Сангре потер переносицу в поисках выхода и предложил:

– Тогда уменьшаем вес вчетверо, чтоб они сходились по габаритам.

– Получается одна сороковая часть гривны, и название надо менять, – предупредил Улан.

– Подумаешь! Кликуху слабать – пара пустяков, – отмахнулся Петр.

– Что сделать? – растерянно переспросила Изабелла.

– Название придумать, – пояснил Буланов, укоризненно покачав головой. Мол, думай, что при ком говоришь. Но Петр, не обращая на это ни малейшего внимания, торжествующе заявил:

– Уже откопал! Раз сороковая, так и обзовем ее сорокой.

– Ну хорошо, с габаритами решили, а как быть с Юрием? Надо ж не просто написать его имя, но и самого изобразить, чтоб был похож.

Сангре вместо ответа небрежно пододвинул поближе к Улану новую матрешку.

– Как тебе мастер? Годится? – с торжествующей ухмылкой осведомился он. – Я первоначально мыслил другого человечка задействовать, который чекан для печатей на наших грамотах смастерил, где Михаил Ярославич во всей красе сделан. Но Горыня еще лучше. Получается, в своем кругу, келейно.

– Но это он Заряницу, сестру изобразил, а она постоянно перед его глазами. Юрия же он… – подала голос Изабелла.

– Видел, – бесцеремонно оборвал ее Петр. – В битве под Бортневом тот самолично московскую конную рать на полк тверских пешцев повел. И скакал впереди всех, разве что не с копьем, а с мечом в руке, но это детали. Горыня мне о том в ту ночь рассказал, когда я тебя выручать собрался и во флигельке ихнем отсиживался. Судя по его рассказу, сам князь где-то в двадцати саженях левее от него был, схлестнуться не получилось, но когда тот еще скакал на них, он очень хорошо запомнил его лицо и прочее.

– Полгода с того времени прошло – мог и забыть, – не унималась испанка.

– Для того я сегодня перед ужином к нему и заглянул, – пояснил Сангре. – Мол, как? А он ответил, что у него и посейчас перед очами, как битва, так и княжеский лик. Да и не надо нам фотографического сходства, рожа как рожа. Главное, чтоб там какая-нибудь специфическая деталька присутствовала, а она имеется – рыжие кудри, развевающиеся на ветру.

– Да какие там кудри, – пренебрежительно отмахнулся Улан. – Я его тоже помню: сосульки сплошные.

– А ты поскитайся по лесам пару-тройку суток как собака, от погони спасаясь, и твой причесон в сосульку превратится, – парировал Петр, но, покосившись на коротко стриженого друга, поправился: – А впрочем, твоим волосам это не грозит. Да и моим тоже.

И действительно, хотя они и не оболванивались так коротко, как многие в эти времена на Руси, чуть ли не под бокс, но и не забывали подстригаться, помня о полицейском прошлом. Да и бородки с усами периодически подравнивали.

– Хорошо, с Юрием ясно. А как быть с лицом Узбека? – вновь подала голос Изабелла.

– А никак, – беззаботно пожал плечами Сангре. – Главное, нарядные одежды и чалма с полумесяцем, а его морду мы развернем в профиль, и тогда особого сходства не потребуется. Достаточно короткой бороденки – есть она у него, я узнавал, и шнобеля с легкой горбинкой, да еще перстня с крупным камнем на левой руке. О нем мне Кирилла Силыч как-то рассказал. Дескать, хан с ним никогда не расстается. Ах да, этой же рукой с перстнем он будет протягивать к ногам князя свой символ власти – девятихвостый бунчук.

– И что по твоему плану следует дальше? – осведомился Улан.

– Финал. Согласно моему раскладу, Михаил Ярославич под предлогом, что у него кончились привезенные гривны, пойдет их занимать, разумеется, у купца, с которым ранее дамы расплатились нашими монетками. Ну и прямо на месте, в его чуме, станет их осматривать. Мол, не фальшивые ли, а, обнаружив сороки, поднимет шухер до небес.

– Что поднимет? – переспросила Изабелла.

– Шум-гам, – нашелся Петр, но в ответ на очередной укоризненный взгляд друга, буркнул: – И что мне теперь в присутствии нашего судмедэксперта: ни вздохнуть, ни… гм… кашлянуть?! Ты бы лучше потихоньку доводил до нее специфику воровского жаргона, и сразу стало проще бы вести гламурные разговоры в наших изящных кулуарах.

– Перебьешься, – проворчал Улан. – Лучше скажи, а если твои сороки у купца не обнаружатся? К примеру, тот, обнаружив такое богохульство…

– Если точнее, то аллахохульство, – поправил Сангре.

– Неважно. Так вот, если он сам ранее, разглядев монеты, возьмет и переплавит их от греха подальше, либо расплющит, либо кому-нибудь перепродаст или, на худой конец, попросту спрячет в потайное место.

– А страховка для чего? У этого не найдется, ко второму пойдем, – невозмутимо пожал плечами Петр. – Мы ж не меньше десятка человек нашими сороками нашпигуем.

– А если они все сообразят? Небось не слепые, и головы работают будь здоров. Тупых купцов вообще не бывает.

– Именно потому надо всучить их не просто иноземцам, собирающимся в Орду, но тем, кому аллах с его исламом и Магометкой по барабану, чтоб у них и мысли про кощунство не возникало. То есть нужно прояснить вероисповедание купцов до покупки, во время предварительного сбора данных, и отобрать евреев, буддистов, даосистов и… прочих систов. Хотя нет, – подумав, сделал он оговорку. – Паре-тройке мусульман все равно их впарим.

– Зачем?

– Сам говорил, что в эти времена, в связи с отсутствием дипломатов, каждый второй купец, как правило, лазутчик, а каждый первый – стукач. Вот пускай и первый и второй одновременно заложат Юрия со всеми потрохами в надежде на ханскую награду за бдительность. Кстати, для нас сей вариант еще выгоднее, поскольку Ярославич вообще остается не при делах. – Он перевел дыхание и нетерпеливо поинтересовался: – Ну? И когда ты начнешь тыкать меня мордой в мои промахи? Долго мне дожидаться очередного суда Линча?

– Ты и впрямь изменился, – медленно произнес Улан. – Еще год назад, уверен, ты оставил бы столько огрехов, что ой-ей-ей. И там не предусмотрел, и здесь недоглядел, и то упустил. Сейчас же ты влет нашел ответы и я… – Он обескуражено поднял вверх руки. – Сдаюсь.

– И я преклоняюсь перед мудростью дона Педро. Браво, брависсимо, кабальеро, – присоединилась к нему Изабелла.

Сангре восторженно присвистнул и шутливо выпятил вперед грудь.

– Ай да Петруха, ай да сукин сын! – завопил он, но едва угомонившись, с коварной ухмылкой заявил: – А я, кстати, еще одну подстраховочку придумал. На всякий случай. Считайте, что это своего рода небольшой хвостик моей предыдущей идеи. Вдруг, по закону подлости, и правда ни у одного из купцов-буддистов наших монет не найдется, а мусульмане побояться сдавать князя, опасаясь навлечь ханский гнев и на себя. Возможно же такое, верно?

– Вообще-то да, – согласился Буланов. – Вероятность невелика, но имеется.

– Во-от, – протянул Сангре. – А тут хвостик и вильнет, подсказывая, где собака порылась. Только вначале скажи мне, после того как Михаила убьют, Узбек не пошлет на Тверь татарские тумены?

Изабелла уставилась на Улана.

– Снова вещий сон? – перешла она от волнения на шепот.

Буланов тяжко вздохнул, но Петр ответил за него, торопливо пояснив не в меру любознательной испанке:

– Нет, это была концовка того самого сна, где он увидел гибель тверского князя.

Улан кивком головы подтвердил слова друга и буркнул:

– Не пошлет.

– Отлично, – возликовал Петр. – Тогда дело в шляпе. Я, правда, не все детали продумал до конца, но в целом суть такова. Наш Кирилла Силыч или неважно кто из тверских бояр, отправившись вместе с моими молодцами в южные леса для изничтожения разбойничьей шайки, совершенно случайно перехватит тайного гонца, везущего секретное письмо от литовского кунигаса. Догадайся с трех раз: кому именно он его адресует?

– Ну ты и… – восторженно прошептал Улан, мгновенно уловив суть подстраховочки.

– Правильно, – согласился Петр, – московскому князю! Причем не простое письмо, но якобы ответ на послание Юрия Даниловича, чтобы нам не подставлять самого Гедимина. Содержание текста я тоже в общих чертах продумал…

Сангре прошелся еще разок по комнате, остановился посредине и молча уставился на друга.