Вскоре после окончания войны мне пришлось вдоль и поперек исколесить Рязанскую область. Встречались и электростанции: трещит нефтяной движок в колхозном сарае. По вечерам в течении трех-четырех часов освещает фермы и дома колхозников.

Потому-то я теперь и задумался. "Откуда вдруг взялась эта ГРЭС? И что же за мощности на ней собираются вводить, если об этом даже в решениях партийного съезда записано?"

А потом попала мне в руки карта новостроек IX пятилетки. Посмотрел, а в 90 километрах от Рязани, у города Пронска, - крестик. Под ним надпись: "Рязанская ГРЭС".

Лет этак двадцать назад как раз в тех местах мы прокладывали трассу новой высоковольтной линии. Однажды под вечер разыгравшаяся метель загнала нас в деревушку с памятным названием Мичуринка. Маленькая быстрая старушка, к которой мы попросились на ночлег, до глубокой ночи рассказывала о годах своей юности.

Запомнилась тускло светящая керосиновая лампа и тень старушкиной головы на бревенчатой стене.

"Так ведь там тогда на многие километры вокруг никакого электричества не было", - думал я теперь, рассматривая карту.

А на другой день позвонили из управления энергосистемы и предложили мне поехать на эту самую Рязанскую ГРЭС.

- Почему не поехать, место знакомое, - ответил я и пошел укладывать видавший виды чемодан.

Рассказ 14

О комсомольцах тридцатых годов и о том,

как трудятся в наше время парни и девушки

с комсомольскими путевками

Добраться до места стройки было не трудно: вышел из метро на станции "Щелковская", а там автобус - "Москва - Рязанская ГРЭС".

Пассажиры - люди разные: группы выпускников техникума, командировочные... Рядом со мной расположился паренек лет двадцати. Забросил на сетку небольшой чемоданчик, шляпу, расстегнул "молнию" болоньевой курточки и, поудобнее усевшись, откинул назад голову.

- На стройку? - спросил я его.

- Из отпуска, - ответил парень, блаженно потягиваясь.

- Давно работаешь?

- По первому набору.

- По какому набору? - не понял я.

- Ну, как только стройку ударно-комсомольской объявили.

- И как работается?

- Все путем, - ответил он с подчеркнутой лихостью.

Автобус уже мчался по широкому шоссе, и пассажиры тихо переговаривались, а я, поглядывая на своего задремавшего соседа, вспомнил вдруг Алешу Дидика.

Все началось с того, что на ильин день 1930 года в их деревню Смотрики Полтавской области после долгого отсутствия приехал селянин Михаил Иванцов. Уезжал в рваных черевиках да в холщовой рубахе, а теперь и пиджак с жилеткой, и сапоги. Жил в селе две недели, и все это время гости в хате с утра до вечера. Уж больно удивительное Михаил рассказывал: будто под Тулой, около Бобриков, вторую Москву строят. Землю копают с утра до ночи, а деньги получают такие, что за один месяц можно лошадь купить.

Алеша Дидик заходил к соседу чаще других. Слова не пропускал. Сядет на краю лавки да так час, другой и сидит не сдвинется. А когда пришла пора Михаилу назад возвращаться, Алеша вдруг и запросился: возьми да возьми с собой.

Михаил перечить не стал. Чего ж, говорит, не взять. Парень ты не балованный.

Вскорости и собрались. А Алексею чего собирать-то? Котомка с бельем да хлеба каравай. Наряды тоже не ахти какие: в чем ходил по селу рубаха холстинная да порты, - в том и отправился.

Паровоз, вагоны, яркий свет на станциях... Через три дня к вечеру прибыли на свой разъезд. Потом семь верст шли пешком.

И вдруг за пригорком открылось перед Алешей село не село, город не город, а вроде бы огромный табор. У каждой палатки костры, лошади. Алексей все смотрел: на извилистую речку Любовку, на выгоревшую желтую степь, на горы свежекопанной земли. У одной из палаток остановились.

"Заходи, устраивайся", - сказал Михаил. В темноте Алексей нащупал свободный топчан.

Подняли его рано: "Видишь, лошадь ходит, - показал старшой на рыжую кобылку, - Семенова это, сам в больницу ушел. Запрягай, и поехали".

Я так увлекся своими воспоминаниями, что когда автобус резко повернул вправо и меня сильно качнуло, не сразу сообразил, где я. Взглянул на соседа. Он спал все так же, с откинутой назад головой и чуть приоткрыв рот. Длинные волнистые волосы рассыпались по спинке кресла.

"Этого, пожалуй, никакими силами не заставишь взять вожжи в руки, подумалось мне, - разве только так, для забавы". А потом вспомнил, как десятник Фетисов отводил Алешке участок: на заболоченной луговине вбил четыре кола и от одного до другого лопатой прочертил линии. Здесь Алексей копал и набрасывал на повозку землю, вслед за другими вез к реке, сваливал у самой водяной кромки.

Строители спешили перегородить реку. Водохранилище требовалось сооружаемой здесь мощной Бобриковской электростанции. Потоком сыпались в воду комья желтой глины, прямо на глазах тесня и отодвигая реку.

Алексей Дидик всего два дня возил землю на чужой лошади. А потом ему дали свою, другую - серого костлявого мерина. И повозку - новую и скрипучую. Мерин оказался выносливым. Всего за два месяца они с ним заработали столько, что Алексей рассчитался и за лошадь, и за повозку, и за всю остальную снасть. А потом купил себе пиджак и городские брючки, стал захаживать в клуб. Только времени мало. Придет с работы нужно лошадь распрячь, попоить, сена дать, овса. Да и о сарае забота. Не стоять же лошади зимой на улице. Каждый грабарь для своего коня сам закуту мастерит.

А народ грабари пожилой, обстоятельный. По вечерам чай пьют, о хозяйстве рассказы ведут. Алексея же к молодым тянет. Те и работали крепко, и отдыхали весело. Вон землекопы скопинские из соседнего барака. Сколько раз они Алешку звали: "Брось свою повозку, иди к нам в бригаду".

Ну и не выдержал в конце концов Дидик. Выехал однажды в степь, распряг лошадь, стегнул легонько. "Ну, милая!" Увидев, что потрусил его мерин прямо к колхозному сараю, потихоньку пошел назад.

Не раз потом пришлось Алеше вспоминать Серого. У землекопов тачки тяжелые, а везут они их по доскам рысью. Грабарем был, так одной пары лаптей на месяц хватало, а в землекопы перешел - за три дня стал пару снашивать.

Наш автобус сильно тряхнуло на выбоине, и сосед сразу открыл глаза.

- Где мы? - спросил он, приглядываясь к мелькающим мимо перелескам.

- Спи, - сказал я, - еще до Коломны не доехали.

Но он стал рассматривать шагающие вдоль дороги опоры высоковольтной линии и окончательно проснулся.

- Плохо так отдыхать, - сказал он вдруг, видимо вслух продолжая свои мысли.

- Как? - поддержал я разговор

- Ребята из деревни кто в город уехал, кто на центральной усадьбе. А тут дождь, слякоть. Две недели со старухами в дурака играл.

- Может, в шахматы? - спросил он после небольшой паузы и привстал, - чтобы достать чемодан; но я отказался: что-то не хотелось думать.

- Здесь веселее живется? - спросил я у него.

- Еще бы. Ребят много, все свои. Полтора года и работаем и живем вместе.

- А как заработок? - поинтересовался я.

- Не жалуюсь, - ответил парень.

- Хватает?

- Не так чтобы очень... мать же у меня, сестра в городе на курсах, ей подкидываю. Сам приоделся, - выставил он из-под широченных штанин носки желтых замшевых туфель, - лишних капиталов не водится.

- Что делаешь на стройке-то?

- В бригаде бетонщиков Макеева, - отрапортовал он.

- Это что же, самая передовая бригада?

- Бригада что надо, - заулыбался сосед.

Я тоже улыбнулся ему в ответ и задумался.

А затем стало и меня ко сну клонить, и сквозь дрему вновь представилась та далекая теперь ГРЭС в Бобриках, на которой работали мы с Алешкой. Вспомнилось, как давали по двести двадцать замесов в смену комсомольские бригады Богуша и Майданского. Как по ночам прибегали в бараки прорабы, десятники, с порога кричали: "Вагоны пришли, быстрей на разгрузку!" Как, не проснувшись еще по-настоящему и на ходу застегивая телогрейки, выбегали в морозную темь ребята и девушки.