– А дети?! – Он как бы невзначай провел ладонью по лицу, смахнув предательские слезинки, – а как же все те дети, отцы которых погибли на этой войне? Всю жизнь они говорили, сверстникам, что их отцы-герои сражаются за Отечество, и вот однажды приходит момент, когда, став достаточно взрослыми, они узнают, что война давным-давно закончилась, что отца нет, и он больше никогда не переступит порога своего дома. Как могут, как они могут верить всем тем, кто лгал все эти годы, покрывая свою ложь благими намерениями? Как могут верить они в блестящее будущее своей страны, которая так жестоко обманула их? Ведь все то, что начинается с маленького обмана, с годами обрастает еще большей ложью. И этот процесс уже не остановить. С каждым днем он глубже и глубже засасывает, словно болото, а над которым кишит черная туча мошкары, затмевающей небо. И ведь все они тоже хотели отцовской ласки и внимания, но так ее и не получив, превратились в послушных рабов своей страны, по кирпичику выстраивая ее, так называемое, счастливое будущее. Их всех поглотила Система. Система лжи и обмана. Система бескомпромиссного отношения к самим себе.

Мне больно, очень больно жить с такими воспоминаниями. Жить и помнить о тех, кого похоронили в общей могиле без крестов и табличек с именем, фамилией – тем, что положено человеку – герою, тому, кто сделал свой последний шаг ради Страны, которая послала на верную смерть, не предупредив об этом.

Позор нашей нации – война во всех ее проявлениях. Борьба за идеологию приносит жертвы, которые быстро забываются, – отец замолчал. Его тяжелый суровый взгляд был устремлен куда-то вдаль. – Я часто вспоминаю последний взгляд Джона.

Что толкнуло его рассказать мне об этом, до сих пор не знаю и не узнаю никогда, но попробую предположить.

Я был первым человеком, кому он открылся, он больше не мог держать весь этот ужас в себе. Ему надо было выговориться, облегчить душу. Я понимал его… Страшные реалии мира преследовали отца еще много лет спустя. Он перестал верить, он перестал обманываться, он потерял свой творческий потенциал и веру в жизнь. Стал самым обыкновенным человеком. Видимо поэтому отец хотел начать все сначала, чтобы возобновить утраченное… не успел…

Когда перестаешь верить в жизнь – это самое страшное. Разувериться и быть «как все», не имея ничего вокруг себя кроме четырех стен и потолка, жить и не чувствовать смысла жить – просто сосуществовать. Я пытался сделать все от меня зависящее, я пытался, но бессмысленно. Он так и умер без веры в жизнь. Мы похоронили его на кладбище в Санта-Круз. Покойся с миром, мы помним тебя.

«Покойся с миром» – такая же надпись на гробовом камне Дианы. «Годы жизни 1972-1997». Ей было всего лишь двадцать пять.

* * *

«Надо уметь прощать» – так, кажется, сказала она мне.

– Саймон, надо уметь прощать, – она улыбнулась. – Жизнь проходит слишком быстро, не успеешь оглянуться, а тебе двадцать, тридцать, сорок лет… Надо уметь прощать, пойми, не так уж это и сложно.

– Диана, я знаю, ты единственная кого я бы смог простить всегда.

Она посмотрела мне в глаза. Сколь пристальнен был этот взгляд.

– Ты, – она выделила это слово, – ты уверен в этом?

– Я люблю тебя, я люблю как ты выглядишь, люблю твой запах, я люблю как ты улыбаешься, люблю гладить твою кожу, люблю твой взгляд, люблю твой голос. Я люблю. Я люблю все это.

– Ты любишь мое тело… ты любишь мою душу? Ты любишь мое сердце?

– Да… я…

– Не говори так. Знаешь, чем больше ты говоришь, тем меньше я верю. Трудно объяснить почему. Во мне пропадает это чувство искренности твоих слов.

Всегда Диана верила мне.

– Почему? Что произошло?

– Я не знаю, Саймон. Мне кажется, чего-то не хватает в наших отношениях… мы любим друг друга… – она помедлила, – так ли все на самом деле?

– Я не понимаю, Диана.

– Просто хочу понять глубину твоей любви и искренности твоих слов… Ты счастлив? Ты действительно счастлив со мной? – глаза в глаза – и не осталось даже тропки для побега.

– Я тебя люблю. Люблю всем сердцем.

– Я тоже тебя люблю. Но люди меняются… даже если они этого не хотят.

Именно после этого разговора мы оказались на улице… под дождем…

– Ты говорила, что…

– Когда это было?

– Странный вопрос… Что произошло?

– А ты не мог предположить, что за такой короткий срок все могло измениться? И далеко не к лучшему…

– Что ты имеешь в виду… ты счастлива, когда мы вместе?

– Не это вопрос, Саймон. Счастье слишком мимолетно… его не ухватишь за хвост и не посадишь в клетку. Каждая секунда, прожитая нами, становится все длиннее и длиннее… не знаю… это ли настоящая любовь, настоящие чувства.

– Ты странно говоришь. Я не понимаю… Почему все так резко изменилось?

– Подожди, не спеши, дай сказать самое главное. Я хочу остаться одна.

– Хорошо, я тебя покину ненадолго.

– Нет, Саймон, я хочу уехать на несколько дней, на неделю, на месяц, если это потребуется. Я хочу разобраться во всех своих чувствах. Я хочу понять.

Она накинула плащ.

– Подожди, на улице дождь!

Диана хлопнула дверью. Накинув пальто, я побежал за ней, нагнав ее на улице… дальше… что было дольше… ах, да… Ее слова: «Я не люблю тебя».

Я все время возвращаюсь к этому моменту. К моменту ее смерти. А может быть я сам виноват, что удерживал ее. Может, надо было просто отпустить. Пускай она ушла бы, не спеша. Пускай на день, на неделю, на месяц, на год, но потом все равно бы вернулась, не в качестве невесты или любовницы, но хотя бы подруги. Просто подруги, каких много, но для меня все равно была бы единственной. Если бы она тогда не побежала, все было бы иначе. «Надо уметь прощать»… Да, ПРОЩАТЬ, иначе можно остаться одному в этом мире, и так умереть, отгородившись стеной собственной глупости, под названием эгоизм.

А могу ли простить Диану я теперь? Девчонка, живущая во власти своих собственных грез. Милая и глупая.

«Подожди еще немного. Хорошо? – внутренний голос дал о себе знать. – Подожди, не верь домыслам – верь чувствам. Скоро ты все поймешь, во всем разберешься».

Сотня-другая таких фраз на дню не может успокоить. Чему теперь верить? Ведь больше ничего не осталось. Ничего, даже чувств.

Я не могу выкарабкаться из омута сомнений, который затягивает все глубже и глубже; не могу вернуть прошлое. Могу лишь быть здесь, в этой комнате, в которой был создан когда-то мир, наш с ней мир теплоты, взаимопонимания и любви. Он был ярок… Диана делала его таким. А теперь, когда ее не стало, краски потускнели и померкли.

Усталость навалилась на меня. Я перелистнул еще одну страничку ее дневника.

* * *

«21 декабря 1987 года

Ночь. Луна. Тени домов.

Где-то далеко-далеко мой Робби. Мой милый скромный и ласковый Робби. Он часто приходит ко мне во сне. Мы с ним играем. Он мне много рассказывает о жизни ТАМ. Он говорил, что умирать совсем не страшно. Как будто ты превращаешься в пушинку и паришь над землей.

Он всегда приходит в красных шортах, в белой рубашке и в бейсболке с надписью «LA Lakers» – его любимая баскетбольная команда.

Иногда он читает мне стихи… одно я запомнила:

Пыль столетий летит через годы,

Собой заслоняя солнечный свет;

Мне снятся леса, реки и горы,

Друзья, которых в живых уже нет.

Я знаю, что небо ко мне благосклонно,

Я верю, что ты не забудешь меня,

Я помню, что ты любишь безумно,

Того одного, кто так любит тебя.

Сны – не более, чем работа нашего подсознания: анализ всего того, что было, что есть. Иногда, можно предсказать будущее. А иногда, я называю это дежа-вю, сначала снится сон, а потом то же самое происходит по-настоящему. Нет, конечно не все, но некие крохотные урывки. Как будто это все уже было.