– Прости, не понял.

– Кыкые у выш деы х-хыжяиу? – вопросил дверной молоток.

– Чего-чего?

– Чего вам надо? – медленно сказал сатир, выговаривая слова почетче, насколько позволяло кольцо в зубах.

Гэбриель посмотрел на Клэя. Тот в очередной раз изобразил пожатие плечами – одно из нескольких в его репертуаре.

– Ну… с Мугом повидаться.

– Ш Мугом повидытьшя! – шепеляво промямлил сатир. – А как выш пведштывить?

– Гэбриель. И Клэй Купер.

– Пвевошходно. Подождите здешь минутошку, хожяин выш шково пви…

Внезапно дверь распахнулась, и из башни вышел Муг, одетый в какой-то нелепый наряд, больше всего похожий на детские ползунки – темно-синие, с лунами и звездами. Сам Муг был тощим, с длинной белой, как вата, бородой, а плешивую макушку обрамлял венчик тонких серебристых волос; из-под седых кустистых бровей сверкали ярко-синие глаза.

– Гэбриель! Клэй! – Волшебник, радостно кудахтая, запрыгал на пороге, как гигантский младенец-переросток, а потом раскинул костлявые руки и обнял друзей. – Ох, да за-ради всех сисек и сонма крошечных божков! Долго же мы не виделись! – Он укоризненно взглянул на дверной молоток. – Стив, я же тебе тысячу раз говорил, не держи друзей в дверях!

– Пвошу пвощения, хожяин, но выньше двужья к вым не пвиходили. Вот шегодня певвый важ.

– Первый раз? Ну да, конечно, но… – Он строго погрозил пальцем. – Смотри у меня, Стив. Чтоб такого больше не повторялось.

Дверной молоток, невзирая на кольцо в зубах, скорчил огорченную гримасу:

– Будет ишполнено, хожяин.

– Вот и славно. Да вы входите, входите! – Муг повернулся и поманил нежданных гостей за собой; как и предполагал Клэй, на заднице Муговых ползунков красовался откидной клапан на пуговицах. – Это вы удачно ко мне заглянули!

В башне волшебника все было именно так, как и представлял себе Клэй. Зал первого этажа был заставлен столами и тумбочками, на которых красовались алхимические реторты, хрустальные шары и великое множество каких-то пузырьков без единой наклейки, что несколько настораживало. Шкафы и полки вдоль стены ломились от книг и стандартного набора подручных колдовских средств: оскаленные черепа, связки трав и банки с какими-то жидкостями, в которых плавали чьи-то глазные яблоки и много еще чего, включая молочно-белый зародыш дракона, хотя, возможно, это был окаменевший клубень батата.

У противоположной стены в клетках – их было штук десять, если не больше, – сидели какие-то звери. Клэй опознал барсука и скунса, а вот остальных никогда в жизни не видел, например слона размером с собаку или восьминогого хорька с головами с обеих концов гибкой тушки. Впрочем, определенную тревогу внушали не только незнакомые твари, но и длинный деревянный стол, озаренный тусклым светом. Под белой простыней на столешнице смутно угадывались человеческие очертания.

Волшебник направился к столу, на ходу махнув рукой в сторону очага, где висел дымящийся котел:

– Вы есть хотите?

Клэй вспомнил сине-зеленый дым над проломленной крышей башни. В котле булькало подобие супа, но варево едко воняло паленым волосом.

– Нет, спасибо, мы только отобедали. А почему удачно?

– Что удачно? – недоуменно поморщился Муг.

– Ну, что мы к тебе удачно заглянули, – подсказал Клэй.

Волшебник, обернувшись, печально улыбнулся.

– Как раз к чуду подоспели, – объявил он и вцепился в край простыни.

«Ох, лишь бы не труп, – мысленно взмолился Клэй. – Что угодно, лишь бы не труп!» Муг всю жизнь ненавидел некромантов, но если надолго оставить старого одинокого волшебника в древней башне, то рано или поздно он наверняка начнет интересоваться непостижимыми тайнами черной магии.

Муг театральным жестом сдернул простыню со стола. К счастью, под простыней оказался не труп. И вовсе даже не человек, a древей. Когда-то Клэй одного такого прикончил и распилил на дощечки, чтобы сделать из них щит. Правда, Черное Сердце был старым дубом, вдесятеро выше человеческого роста и вдобавок с легкостью разорвал бы быка напополам. А на столе лежал маленький чахлый ясень. Вполне себе живой.

И злющий-презлющий. Увидев Муга, древей отчаянно задергался, пытаясь разорвать путы, привязывавшие его к столу. Тонкие веточки – их даже конечностями не назовешь, так, прутики – упрямо тянулись к волшебнику. Положим, взрослому человеку это хлипкое создание не причинило бы вреда, а вот древеи, некогда осадившие Полый Холм, были вполне себе великанами, в полном соку, без разбора глотали людей или переламывали их, как сухие хворостины.

С древеем на столе было что-то не так. Его плоть или там кору – непонятно, как положено называть шкуру существа, которое с виду дерево, а на самом деле не дерево, – покрывали темные пятна лишайников, расползшиеся по стволу, то есть по туловищу и лицу. Досталось и хлипким отросткам конечностей: листва на них свернулась и побурела, как пергамент, спасенный из огня.

– А зачем ты… – начал Гэб.

Древей обернул к нему вроде бы лицо и дико заверещал, издавая жуткий булькающий храп.

Муг ласково коснулся ствола, а древей тут же попытался царапнуть волшебника кривыми веточками.

– Ш-ш-ш, не бойся, Тьюринг. Это мои друзья, Гэбриель и Клэй. Помнишь, я тебе про них рассказывал? Они пришли посмотреть на твое исцеление.

Тьюринг нацелил почерневший отросток Мугу в глаз, но волшебник ласково отвел сучковатую ветку в сторону.

– Исцеление от чего? – спросил Гэбриель.

Клэю тоже стало любопытно – неужели древею понадобился феноменальный фаллический филактерий?

Волшебник взглянул на друзей, теперь уже без всякой радости. Ярко-синие глаза были холодны, как замерзший пруд зимой.

– От черногнили, – сказал Муг.

Как правило, волшебникам свойственна одержимость, и Муг не был исключением. На памяти Клэя главными увлечениями Муга были две вещи.

Во-первых, совомедвед, мифическая тварь, которую никто и никогда не видел, но Муг (вместе с горсткой безумных единомышленников) искренне верил в ее существование.

Во-вторых, черногниль, уничтожившая множество искателей приключений, включая человека, которого Муг любил больше всего на свете, – его мужа Фредрика. Впрочем, Муг пытался найти чудодейственное средство от этого неизлечимого недуга еще до того, как Фредрик подцепил Проклятие Отступника, ну а затем, по вполне понятным причинам, это превратилось в навязчивую идею. Когда стало ясно, что «Сага» вот-вот распадется, волшебник без сожаления расстался с бандой и целиком посвятил себя борьбе с болезнью.

К несчастью, ни Муг, ни его муж с болезнью не совладали. Фредрик умер через несколько месяцев после того, как «Сага» распалась, а Муг, судя по всему, не оставлял надежды победить заклятого врага, который лишил волшебника всего самого дорогого в жизни.

Тьюринг умер.

Спустилась ночь. Сквозь проломленную крышу второго этажа в башню глядели звезды. Гэбриель выволок котел из очага и развел огонь пожарче. В кладовой нашелся черствый каравай, корзина переспелых помидоров и кусок твердого сыра, и Клэй настрогал бутерброды.

Муг горевал целый день: сначала у трупа древея, потом в захламленной алхимической лаборатории, затем на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж. А теперь он забрался в огромное мягкое кресло, подтянул колени к подбородку и продолжал горевать.

– Безнадежно, – то и дело бормотал он.

Так продолжалось уже часа два.

Костлявыми пальцами Муг дергал длинную белую бороду и зыркал из стороны в сторону, как муж-отравитель в страхе перед появлением разгневанного призрака жены.

– Ты сделал все, что мог, – сказал Гэбриель, сознавая, что утешение звучит неубедительно.

Муг не удостоил его ответом и продолжил безостановочный шепот:

– Безнадежно, безнадежно…

Клэй долго и упорно жевал бутерброд, заодно обдумывая, что бы такого сказать. Одними соболезнованиями горю не поможешь, да Клэй не очень-то и умел, а потому избрал иной метод, не раз опробованный на Талли, когда она упрямилась, – отвлечение.