— Мы не станем делать ремонт, Фрэт, — неожиданно произнес негр, читая мысли бигля. — Легче выстроить новый Виварий, легкий и современный…, а здание отреставрировать и продать… Может по московским меркам Виварий не относится к памятникам архитектуры, но в Питсбурге, штат Пенсильвания, откуда мы оба родом, выстроилась бы длинная очередь из местных богачей, чтобы пожить в таком доме…
— Администрация Цеха настаивает на ремонте, — сказал бигль. — Знаешь ведь…
— Знаю. Поэтому сохраним целостность здания только снаружи, а внутри поменяем все…
— А деньги? — Фрэт втягивался в дискуссию, привычно забывая про миссию свою служить людям в хирургических опытах, а не обсуждать стратегию ремонта Вивария…, но продолжительное пребывание в Москве, непохожей ни на какой другой город мира, делало свое: он все больше становился человеком из будущего российского среднего класса.
— Деньги дадут американские фонды…, общество защиты животных… Это моя забота, бигль. Понял?! — И поворачиваясь к Станиславе, выздоравливая на глазах и чувствуя в себе нарастающее сексуальное желание, с которым пока удавалось совладать, Авраам сказал: — Мы должны поскорее жениться, дорогая, чтоб легализовать надолго мое пребывание в Москве и получить должность заведующего Виварием, как обещала госпожа Лопухина…
— Я готова, миленький! — сказала Станислава. — Прям сейчас. Поехали! — В таком виде? — удивился негр и посмотрел на суконные больничные тапки.
— У нас очереди в ЗАГС, — сказал Фрэт назидательно, будто осуждал ветеринарову поспешность. Ждать надобно…
— Как бы опять чего не стряслось с нами всеми. — Негр посмотрел на Славу в поисках поддержки, а она, готовая заранее согласиться со всем, лишь послушно кивала головой, неслыша и не понимая о чем они, потому что видела, хоть и в тумане пока, огромные Авраамовы гениталии, наливающиеся силой, выпирающей через тугие прорезиненные плавки, набитый гагачим пухом пластиковый комбинезон и такую же куртку-парку…
Они не помнили, как добрались до пустого Вивария, как вошли в лаборантскую, где обреталась, дежуря по ночам, Станислава и где впервые почувствовала в себе не привычный студенческий пенис, но громадный ветеринаров член, заполнивший ее всю…, без остатка…, и удивлялась, что могла еще дышать тогда… в тот первый раз…
Она судорожно сдирала с себя одежды, недоуменно поглядывая на Фрэта, который не собирался уходить, готовясь смотреть, как занимаются люди любовью: бесстыдно и громко, необычайно возбуждающе и красиво, импровизируя на ходу, и казалось, будто делают что-то самое важное в жизни, не терпящее отлагательства, сильно будоража собачьи душу и тело, и уселся на всегда мокрый и грязный пол…
А Станислава, сбросив одежду и натянув опять сапоги, чтоб не мерзли и не пачкались голые ноги, забывая задернуть застежки на них, отчего голенища некрасиво, но удивительно сексуально волочились за ней, и оглядывая и невидя почти Авраама в горнолыжных доспехах, лишь чувствуя, как рвется наружу его плоть, принялась судорожно искать там привычную молнию и не находила, и терялась, и переступала неуверенно ногами, выпадая стопами из сапог и подворачивая каблуки, пока вдруг не почувствовала, как прошуршал, отброшенный кем-то стеганный перед комбинезона и могучие руки рывком приблизили ее и приподняли, и где-то там вдалеке, на полу, остались сапоги с раздернутыми молниями, и она воспарив, рефлекторно обвила ногами бедра, а руками шею…, и все еще не открывая глаз, словно боясь чего-то, увидала вдруг себя на корте, где была несколько раз с Еленой Лопухиной, наблюдая с восхищением за удивительной, непохожей на другие, прекрасной игрой, в которой главное не сила удара, как говорила мастерица-доктор, но работа тела и ног, и прикоснулась слепая к Абрамовым гениталиям, распаренным и дымящимся в холодном воздухе лаборантской, и перемещая пальцы ощутила неожиданно под руками вибрирующую, как после удара тенисную ракетку с гигантской ручкой, готовую отразить приближающийся мяч, и стала погружаться с головой в увлекательную игру, представляя себя то ракеткой, то мячем, с наслаждением несущимся над кортом, то игроком, прямо на ходу набирающимся опыта-мастерства…
В дергающейся вместе с телом голове Станиславы мелькали быстротечно картины их скромных сексуальных игр-импровизаций в больничной палате, когда ей удавалось незаметно переместить руку свою под серое больничное одеяло с коричневыми полосками в голове и ногах, и, контролируя боковым зрением дверь в корридор, высвободить ненадолго из тугих трусов взапретую Авраамову плоть, которая чуть помедлив, отряхивалась, будто хомячек и начинала расти: сначала медленно и плавно…, а потом вдруг взрываясь твердела, превращаясь из хомячка в свирепого кабана, рвущегося напролом через чащу…, как рвется он сейчас в нее…
В короткие мгновения просветления в памяти, колеблющейся в такт сильным ударам, всплывали с трудом незнакомые термины: гейм… сет.. тай-брейк…, до или после которых должны были следовать паузы в игре, но которые почему-то не наступали, пока вдруг не вспомнила и не сообразила, что лечащим врачем прописан ему строгий постельный режим…, и сразу остановилась, трудно дыша, и постаралась опуститься на землю, чтоб высвободить руки и погладить шероховатую кожу щеки, и опустилась, встав на цыпочки, и двинула осторожно руку в вниз, к паху, и извлекла из себя Абрамово естество, и осталась стоять в нерешительности с закрытыми глазами, пытаясь нащупать сапоги и боясь увидеть то, что так восхитительно долго и мучительно приятно пребывало в ней, как в тот, самый первый раз… в этой неухоженной комнате, похожей на Петропавловский равелин, про который рассказывала Лопухина…
Она помогла Абраму привести себя в порядок, посмотрела удивленно, как долгой струйкой вытекает из нее негрова сперма, споро влезла в одежды Елены Лопухиной, которые носила теперь почти постоянно, сумев похудеть до размеров столичных манекенщиц, и удивилась не найдя в помещении Фрэта.
Где ты был? — спросила она, когда бигль появился в дверях.
Он помедлил, размышляя, и сказал:
— Мне теперь стыдно смотреть на это, хоть и хочется… Я зашел в помещение к биглям… Лора увидела и сказала: «Come through. We miss you, Fret!You are beginning to forget that you're a dog only…». [83] Я теперь редко бываю там… Больше в Цехе: у Хеленочки в кабинете…, у вас с Авраамом в палате… Нам пора возвращаться… К Хеленочке сейчас приедет Волошин… Знаете, как теперь она ждет его? — тоскливо спросил Фрэт, и они оба поняли, что отвечать не надо, потому что бигля она так никогда не ждала и не радовалась приходу… Даже в тот единственный раз, когда нашел ее в подвальной операционной на столе…
Они не особенно удивились, когда дверь лаборантской отворилась и в помещение вошел Ковбой-Трофим, сопровождаемый двумя замами своими: по хозяйству и строительству, и уставившись на негра спросил по-русски, медленно поворачивая голову к Станиславе, понимая почти сразу, что занимались они здесь любовью:
— Разве ему разрешили ходить, милочка…, и так далеко?
— Он в порядке, Глебваныч! — сильно краснея и робея ответила лаборантка, впервые видя близко всемогущего директора Цеха, и набираясь смелости и странного желания поделиться с ним всем, что знает и любит, забыто проокала неожиданно для себя: — У Ленсонны, что прооперировола его, рука легкоя очень токая… и теперь но нем зоживоет все, кок но собоке…, — и посмотрела на Фрэта, довольная заявлением своим.
Но Ковбой-Трофим не стал реагировать ожидаемой улыбкой и подбадривать ее, а строго произнес: — Хорошо! Значит он сможет приступить к исполнению обязанностей через неделю… Попроси его позвонить в Питсбург…, и переходя на английский, и обращаясь к Аврааму, забывая про своих замов, замерших молчаливо за спиной, не всегда легко подбирая слова, сказал:
— Технический проект ремонта Вивария готов и подписан всеми сторонами… Ваша миссия… дружище состоит в чисто менеджерских функциях: станете присматривать за качеством исполнения… Можете быть уверенны, некоторые ваши советы, как и опыт, мы обязательно учтем… — Ковбой говорил слишком официально, будто выступал прилюдно или интервью давал, а не стоял в грязной комнатке, задрав голову, чтоб видеть целиком негра, только что занимавшегося любовью с его лаборанткой, и было заметно, что в речи своей использовал выученные стандартные формулировки, отчего Абрам легко въезжал в текст…
