«5 августа 1987 года

Мне до сих пор трудно поверить в то, что Робби больше нет. Его похоронили на городском кладбище. Кажется, это было только вчера… Как трудно перенести утрату близкого человека. Конечно, он был не настолько близок мне, но я его ЛЮБИЛА. И он, наверное, тоже. Я точно не знаю… Он был очень скромным.

Я закрываю глаза и вижу его лицо. Большие серые глаза смотрят на меня с неуемной тоской. Он часто приходит ко мне во сне. Он такой милый.

Нет больше чувств…ни любви, ни искренности, ни доброты. Какая-то пустота внутри. Как будто во мне что-то умерло и похоронило все мои лучшие качества. Я целые дни сижу в комнате. Солнце светит, за окном несмолкающий гул проезжающих машин, жизнь продолжается, но не для меня. Беда приходит неожиданно, когда кажется, что все лучше и быть не может. Я знаю, Он так хочет.

Все говорят, что верят в Бога, даже наша соседка миссис Элисон, эта сварливая, противная старушка. Но так ли это на самом деле? Почему мы вспоминаем Его только тогда, когда настают трудные дни? Мы молим о помощи, прося всяческих благ, но внутри ругаем себя за то, что раньше не подумали о возможной Проблеме. Она постепенно надвигается, захватывает тебя всеми своими лапами, накидывает паутину, и вот, перед нами все исчезает и остается одна она – огромная Проблема. И вот только тогда ты пытаешься решить ее всеми законными, а порой и незаконными методами, что от себя скрывать, и такое бывает. Остается надежда на деньги, на Большие Деньги. А если уж и Деньгами не помочь – вспоминаем Бога. Мы вспоминаем о Нем в последнюю очередь. Да, конечно, мы помним о Нем всю свою жизнь, лилеем надежду, что Он где-то там, в сердце, есть и не оставит, мы это помним, но особо не обращаем на это внимание. Но в этот сложный период мы вспоминаем Его со всей «преданностью». Мы можем даже зайти в Храм и поставить свечу, может даже две; мы можем перекреститься, думая, как глупо это смотрится со стороны, что это есть на самом деле? не это ли лицемерие… мы лживы сами перед собой; мы можем подать милостыню нищему, сидящему у церкви, надеясь, что лишние 25 центов восполнят нам все наши утраты, и помогут в решении Проблемы…

Как это все трудно и бессвязно… Мне все надоело… Мне надоело жить, мне надоело думать и рассуждать. Я страшно устала… хочу только одного – спать.

Впрочем, что значит спать – когда, закрывая глаза, видишь одно и то же, один и тот же кошмарный сон. День ото дня, ночь за ночью он преследует меня, не отставая ни на шаг. Было бы лучше просто отключить свое сознание и забыться… Но можно ли это назвать сном?»

* * *

Я помню один разговор с моим отцом. Давно это было – несколько лет назад. Отец прожил долгую, далеко не счастливую жизнь. Лишь мое появление на этот свет было огромной радостью для него. Он много пережил и страдал. Несчастная любовь, война во Вьетнаме, развод с моей матерью – все это убило его, разметало в пух и прах, не оставив и камня на камне. В свои 50 он выглядел семидесятилетним стариком. Умер в 52 года, а ведь он хотел еще много добиться, возобновить отношения с матерью. Он хотел начать все заново, забыть прошлое… Не получилось… не успел…

– Честность – иногда самая лучшая политика. Только честность сближает людей. Я не против того, чтобы соврать раз-другой, когда нужно. Но лживые игры ведут к смерти. Хотя иногда всякая лучшая маскировка – это ложь. Это профессиональная необходимость. Нельзя лгать самому себе. Надо принимать правду, какой бы гадкой она ни казалась. Это и есть необходимая для выживания примиряющая с действительностью защитная реакция организма. И ложь во спасение одной отдельно взятой жизни: возможное ее благополучие и торжество внутри прахом идущего, неприемлемого и не принимаемого мира.

Я это понял, когда служил в армии, – отец сидел напротив меня. Какие мысли привели его к этому монологу, я не могу сказать, но знаю – он был прав. Прав как никогда. И дал мне понять это…

– Ты знаешь, – он продолжал, – что я служил во Вьетнаме. Несправедливая война. Но тогда мне казалось, что все впереди, я дослужусь до генерала, уйду на пенсию и много-много другого. Я был полон надежд на светлое будущее. Я пошел в армию за несколько месяцев до конфликта. Старался быть всегда и везде первым. У меня был друг – Джон. Мы с ним делали все вместе, мы были лучшими. Видимо поэтому мы и попали в первые ряды тех, кого послали во Вьетнам. Первые дни было здорово: учения в джунглях, партизанские вылазки. Такая игра как у бойскаутов, только все по-настоящему. Нас отменно кормили – Америка не скупилась на пайки.

Все произошло неожиданно. Ночью на наш лагерь напали вьетконговцы. Они взяли нас не столько умением, сколько числом. Их было очень много, у них было неплохое оружие – им помогали русские. В какой-то момент боя, мы с Джоном оказались в разных концах лагеря один на один со смертью. Наш отряд нес огромные потери и буквально часа через два лагерь был усеян трупами наших и вьетнамских солдат. Но все же они выиграли этот раунд.

В схватке боя меня оглушило взрывной волной. Я лежал как мертвый, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Узкоглазые вырыли большую яму и стали сбрасывать туда трупы. Они особо не присматривались, считая, что живых больше не осталось. Меня тоже сбросили в эту яму.

Я очнулся, спустя несколько часов, постепенно сознание вернулось ко мне. И первое, что я увидел, открыв глаза, мертвый взгляд Джона.

Ты представить себе не можешь какой стоял смрад и вонь. Трупы, под палящими лучами солнца уже начали разлагаться. Я чуть не сошел с ума, выбираясь из ямы. Было очень страшно.

В живых остался только я один, и то, по счастливой случайности – граната, которую кинули в яму вьетконговцы, не взорвалась. Я скитался по джунглям несколько дней, пока не наткнулся на лагерь паршивых вьетнамских свиней. Я дождался темноты… Все произошло очень быстро. Никто ничего так и не понял… просто не успел понять.

Утро встретило меня гробовым молчанием, трупами и кровью.

Через несколько лет война закончилась, так и не достигнув поставленного результата. Зачем она вообще была – сказать никто не может. Это было похоже на принудительную чистку страны, когда тебя насильно превращают в пушечное мясо. И никто не спрашивает хочешь ли ты этого.

Нас обманули. Нацию обманули своим молчанием. Тех людей, которые готовы были на все ради блага своей страны, просто вывели в поле и расстреляли из гаубиц, не оставив ни малейшего шанса на побег, но я это понял слишком поздно.

Война никогда не сводится к кратковременным конфликтам, она может продолжаться бесконечно и будет питать сама себя, даже когда причины ее давно забыты. У войны есть своя структура, проявления которой многообразны. Нечто, существующее само по себе, что рождается, быть может, из случайного слова, действия, приказа и питается затем плотью, кровью и ненавистью противников. Не однажды случалось, что находились люди, задававшиеся целью уничтожить войну – и тогда война уничтожала их. Каждый военный конфликт был порождением еще более давних войн. Так можно было бы добраться до самой первой из всех войн, когда Каин поднял камень на Авеля.

Уже позже мы часто спрашивали себя, ради чего мы воюем, но никогда не задавались вопросом почему воюем. Наша история отравлена войной, ею пропитана каждая клетка живых организмов. Даже фигурки на шахматной доске дерутся по причинам более понятным, чем мы – люди.

Тогда, когда наше общество построено на милитаризме, шовинизме и взаимной ненависти, а тем более тогда, когда такие вещи возводят в ранг законов, стоит ли говорить о демократии и свободе слова? Нет. Кто-нибудь вспомнит сейчас тех, первых, погибших во Вьетнаме? Нет, – только родственники: матери, отцы, браться, сестры, жены, у которых всего-то и осталось, что траурная рамка с фотографией, да награды – кусочки холодного метала, спрятанные где-нибудь глубоко в шкафу, которые не умеют говорить и не смогут помочь на старости лет. И всё, больше никто. Они никому теперь не нужны. Их забыли. ЗАБЫЛИ, понимаешь?! – У него на глазах появились слезы. Слезы, которые говорили о лжи и коварстве окружающего мира, в котором он совершенного случайно оказался при рождении. Просто несвоевременно свернув не на ту дорогу, которая привела его на эту странную планету.