— Девушкой? — рассмеялась его собеседница, продемонстрировав прелестную ямочку на левой щеке. — Прощайте, косы! Время пришло. У меня нет никакого желания становиться старой девой.

— Ну, это мне кажется весьма маловероятным. Вы одна?

— Нет, я пришла вместе с родителями, но потеряла их из виду. Однако они не замедлят появиться, — добавила она с шаловливой улыбкой.

Ее отец был влиятельным меховщиком. Карл познакомился с ним тремя годами ранее, когда сопровождал Андре Фонтеруа на Выставку охоты и мехов. Эталон элегантности, долговязый и искренний, Рудольф Ган питал страсть к литературе, и Карл провел несколько вечеров, изучая первые издания книг в его библиотеке. Еще издатель ощущал себя большим должником перед меховщиком: именно Ган финансировал строительство нового современного госпиталя, первой еврейской клиники в Саксонии, в которой хирург спас Петера, сделав ему непростую операцию по удалению аппендикса.

— Ну, вот и они! — прошептала Лизелотта, заметив родителей. — Пойду-ка я еще немного погуляю.

Рудольф Ган поздно женился, его избранница была намного младше его, и теперь он холил и лелеял двоих своих детей, но кто мог его осудить за это? Ведь и Ева испытывала к своему сыну небывалую нежность. Супруга сильно удивила Карла тем, что столь резко отчитала бедного Петера. Карл не ожидал, что она может быть настолько суровой, но, похоже, Ева переживала, видя, что ее малыш превращается в молодого человека, и с нежностью и тревогой следила за этим превращением.

Через час меланхоличная прелесть романсов Шуберта полностью подчинила себе слушателей. Баритон был прекрасным исполнителем, одним из самых знаменитых певцов Германии, а блистательная, выверенная игра Евы отличалась удивительной динамичностью и самым чудесным образом передавала композиционную строгость «Зимнего пути».

Однако Карл, сидящий во втором ряду, никак не мог расслабиться, он буквально «затылком чувствовал» тревожную тишину концертного зала, как будто в ней таилась незримая угроза.

Волнение нарастало, и вскоре Карл ощутил, что задыхается. У него на лбу выступили крупные капли пота. Мужчина промокнул их платком. Он не имеет права поддаться панике! Нельзя, чтобы прожитые годы оставили о себе лишь дурное воспоминание.

Карл сидел слишком близко от сцены, и ему было неловко покинуть свое кресло, побеспокоить соседей и, возможно, помешать выступлению виртуозов. И тогда, чтобы пережить страшное одиночество и беспросветную тоску, навеянные этой слишком очеловеченной музыкой, он сосредоточил свой взгляд на жене, черпая в ее светлом образе ту силу, которую растерял в окопах близ Соммы ночью, пропитанной дождем и свинцом.

Ева отдавала с трепетом внимающим слушателям самую ценную, самую сокровенную часть себя, отдавала столь легко и искренне, что Карл почувствовал укол ревности. Длинное черное кружевное платье, две броши с бриллиантами, приколотые с двух сторон скромного декольте… Она обнажала душу, и в какой-то момент Карл подумал, что никогда раньше его жена не была столь прекрасна.

Вожжи хлопнули по крупам небольших резвых лошадок, которые шли нестройной рысью. Копыта коней и колеса телеги поднимали на лесной дороге облака белой пыли.

Григорий Ильич открыл флягу, сделал глоток и предложил Сергею. Перехватив вожжи одной рукой, паренек поднес горлышко к губам. Крепкий напиток ожег горло. Четырнадцатилетний подросток сделал над собой усилие, чтобы не скривиться, и вытер пот, заливавший глаза.

Они выехали на рассвете. И вот теперь жаркое солнце беспощадно пекло обнаженную голову Сергея. Григорий категорически отказывался снимать меховую шапку, он лишь сбил ее на затылок. Колеса подпрыгивали на кочках. Весь последний час Григорий жаловался на боль в спине.

— Скоро приедем, — сообщил Сергей, чтобы подбодрить спутника.

— Да что ты говоришь! Уж пора бы! — проворчал мужчина. — Повезло твоему отцу, что я согласился его заменить.

— Но ты ведь отлично знаешь, что из-за больной ноги он плохо переносит дальнюю дорогу.

— Лучше скажи, что он просто хотел порыбачить вместе со Старшим.

Григорий почесал бороду. Сергей улыбнулся. Он знал, что Григорий Ильич за друга даст себя на кусочки изрубить. Дружба связала их навеки. «Как Марусю и меня», — подумал мальчик. При мысли, что с началом лета его чувства к Марусе изменились, перестали быть просто дружескими, Сергей нахмурился. Когда он видел, как она идет, босоногая, в легком платье, с рыжими волосами, разметавшимися по плечам, подростка охватывало странное волнение и он испытывал непреодолимое желание задать стрекоча. Если девочка дразнила его, то Сергей становился красным как маков цвет. Взбешенный, он отворачивался, так как считал, что его смущение всем бросается в глаза, и делался еще более мрачным.

Григорий посоветовал парню придержать лошадей. Они рисковали пропустить развилку дороги, где им следовало взять левее. Сергей послушался и посмотрел на лошадей, встряхивавших гривами, чтобы отогнать тучи мошкары, которые налетели, как только кони пошли помедленнее.

Григорий сплюнул.

— Еще немного, и будем на месте.

Сергей остановил лошадей на поляне. Многовековые кедры источали терпкий смолистый аромат. Слышно было лишь бряцание конской сбруи, да шум ветра в кронах деревьев. Ни одна птица не пела. Парнишка спрыгнул на землю.

— Отличное место, как ты думаешь? — обратился он к спутнику, осматриваясь вокруг.

Сергей наклонился, чтобы сорвать горсть черники, которую он тут же отправил в рот. Григорий пожал плечами.

— В любом случае, им надо обжиться здесь до наступления зимы. Давай-ка поторопимся, они мне за неделю порядком надоели. Только и делают, что едят да пачкают.

Специалист по животноводству с лицом, заостренным, как звериная мордочка, дал им кучу рекомендаций, которым необходимо было следовать, прежде чем выпустить ценных хищников на волю. Зверьков нельзя пугать, их надо кормить несколько раз в день. Оба охотника чуть не умерли со скуки. Они мечтали лишь о возвращении домой.

Работы было невпроворот, ценилась каждая пара рук. Сергей знал, что его мать каждое утро поднимается с рассветом, чтобы набрать грибов, дикого лука, крапивы, черники или черной смородины. Проворная Маруся первой взбиралась на дерево, чтобы натрясти кедровых шишек с вкусными орешками. Следовало приглядывать за посевами конопли и ржи, так же как за морковью и репой. Некоторые посевы были расположены далеко от хутора, и, чтобы дойти до них, требовался не один час. Все было продумано и учтено, ведь от летней страды зависела жизнь общины в течение суровых зимних месяцев.

С тех пор как большевики навязали охотникам твердые цены на пушнину, уже нельзя было рассчитывать на торговлю. Отныне все меха следовало сдавать председателю колхоза в Ивделе. Доход упал почти вдвое, и хуторяне больше не могли покупать необходимые им товары. Но привыкшие к трудностям сибиряки научились использовать любые ресурсы тайги. Запасы инструментов, оружия, домашней утвари и семян, созданные десять лет тому назад благодаря мудрости Старшого, по-прежнему оставались их самой охраняемой тайной. Сколько крестьян было расстреляно из-за того, что спрятали несколько жалких колосков хлеба, чтобы накормить семью?

Сергей сдернул кусок домотканого полотна и достал первую клетку. На темно-коричневой мордочке зверька опасливо поблескивали два маленьких черных глаза.

— Эй, не бойся, дружище, сейчас ты получишь свободу, — прошептал мальчик.

— Ты разговариваешь с животными! — расхохотался Григорий, держа по клетке в каждой руке.

— Хотел бы я посмотреть, как бы ты себя чувствовал на их месте! — откликнулся Сергей, ставя клетку у подножия дерева. — Всю жизнь ты живешь в покое и довольстве на звероферме, тебя кормят и поят, и вот однажды ты понимаешь, что тебя отпускают на волю… Я не удивлюсь, если их сожрут уже через четверть часа.

— Это невозможно, мой дорогой, это запрещено Госпланом, — сыронизировал Григорий. — Не забывай, что сейчас мы держим в своих руках «черное золото» страны. Эти бесподобные животные оказались на грани исчезновения. А сейчас соболя вновь размножаются. Когда я думаю о том, что мои предки выплачивали налоги царскому правительству шкурами вот этих красивых зверьков, мне становится тошно.