— Постой здесь и послушай, — шепчет он. — На входе я подниму шум.

На миг появляется желание схватить его и удержать. Утащить обратно на паромную станцию. Однако я лишь киваю, и он испаряется. Нежданчик для Ползина сразу с обеих сторон. Приличный план.

Проходит несколько минут, и Ползин замолкает, он вроде как что-то услышал. Доносится грохот.

«Уилл».

Вновь кручу ручку и на этот раз с легкостью распахиваю дверь.

В помещении будто бы пусто. На стойке полно кондитерских изделий. Деревянные столики и стулья, некоторые перевернуты.

Точно призрак, проскальзываю внутрь и бесшумно закрываю дверь. Тогда-то я и замечаю тело.

Мертвого Дмитрия возле дальнего коридора.

Кто его убил? Где Ползин? С кем он разговаривал?

Где-то за спиной раздается грохотанье. Лязг металла. Возможно, подносы, вешалки. Порываюсь пойти на звук, но меня останавливает робкий голос.

— Кристофер?

Я думал, что больше никогда не услышу этот голос. Не поверив своим ушам, оборачиваюсь.

Она в темном углу, полусидит, полулежит, прижимает руку к груди, белая кондитерская куртка залита кровью.

«Моя мать».

Сердце останавливается. Все останавливается.

— Мам?

Услышанное детское имя лишает дыхания, зато я наконец-то выхожу из ступора. Бросаюсь к ней и грохаюсь рядом на колени.

— Мам.

Ее глаза мокры от слез. Она шевелит губами. Но не выходит ни звука. В светлых волосах виднеются серебристые прядки.

Седым я представлял отца, ее — никогда.

Прижимаю ладонь к ее липкому лбу, к шее, где слабо и хаотично бьется пульс.

— Надо отвезти тебя в больницу. Идти сможешь?

— Ш-ш-ш, Кристофер, нет. — Дышит она как-то странно.

— Надо…

— Нет времени, — едва слышно шепчет она. — Здесь нет больниц.

Конечно. Это же остров.

— Тогда воздушным транспортом. — Моя трубка у Уилла. — Уилл! — кричу я.

Мой возглас вгоняет ее в панику.

— Ш-ш-ш. Просто выслушай, хорошо? — Она поднимает руку, видимо, хочет меня коснуться.

Исступленно хватаюсь за ее ладонь.

— Я думал, ты умерла…

— Знаю, — перебивает она. Голос такой тусклый. — Послушай… Кристофер… ты должен знать… я творила ужасные вещи. До встречи с твоим отцом… я была потеряна. Мой предел…

— Ничего страшного. — Пятно расползается по ее груди, куртка становится красной. — Нужно прижать, — говорю я, убираю ее руки и надавливаю. — Тебя еще куда-нибудь ранили?

Она качает головой и пытается оттолкнуть мою руку, но безрезультатно.

— Послушай, малыш, тебе нужно это услышать. Я была предателем… Меня называли Фениксом.

Цепенею. Отрываю взгляд от своих окровавленных рук на ее груди и смотрю в белое растерянное лицо.

— Ты?

На секунду она закрывает глаза, нежные веки на фоне бледной кожи кажутся пурпурными. Она вновь их распахивает, взор несказанно печален.

— Когда мы с твоим отцом познакомились, я была сама не своя. Рекрутировали меня молодой, меня переполняли горечь и ярость. Я не сомневалась, что до глубины души была средоточием зла… что меня нельзя было спасти… но он меня изменил…

— Мам… — Голос сипит.

— Твой отец… — Пауза. Похоже, она собирается с силами. — Он начал меня менять, но именно ты все довершил. Мне хотелось стать человеком, которым ты сможешь гордиться. Я начала перекраивать свою жизнь. — Она прерывисто вздыхает. — Я пыталась уничтожить следы нанесенного мной урона. Пыталась все делать правильно. Но все это меня же и настигло…

Чувствую, как кровь просачивается между пальцами, и понимаю, что моя попытка ее спасти ничтожна.

— Ничего, — выдавливаю из себя. — Я люблю тебя.

— Мне пришлось сдаться. — Она хватает ртом воздух, говорит быстрее, торопится все выложить. — Это был правильный выбор… единственный выбор. Мы все спланировали. Вы с отцом поселились бы в безопасном месте, а я донесла бы на саму себя. Я слишком любила вас обоих. Больше всего на свете… никогда в этом не сомневайся, малыш. Но до нас добрались… как раз перед тем, как он тебя вывез.

— Добрались? Ты имеешь в виду Хартум?

— Да. — Ее глаза наполняются слезами. И она шепчет: — Это из-за меня на него вышли. Это я его убила.

— Нет…

— Да, — яростно говорит она. — Не переубеждай. Он не стал бы.

Сердце будто растоптали.

«Отец».

В памяти вспыхивают все кошмарные мысли, с которыми я носился весь последний месяц.

— Он собирался привезти меня сюда? — шепчу я. — На остров Медлин?

Она кивает, взгляд свирепый.

«Единственный способ добраться до него зимой — на снегоходе. О нем знаем только мы. Секрет».

Господи, отец.

Она сжимает мою руку, хватка неожиданно сильная.

— Послушай, малыш… Арчи доверять нельзя. Он во всем этом замешан. Он… — Губы беззвучно движутся, глаза закрываются, и по ней прокатывается волна боли.

Мне и так ясно, что она хочет сказать.

«Гнездо».

Русский, американец и британец.

Ползин — это Сирин.

Моя мать — Феникс.

По телу пробегает холодок. Арчи — Гриффин.

— Арчи, — одеревенев, говорю я, не в силах в это поверить. До сих пор Арчи был единственным, в ком я был уверен. Единственной константой. — Давно ты об этом знаешь?

— Не очень, — выдыхает она. — С прошлого года. Я его выманила при помощи файла… и Сергея.

Подавляю одновременно и всхлип, и смех.

— Только ты.

Она улыбается, именно так, как улыбалась, когда я был ребенком. Лицо излучает любовь и потворство, взгляд выражает тепло и привязанность. Давненько на меня так не смотрели.

Она касается ладонью моего лица.

— Кристофер…

В это же мгновение позади нас раздается грохот. Обернувшись, подскакиваю на ноги. Мимо меня проносится Ползин, за ним гонится Уилл. Выражение лица у Уилла мрачное, и впервые с момента нашего знакомства Ползин до ужаса перепуган. Держу пистолет в руке и готов ввязаться в потасовку, но на то нет необходимости: Уилл справляется сам. Он цепляет Ползина и, протащив, швыряет в ближайшую стену, к горлу мужчины приставлен нож.

Ползин бормочет мольбы на русском, но Уилл их игнорирует.

— Ты их убил, — вопит он. — Перед смертью ты выслушаешь их имена.

Поворачиваюсь к матери, смутно улавливаю речь Уилла, перечисление имен.

Ее глаза закрыты, лицо бледное как мел.

— Мам… — Хлопаю ее по щеке, но глаз она не открывает. — Мам! — Позади меня по-прежнему говорит Уилл. Имена перемежаются с хлопками и стонами Ползина. — Уилл! — кричу я. — Она умирает. Помоги!

Уилл затихает. До меня долетают булькающий звук и стук тяжелого удара, а в следующий миг он уже рядом со мной. Даже не глядя, знаю: Ползин мертв, без зазрения совести убит. Он даже не выслушал имена, что Уилл хотел перечислить.

— Я звоню «девять-один-один», — вынимая мой телефон, говорит Уилл.

Мамины ресницы трепещут. Прикладывая явные усилия, она открывает глаза.

— Файл… — выдыхает она. — Он в старом маяке… под свесом крыши. С западной стороны… увидишь. Защити его, Кристофер. Не позволяй Арчи…

— Понимаю, — заверяю я, убираю со лба влажные от пота пряди серебристо-светлых волос.

Ее дыхание затихает.

— Не запоминай меня такой, малыш. Помни нас такими, какими мы были раньше.

— Мы с тобой и отцом на пляже в Бретани, — соглашаюсь я. — И дурацкий матрас в виде дельфина.

Я уже давно отпустил ее руку и придавливаю ей грудь. Она едва заметно содрогается от хриплого смеха, а у меня сжимается сердце. Немощной рукой она обхватывает мое запястье.

— Вы с отцом вернули меня к жизни… Прости, я все испортила.

Беспомощно гляжу на Уилла. Он с кем-то общается по телефону, взгляд потемнел. Он думает о том, о чем не могу думать я.

О чем не буду думать.

Поворачиваюсь к матери.

— Мам, я не могу снова тебя потерять, — говорю я. — Скажи, что мне сделать. Должно быть хоть что-то…

Она стискивает мою руку.

— Посмотри на себя, — выдыхает она. — Я за тобой наблюдала. За твоей карьерой. Боже, какие красивые картины! Мне очень жаль, что ты закрылся от мира, но это моя вина. Тебе не стоило… — Взор меняется, затуманивается. Интересно, она вообще меня видит?