тут же связался с дежурным и попросил задержать бот. Переоделся и рванул на летную палубу. Ребенка решили отвезти к воротам интерната. Заодно и меня в Москве высадят. Лучше я по городу поболтаюсь, чем буду жалобы и требования выслушивать. Дашка-то постарается жалобщиков на меня спихнуть. Она же себе ребенка отхватила, так что ее они слушать не будут. Вот она на меня их и спихнет. Те начнут требовать от меня детей. И ведь уговорят. Нет, так мы никогда отсюда не улетим. Сами пусть там разбираются. И сообщений ни от кого принимать не буду. Кроме Вита, конечно. Мало ли что случится.
Высадили меня в парке Горького. Оттуда я по мосту перешел на другую сторону реки и по Остоженке пошел в сторону Кропоткинской. Я хотел посмотреть на новый храм Спасителя. Делать-то все равно нечего. Тем более что в интернете прочел, что он и такой и разэтакий. Решил глянуть. Посмотрел. Ничего особенного. Высокий, красивый. Но какой-то не такой. Нет в нем торжественности. И тихого успокоения нет. Сразу чувствуется — новодел. Вообще-то к религии я отношусь нейтрально. Хотят люди верить в Бога — флаг им в руки. Правда, после Алтай я относиться к религии стал попрохладнее. Все-таки начудили там местные адепты неслабо. Но у нас на Земле они вроде поспокойней. Хотя как сказать. Мусульмане вон до сих пор джихад объявляют. И джихад у них какой-то странный — обязательно резать кого-нибудь надо. А без этого нельзя? Хотя справедливости ради надо сказать, что совсем не все такие отмороженные. Вон и среди наших есть и татары и башкиры. Даже один осетин затесался. Хотя осетины вроде христиане? Не помню. Да и какая разница. У нас о религии, слава богу, никто и не заикается. Вот эти мои постоянные присказки: слава богу, бог его знает, бог в помощь. Это о чем-нибудь говорит, интересно? Может, я тоже верующий, если Бога постоянно поминаю? Вряд ли, конечно, но может быть и так. Меня это, правда, совсем не колышет. Верующие вон в церковь ходят, Богу молятся. А я за собой такого не замечал. Но и отторжения особого, как у оголтелых атеистов, нет. Кстати, мои постоянные упоминания Бога — этим я вроде нарушаю одну из десяти заповедей. Как там: не произноси имени Бога всуе, и… еще чего-то там. Так я еще и богохульник. Или грешник? А, какая разница. Но если я признаю десять заповедей Божьих — значит, я верующий? А если не верующий, то эти заповеди меня как бы и не касаются? Глупость какая. Хотя, если разобраться… Как там: не убий, не укради, не прелюбодействуй. При необходимости убью не задумываясь. И украду, если уж совсем подопрет. А уж попрелюбодействовать я бы и сейчас не отказался. Сколько уже без жен обхожусь. А моему молодому и усиленному организму это вредно. Что там еще? Не сотвори себе кумира. Вот уж чего не делаю, так именно этого. Зачем мне кумиры? Я сам себе кумир. Что там еще? А, не помню. В общем, глупости все это. Эти заповеди Бог вроде Моисею презентовал на горе Синай и строго наказал жить избранному народу по этим заповедям. И что? Они никого не убивали? Как же. Они только и делали, что резали друг друга, да и всех, до кого дотягивались. Один Давид чего стоит. Прибил Голиафа. Тот, такой красивый и гордый, вышел на честный бой и тут же получил булыжником в лоб. Дурачок. В итоге: Голиаф труп, а Давид — царь иудейский.
