Стоя на юте «Эттрика», я смотрю, как медленно удаляется побережье Франции, и уношу с собой последнее воспоминание о родной стране – огромный трехцветный флаг полощется над волнами на самом краю пирса Сен-Жан-де-Люз.

– Теперь нескоро мы его увидим, – задумчиво говорю я товарищам, облокотившимся на леера рядом со мной.

У Шарля Энгольда, самого пылкого из нас, глаза наполняются слезами, когда он вытягивается во фрунт, чтобы отдать знамени честь.

Тем утром я видел его слезы в первый и в последний раз.

Шестьдесят лет спустя в память об отплытии в Англию солдат, принявших решение продолжить борьбу с оккупантами, в Сен-Жан-де-Люз была установлена мемориальная доска с вычеканенным лотарингским крестом[5].

Пока «Эттрик» совершал плавание к берегам Великобритании, немецкая армия продолжала захватывать французские земли. В ночь с 24-го на 25 июня, в 1 час 35 минут, вступил в силу договор о перемирии. Кампания, последовавшая за «странной войной»[6], оказалась для французов короткой, но разгромной: 92 000 убитых, 250 000 раненых и 1 500 000 пленных всего за месяц с небольшим. Для сравнения, потери Германии за тот же период составили 27 000 убитых, 19 000 пропавших без вести и 110 000 пленных.

Впрочем, на борту войскового транспорта атмосфера вовсе не была драматической. Мы переоделись, сменив польскую форму, и быстро перезнакомились с пехотинцами, легионерами и танкистами, путешествовавшими с нами.

Найти себе местечко на переполненном корабле оказалось непросто. Люди были повсюду – во всех каютах, отсеках, трюмах. Мы с Шарлем Энгольдом не отыскали для ночлега ничего лучше тесной каморки, обитой изнутри кожей, и решили, что попали в палату для буйнопомешанных. Впрочем, нас это нимало не смутило – наоборот, позабавило.

Наравне со всеми летчики участвуют в корабельной жизни: мы по очереди несем вахту и помогаем на камбузе, ведь каждый день надо кормить три тысячи человек, а транспорт рассчитан на меньшее количество пассажиров. Припасов не хватает, поэтому еду выдают раз в день, и меню всегда одинаковое: чашка чая да говяжья тушенка. Так мы заранее привыкаем к английской кухне…

В нашей развеселой компании есть несколько офицеров, и двое среди них станут впоследствии заметными участниками движения, которое пока еще не получило названия «Свободная Франция».

Капитану Жану Бекур-Фошу двадцать девять лет. Он внук маршала Фоша[7]. Прежде чем вступить в военно-воздушные силы и стать курсантом летной школы в Руайане, Жан окончил военную академию Сен-Сир и Сомюрское кавалерийское училище. Не смирившись с поражением, он покинул Тулузу, куда эвакуировали его летную школу, и сам добрался до побережья, чтобы отплыть в Великобританию.

В свои сорок два майор Лионель де Мармье уже опытный пилот. Он стал летчиком-истребителем в восемнадцать, на его счету шесть официально засвидетельствованных побед в небе Первой мировой, между 1916-м и 1918 годами. После той войны он работал летчиком-испытателем в авиастроительных компаниях «Ньюпор» и «Поте», а потом участвовал в большом приключении под названием «Аэропосталь» вместе с Мермозом, Сент-Экзюпери, Гийоме и прочими летчиками. Такая бурная деятельность в качестве пилота не мешала Лионелю де Мармье предаваться другой своей страсти – автомобильным гонкам. В 30-е годы он принимал участие во множестве соревнований во Франции (к примеру, в гонке на выносливость «24 часа Ле-Мана»), а также в Великобритании, Бельгии и Испании. С 1936 года он сражался в испанской Гражданской войне на стороне республиканцев; 25 августа 1939 года его как майора запаса призвали в военно-воздушные силы Франции, и 3 июня 1940 года, за три недели до посадки на «Эттрик», Лионель де Мармье добавил к своему триумфальному списку еще три победы, сбив два немецких самолета над Виллакубле и один над Этампом.

В числе будущих прославленных голлистов, занявших место на борту «Эттрика», есть и Рене Кассен. Этот выходец из Байонны, на десять лет старше Лионеля де Мармье, выделяется среди пассажиров благородной осанкой и белоснежной бородкой. С 1924-го по 1938 год он был членом французской делегации в Лиге Наций и одним из первых публично заговорил о том, что Третий рейх представляет угрозу для Франции и для всего мира.

В долгие часы безделья на палубах войскового транспорта я вспоминаю калейдоскоп событий, ознаменовавших последние несколько месяцев. Внезапное нападение 10 мая и безудержное наступление немецкой армии заставило меня повзрослеть, не заметив перехода от юности к зрелости. Я думаю о сказочных временах в летной школе города Анже, о полетах над Луарой, о кутежах с однокашниками в квартале Ла-Дутр, о роскошном здании в стиле ар-деко, построенном «Французской авиационной компанией» у дороги, ведущей к Аврийе…

Я приехал в Анже из Тура, где записался добровольцем в ряды вооруженных сил осенью 1939-го, не дожидаясь повестки – мне, к тому времени дипломированному пилоту, не хотелось угодить по распределению в какой-нибудь пехотный батальон. Служить родине я был готов, но надеялся совместить это со своей страстью к авиации, и потому после общей военной подготовки стал курсантом летной школы.

В конце концов даже мама одобрила мой выбор. Отец прошел Первую мировую и знал, что такое война в окопах; мама не хотела, чтобы я тоже это пережил. Кроме того, мой дядя Ролан, один из папиных братьев, погиб в октябре 1916 года от взрыва артиллерийского снаряда во время разведвылазки на берегу Соммы. Ему было двадцать восемь лет. В его честь родители и назвали меня Роланом.

Дядя умер за несколько лет до моего рождения, но его портрет в полный рост висел в обеденном зале нашего родового замка в Мозе неподалеку от Анже, и я с детства любовался горделивой осанкой капитана пехоты в безупречно сидящем мундире. На той же стене был еще один портрет – моего отца в форме младшего лейтенанта кавалерии. Он вернулся с фронта с Военным крестом и благодарственной грамотой за храбрость, проявленную в битве за форт Дуомон.

О том, что новый вооруженный конфликт с Германией неизбежен, мне было ясно уже за несколько лет до его начала. Я с беспокойством слышал по радио истерические вопли Гитлера и яростные аплодисменты его народа, опьяненного мечтой о величии Германии, пусть даже нацистской. Да и отец не скрывал от меня, старшего сына, собственных опасений, все нараставших по мере развития событий в конце 30-х годов: ввод немецких войск в Рейнскую область, отправка Третьим рейхом солдат в Испанию воевать на стороне франкистов против республиканцев и, наконец, аннексия Судет. «Вот увидишь, через пару лет опять начнется война, и она будет еще страшнее той, что я прошел. Немцы не простили нам победы. И никогда не простят. На сей раз они из нас душу вытрясут», – сказал он мне однажды.

Пока «Эттрик» идет к английским берегам, стараясь разминуться с германскими самолетами и подлодками, я вспоминаю это отцовское предостережение. Его пророчество сбылось, поэтому сейчас я стою на палубе корабля, спешащего к Англии.

Кажется, что мой самый первый полет – на аэродроме в Юнодьере – был так давно… В ту пору я еще учился в лицее Монтескьё в Ле-Мане (престижном заведении, основанном в 1601 году как коллеж при ораторие[8]) и жил в иезуитском пансионе. Готовился сдавать бакалавриат[9] по элементарной математике, хотел стать инженером-агрономом, как отец. Не стану кривить душой – учеником я считался не самым лучшим, но в тупицах не числился, просто был разгильдяем, вечно выдумывал новые проказы или витал в облаках. В общем, учеба стояла для меня далеко не на первом плане – я куда больше внимания уделял самолетам и своей мотоциклетке, на которой с удовольствием катал друзей, едва заканчивались уроки.