Временами Виктору Бехтереву начинало казаться, что уже ничто в этом погрязшем в грехах мире не способно его удивить. Он видел всё: тысячи человеческих трагедий, взлеты и падения, унижение и раболепство, предательство и стойкость характера, великодушие души на грани безумства. Кого-то он отлично понимал, кого-то презирал и беспощадно уничтожал, о ком-то просто забывал.

Проработав в Соловецких лагерях более пятнадцати лет, он однажды пришёл к выводу, что бесконечно, безмерно устал.

Работа давно перестала приносить ему удовольствие. В органы НКВД он пришёл молодым сопливым специалистом, получившим по тем временам хорошее юридическое образование. Когда в стране советов большинство офицеров, как младших, так и старших чинов, порой, хорошо, если умели сносно читать и оперировать несложными математическими упражнениями, он с отличием окончил Московский университет, и мечтал служить на благо Родине, преследуя и уничтожая врагов. Что ж, Родина предоставила ему такую возможность.

У Виктора была возможность выбора: остаться в Москве или поехать на Север. Сейчас он понимал, каким романтическим дураком был. Можно представить, как втихую над ним посмеивалось руководство! Ещё бы, молодой романтик, истинно вознамеривавшийся бороться с врагами Советского Союза. Специалисты были нужны везде. Его однокурсники рвали жилы, всеми правдами и неправдами стремясь попасть в центральное управление, а этот олух выбрал Соловецкие острова. Товарищ Сталин может гордиться своими сыновьями.

Виктора назначили в информационно-следственную часть. Это устраивало его, как нельзя лучше. Он с головой погрузился в работу. Какие судьбы! Какие характеры! Некоторые дела он читал похлещи любимых приключенческих романов. Он никому в этом не признался, но многими заключенными он восхищался. Первые месяцы.

А потом пришли рабочие будни. На его глазах разворачивались драмы, и он был их непосредственным участником. Голод, холод, жестокое отношение со стороны вертухаев творили с заключенными поразительные вещи. Восемьдесят процентов заключенных стучали друг на друга. Вспыхивали драки, разборки, случались побеги, массовые расстрелы…. Всё, как и в других лагерях.

В первый год Бехтерева мучили бесконечные кошмары. Он часто просыпался с криком, весь в поту. И думал, что не выдержит, что сломается. Его так и подмывало написать рапорт о переводе, но день проходил, за ним следующий, а он бездействовал. Заготовленная бумага лежала нетронутой.

До конца второй мировой войны лагеря были смешанными, не было разделения на мужские и женские лагеря. Женщин заключенных размещали в соседних бараках с мужчинами. Это устраивало, если не всех, то многих. Совместная жизнь давала надежду. Надежду сохранить человеческие отношения. Надежду на любовь, крепкие чувства. Даже здесь, на лагерном Севере, у женщины никто не мог отнять право быть женщиной.

Любимой. Желанной. Единственной.

Отношения вспыхивали между заключенными, между зэчками и офицерами. Но в большинстве случаев всё сводилось к плотской любви. Как только приходил новый этап, женщин отправляли в бани. И именно там впервые устраивались «смотрины». Женщин рассматривали, как товар. И выбирали. Те новоиспеченные зэчки, что не были обременены лишними моральными принципами, могли неплохо устроиться в лагере. Особенно ценились красивые женщины. Впрочем, как и везде. Тут тебе, пожалуйста, и теплое местечко в «кабинке» у блатного, и распределение на работу в столовую, прачечную или санчасть. Многие мечтали попасть в служанки к офицерам, правда, если у того была недалекая жена. А то, глядишь, и боком может обернуться такая служба.

Но были, конечно, и те, кто не желал торговать своим телом. Им приходилось трудно. Такую женщину, да если ещё и привлекательную, да если ещё и сумевшую сохранить эту привлекательность, пытались сломить, как зэки, так и работники лагеря. Кто-то выдерживал, а кто-то и ломался. Тогда к ней уже не было пощады.

Виктор тоже был не чужд человеческих радостей, хотя кто-то и поговаривал, что суров начальник ИСЧ. Хотя женщин он старался не обижать. По крайней мере, тех, кого приглашал к себе в кровать. Но постоянной женщины у него не было. Не смогла зацепить ни одна. Хотя многие и пытались.

В молодости он не успел жениться, а потом просто не мог представить, что привезет любимую женщину, мать его детей, сюда, где слово «ад» прочно поселилось в мозгу у людей. Он смотрел на жен других служащих и искренне им сочувствовал. Красота быстро меркла и тускнела. Злоба и обида на мужа прочно поселялась в их душах. «Не мог устроиться получше», – так и читалось в их взглядах.

Женщины не играли в жизни Виктора главной роли.

Но когда в 1948 году окончательно закончилось разделение лагерей по полам, и Виктору предложили идти работать в женский лагерь, он не возражал. Ему было просто всё равно, где оставаться.

Он привык к СЛОНу – Соловецким лагерям особого назначения, – и теперь для Виктора было бы намного сложнее вернуться на материк. Иногда он пытался представить, как сложилась бы его жизнь, останься он тогда в Москве, или, попади по распределению в другой большой город, но не мог. Соловки стали частью его, он слился с ними. К тому же, долгие годы борьбы с собой не прошли даром. От романтика Бехтерева осталась только библиотека, которую он собирал все эти долгие годы, и которую любил перечитывать темными зимними ночами, когда за окном безумствовала вьюга. Ни чувства жалости, ни чувства потери не осталась. Даже злость на окружающий мир и та притупилась.

Он устал. И чувствовал себя бесконечно одиноким.

Прибыл новый этап. Виктор лениво откинулся на стуле, посмотрел на бумаги новоприбывших и поморщился. У него с утра болела голова, и сейчас совсем не хотелось зарываться в бумаги. Пусть ими займется Игорь, его помощник, с которым они работали вместе два года. Игорь Затмитский тоже закончил, как и он в свое время, Московский институт, и они любили вспоминать знакомых педагогов, которые ещё остались, а так же сравнивать нововведения.

Игорю Затмитскому было двадцать семь лет, он был молод и честолюбив. Но в его прошлом была небольшая история, которая не только могла повредить карьере, но и запросто превратить его в социально опасного элемента. Поэтому он был благодарен судьбе за то, что отделался легко. Вместо службы на Соловках, он мог оказаться здесь же, но уже в качестве заключенного.

У Игоря в жизни было две страсти: женщины и стремление к власти. Здесь он получил вволю и то, и другое. Женщины, лишенные мужского общества, сами стремились привлечь внимание молоденького опера. Выбирай – не хочу! А власть…. Власть пьянила. Конечно, он не мог ещё так распоряжаться человеческими судьбами, как, например, тот же Бехтерев, но и его слово играло не последнее значение.

Бехтеревым он восхищался. Кремень, а не мужик. По нему и не скажешь, что вырос в Москве, настоящий северный житель. Только к нему больше подходит определение, не «хозяин тайги», а «хозяин лагеря». Сразу же по прибытию на службу, Игорь понял, кто здесь главный. И равнялся на старшего товарища.

Сейчас он наблюдал, как Виктор Данилович, продолжая хмуриться, поднялся из-за рабочего стола и подошел к небольшому окну. О чем-то задумался. У Игоря частенько возникало желание поинтересоваться у командира, почему он не женился, но удобного случая, например, «под шафе», так и не представилось. Нельзя же всю жизнь якшаться с зэчками. С нормальными бабами тоже следует общаться.

Вот Игорь, например, послужит здесь годок-другой, а там и обзаведется послушной женушкой. Что б лишний раз рот не открывала.

– Игорь, ты здесь посмотри, а я пойду, пройдусь, – голос Бехтерева оторвал Затмитского от дум.

– Как скажите, товарищ командир, – отрапортовал Игорь.

Виктор, сняв с вешалки куртку, вышел из части. На улице стояла ранняя осень, но было уже прохладно. А скоро и вовсе придут первые холода. До зимы не далеко.