Через три месяца она умерла. Тетя Маша и еще какие-то мамины подруги приходили помочь, два раза в неделю приезжала сиделка, но почти все остальное время рядом с матерью была Регина, и ей выпало быть свидетелем того, как ее большая, сильная мама стремительно превратилась в иссохший труп. “Она хотя бы не страдала от боли”, – говорили ей мамины подруги. Это правда, она не страдала от боли – из-за решения опробовать изнурительное и, по сути, бессмысленное лечение, а также благодаря морфину, который удалось достать, продав большую часть прадедовых картин. И все равно ужас наблюдать за тем, как ее мать, живого человека, стирают с лица земли, не поддавался никаким словам.

За несколько лет до того Регина перевела американский бестселлер “Принять смерть”. Одна глава называлась “Стадии умирания”. Приближение смерти описывалось там поступательно и в подробностях, казавшихся абсурдно конкретными.

Не может быть, думала тогда Регина, возясь с переводом. Невозможно же, чтобы у всех все было одинаково!

Но, очевидно, так оно и было. У всех одинаково. Мать слегла за три недели до смерти. “Регина, я еще немножко посплю, ладно?” – говорила она с жалобным лицом ребенка. “Ой, такой вкусный суп, можно я потом доем?” Вскоре начались и проблемы с сознанием. “Как ты определяешь время? Вот, например, с этими часами – что надо делать с цифрами? Складывать?” А потом: “Ты моя мама, да ведь?”

Чем ближе к смерти, тем чаще и чаще она обращалась к Регине как к матери.

– Мама, где ты была?

– Я только в туалет сбегала.

– Но ты мне нужна. Я расплакалась, вот как ты была мне нужна!

Вот это и будет мой единственный опыт материнства? – думала про себя Регина, отворачиваясь, чтобы скрыть слезы. Она старалась вызвать в себе материнское чувство, когда гладила теплый пушок на ее голове; когда держала ее за руку, сухую и легкую, как осенний лист; когда шептала: “Все хорошо”. Не получалось. Она не чувствовала себя матерью; она чувствовала себя ребенком, испуганным брошенным ребенком.

В день смерти мамин взгляд потерял концентрацию, и глаза подернула пелена. Потом ступни и руки покрылись синюшно-бордовыми пятнами. Потом она умерла.

Она полностью соблюла алгоритм из книжки.

Было нечто оскорбительное, нечто унизительное в универсальности смерти. Мать Регины, которая всю жизнь отказывалась жить по правилам и быть как все, в конце концов все равно умерла как все. Регину охватили тоска и ярость. Или скорее, пока были силы, она пребывала в ярости и погрузилась в тоску, когда ярость опустошила ее.

Подруги матери позаботились о похоронах и пытались позаботиться и о Регине, но она не могла вынести их внимания. Особенно настойчива была тетя Маша. В результате Регина сказала ей, что уезжает в Канаду повидать отца, и то же самое сообщила редактору Инге, чтобы отделаться от их приходов и звонков. На самом же деле она так и не сказала отцу. И друзьям тоже. Она упоминала, что мать болеет, но не говорила, насколько это серьезно. А теперь Регина просто не могла заставить себя позвонить. “Вадик, мама умерла”. “Сергей, мама умерла”. “Вика, мама умерла”. Ее трясло от одной мысли взять трубку и произнести эти слова вслух. Как вообще возможно передать весь ужас произошедшего в этих трех будничных словах? Регина забросила работу, не смотрела почту, не отвечала на звонки, она просто лежала и плакала, пока не проваливалась в сон. Почти не ела. Она похудела на восемь килограммов, когда спустя полтора месяца после похорон Вадик позвонил в дверь. У него была пересадка в Москве по дороге из Минска (где он набирал белорусских программистов) в Нью-Йорк. Он пытался связаться с Региной, но поскольку она не отвечала ни на звонки, ни на мейлы, приехал прямо домой. Она так выгорела и ослабла от недоедания, что едва доплелась до двери. “Вадик, – произнесла она, – мама умерла”, – и разрыдалась. Вадик отменил все планы, поменял билет и пробыл с ней неделю, а потом настоял, чтобы она приехала к ним всем в Нью-Йорк. Он был готов купить билет и помочь с визой.

Обо всем этом Регина рассказала Бобу в первые месяцы их отношений, в период ненасытной близости. Они лежали в обнимку на его огромном диване. Они проговорили уже бог знает сколько; было поздно, в комнате стало темно, но они не включали свет.

– Я до сих пор не знаю, что это было, – сказала Регина. – Может, она подсознательно хотела меня наказать за попытку бросить ее? Или это был дар свободы? Она знала, как я хотела свободы, но понимала, что не в силах дать мне ее, пока жива. И тогда она умерла.

– Или ни то, ни другое, – ответил Боб, гладя ее по голове. – Может, она умерла, потому что пришло ее время. Люди умирают. Они не делают это нарочно или для кого-то другого.

Шелестящий звук, когда Боб проводил пальцами над ее ухом, напоминал Регине звук моря. Это так успокаивало.

Боб сказал, что на самом деле Регининой матери очень повезло умереть вот так, в своей постели, рядом с дочерью. Те, кого он знал, чаще всего умирали в больницах, подключенные к разным аппаратам, в окружении чужих людей, во рту трубки – какое уж там последнее слово. Когда умирал отец, старший брат Чак кричал докторам: “сделайте все возможное”, “идите, черт подери, до конца!”

– Отцу сломали два ребра, когда делали искусственное дыхание, – сказал Боб. – Ты даже не представляешь, как ему было больно.

Потом Боб описал это все своему психотерапевту, и тот, вздохнув, произнес: “Смерть нынче уже не то, что раньше”.

Боб не так уж любил отца, но смерть оглушила его. Почти за всеми его начинаниями маячила тень отца. Семейное предание гласило, что, впервые увидев Боба в роддоме, тот поморщился и сказал: “Совсем не похож на Чака!” Чак уже тогда был самым способным и высоким учеником в подготовительном классе. Он считал до ста и умел далеко послать мяч. Психотерапевт сказал, что в какой-то степени это очень облегчило жизнь Бобу, потому что, если в тебе разочарованы уже с рождения, на тебя не давит травмирующая необходимость добиться успеха. Может, он и прав. Главной целью Боба было не добиться успеха, а прожить свою жизнь по-другому. Он поступил в университет на Восточном побережье, переехал в Нью-Йорк, стал придерживаться либеральных взглядов в политике, занялся информационными технологиями и женился на сложной женщине.

– Это я про первую жену, милая, – пояснил он Регине. – Она тот еще персонаж.

Регину кольнула ревность. Она что же, не такая интересная, как его бывшая?

– В общем, когда отец умер, я совсем потерялся, чувствовал себя абсолютно опустошенным, как будто меня лишили смысла жизни. У меня всегда было ощущение, что я живу ради отца, даже если главной целью казалось все делать ему наперекор. Я где-то с год был в депрессии.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.