Дьявол подери, я даже не стараюсь. Поймав взгляд Маркуса, чтобы спасти эту дуру, что осталась одна в такую ночь, я спрашиваю у него на полном серьезе:

– Ты просто пьян, придурок. Ты действительно хочешь трахать это отродье?! Давай вернемся в Лондон, и сможешь иметь любую нормальную телку, – давлю на друга я.

Он моргает, глядя то на нее, то на меня. Дейл уже рядом со мной, и когда он снова тянется к той, что ударила его, я притягиваю его к себе снова. Во второй раз, и теперь плотнее.

– Взгляни на нее, – я впускаю в свой голос гадливость и брезгливость. – Нам не нужна ни она, ни эта тупая страна с этой жуткой консервативностью! Давай взбунтуемся, но не так.

Потом я шепчу в ухо Дейлу, желая привести его чувство:

– Мы не такие, дебил. Ты что творишь?

Повернувшись к Маркусу, который уже не держит итальянку, я добавляю:

– Пойдем отсюда. Я не хочу смотреть на уродину, – затем киваю на окровавленную ногу (черт, девчонке нужен врач!), – которая еще и истекает кровью.

Дейл, отшатываясь, пытается пошутить:

– Мы случайно не лишили девственности свинку?

Марк, отбегая и салютуя подростку, словно все нормально, хохочет вместе с блондином. Какой это ужас. Нам нужно скорее уйти и скрыться, потому что все вышло из-под нашего контроля. Я не думал, что все дойдет до такого.

Ребята продолжают кричать ей гадости, я принимаю их игру, делаю так же, чтобы не выделяться, но я не хочу этого. Не хочу. Среди нас троих из моего организма алкоголь уже выветрился. Вот в чем дело.

Дьявол. Она даже не могла пошевелиться. Я видел, как она закрыла руками лицо и рыдала. Я надеюсь, она уже предприняла попытку, чтобы вытащить гвоздь из бедра. Когда мы ловим такси, а парни не прекращают ржать, я спрашиваю у себя: стоит ли вызвать скорую? Но откуда мне знать, что девчонка уже не ушла куда-то? Откуда мне знать, что она осталась там? Скорее всего, и это наиболее логичный исход, – девушка, хромая, ушла домой, прежде вытащив железо из себя.

Проклятье. Какой же я урод. Это я все начал. Это я виноват.

Только я.

Добро со злом природой смешаны,

как тьма ночей со светом дней;

чем больше ангельского в женщине,

тем гуще дьявольское в ней.

© И. Г.

Прежде чем зайти в дом, папа прошелся по моим волосам грубой, щедро усыпанной мозолями, ладонью. Он занес последнюю коробку в нашу новую квартиру в центральном районе Рима, которую нам удалось наконец-то приобрести спустя больше четырех лет усердных работ отца на севере Италии.

– Блондинка с нижнего этажа подмигнула мне, – хвастливо говорит мой полноватый папа среднего роста с редкими прядями на его округлой голове.

Я улыбаюсь, разбирая посуду, аккуратно выставляя ее на полки кухонного шкафа.

– Собираешься дать ей шанс?

Папа быстро взмахивает рукой.

– Она не в моем вкусе.

Но мне, разумеется, известно, что он без ума от блондинок. Просто моя мать была такой же – белокурым ангелом с голубыми глазами, и он обожал ее. А она сбежала со своим любовником, когда мне было двенадцать. Прихватила все деньги, что вместе с отцом копила на дом – наш дом. Собственный.

В итоге теперь папа делает вид, что его не привлекают белоснежная кожа, синий океан глаз и волосы цвета пшеничных полей. Я с этим мирюсь. Папа все еще не отпустил прошлое. Мы пробыли в Триесте, где он сутками не появлялся дома, чтобы тщательно следить за строительным процессом гипермаркетов, заводов, фабрик, достаточно долгое время. Но из сердца Рим вырвать не смог, как и красивую ирландку – мою мать, – с которой когда-то познакомился здесь, в Вечном городе.

Я не хотела возвращаться, но отец настоял, что я должна получить образование в том же университете, который окончил его брат. Сейчас дядя Джорджио проживает в Париже, имеет огромный особняк, прислугу и больше десяти автомобилей. Папа хочет для меня такой же жизни, не понимая, что переводчик во мне просто мечтает реализоваться. Единственным моим желанием было – не уезжать из Триеста. Но, закончив там успешно старшую школу, я, не без помощи дяди, сумела поступить в тот самый университет, дистанционная программа которого позволяла мне учиться онлайн и даже общаться с другими студентами на форуме официального сайта. Я познакомилась с отличными девушками и забавным ровесником, Диего. Была наслышана о студенческих вечеринках, пикниках, совместных уик-эндах. И, в конце концов, когда настало время возвращаться и покупать свое жилье, с отцом я уже не спорила. Ничего о том, что произошло пять лет назад на вечеринке у костра, я ему не рассказывала. Да и зачем моему чудесному, измученному жизнью папе лишние переживания? Я слишком его люблю, чтобы обрекать на стенания. У меня нет никого ближе, чем он.

Больше нет.

И я счастлива, что ему радостно от новости моего перевода на очное отделение. Второй курс я начну, как самая обычная девушка двадцати лет, которая довела себя до истощения пару лет назад и взялась недавно за голову: совмещение правильного питания и физических нагрузок – лучшее средство от уродов, которые больше не посмеют назвать меня некрасивой и толстой.

Я встряхнула головой, отбрасывая печальные мысли из моего прошлого. Да, я вернулась в Рим, но это не значит, что событие пятилетней давности сможет меня подкосить. Те придурки забыли уже обо мне, они учатся в своих престижных колледжах, ездят на шикарных машинах, трахают… красивых девушек… и даже не вспоминают про свой давний грех. Вот и отлично. Я не собираюсь думать об этом, не собираюсь портить себе жизнь. Все закончилось. Унижения и слезы остались позади. Просто моя сентиментальная натура никак не может отпустить то, что было. Итальянка во мне значительно превышает ирландскую часть, подаренную матерью.

– … И это он сказал при Орландо! – продолжает воодушевленно отец, а я, смутившись, понимаю, что не слышала ничего из того, что он говорил мне последние несколько минут.

Папа даже не заметил этого, продолжая оглядывать светлые стены нашей новой квартиры и прибивая к ним гвозди. Они понадобятся, когда мы соберемся развешивать многочисленные семейные фотографии. Когда весь мир влюбился в цифровое телевидение и многочисленные вариации смартфонов, мы с отцом продолжали фотографировать лучшие моменты из нашей жизни, не выставляя фото в «Инстаграмм». Мы украшали ими дом, каждый его уголок. В этом заключается особенность маленькой семьи Мадэри.

– Ты же помнишь Орландо? – улыбаясь и активно жестикулируя руками, говорит отец. – Он катал тебя на велосипеде в твой пятый день рождения.

Конечно, я не помнила этого мужчину, и даже не знаю, какую роль он играл в разговоре отца, но папе и не нужно, чтобы я отвечала: ему нравится разговаривать, и ему нужен слушатель.

– Так вот, – с энтузиазмом продолжает он, вертя в руке небольшой молоток. Между его большим и указательным пальцем появляется очередной гвоздь, и он, как и обычно, прищуривается, – Орландо сделал вид, что ему все равно… Ева, ну ты же знаешь, как хорошо у него это получается! – взрыв хохота обозначает, что сейчас мне пора улыбнуться. Знак того, что я в курсе всего, что он мне сообщает.

К сожалению, мои собственные рассуждения атакуют с новой силой и через несколько минут до меня доносятся лишь отголоски папиного монолога:

– Он делал все идеально, бросал мяч с поражающей точностью!..

– О, ты должна была попробовать ту праздничную лазанью…, а вот котлеты оказались ужасными, подгоревшими…

– Нет, Орландо, конечно, взял свое… Ну, ты же его знаешь…

Весь сумбур не складывался у меня в голове. Любому гостю показалось бы, что папа чересчур разговорчив, но я понимаю: это его способ забыться, чувствовать себя лучше. Ему нужно болтать, даже не вступая в диалог. Это его отдушина. Его любовь. Бесконечные разговоры, воспоминания о прекрасных днях его молодости. Очень надеюсь, что в новом районе папа сможет найти друзей. Так должно случиться с его-то общительностью. Люди у нас добрые, ласковые, любители потрепать языком. Мне доводилось в детстве летать в Дублин. Поначалу мне показалось странным, что эмоции не выплескивались наружу тут же, не находили выхода при потребности. Итальянцы не держат в себе ни злость, ни радость. А мама была другой. Мама была настоящей холодной ирландкой. И однажды она не выдержала. Потом папа рассказывал, что ей никогда не хотелось жить здесь: в солнечном Риме. Она мечтала вернуться на Родину. Ее мечта исполнилась. Нас в своем будущем она не видела, как оказалось.