Мне совсем не хотелось угождать Дракону, но я задалась целью не дать ему проделать такое со мною еще раз – хватит с меня заклинаний! Я просыпалась по четыре раза за ночь, ощущая слово «лиринталем» на губах, чувствуя его вкус во рту, словно ему там самое место, и еще – раскаленно-горячие Драконовы пальцы на своем предплечье.

Опаска и труд – не самые плохие товарищи. И уж всяко лучше, чем одиночество и глубинные страхи, из которых самые худшие, как я знала, наверняка сбудутся: еще целых десять лет я не увижу отца с матерью, и больше мне уже не жить в родном доме, не бегать на воле по лесам; какая бы уж там могущественная алхимия ни действовала на Драконовых девушек, скоро она и меня подчинит себе и превратит в кого-то, кого я и сама в конце концов не узнаю. По крайней мере, пока я орудовала ножом у очага, изнемогая от жара, для лишних мыслей времени не оставалось.

Спустя несколько дней, когда я поняла, что Дракон вовсе не собирается применять ко мне жуткое заклинание за каждой трапезой, я перестала стряпать как одержимая. Но тогда я обнаружила, что больше мне заняться нечем, даже если нарочно искать себе работы. Башня была огромная, но прибираться в ней не требовалось: ни пылинки не оседало в углах подоконников – и даже на крохотных резных виноградных лозах раззолоченной рамы.

Картина-карта в моей комнате мне по-прежнему не нравилась. Ночами мне чудилось, будто от нее доносится тихое журчание, словно вода утекает по желобу, и каждый день она красовалась там, на стене, во всем своем вопиющем великолепии, и властно притягивала мой взгляд. Сердито на нее зыркнув, я спустилась вниз. Высыпала в погреб репу из мешка, мешок разорвала по швам и завесила картину мешковиной. Теперь, когда роскошную позолоту удалось прикрыть, в комнате тотчас же сделалось уютнее.

Остаток утра я снова просидела у окна, глядя на долину и изнывая от одиночества и тоски. Был самый обычный рабочий день; мужчины собирали в полях урожай; женщины стирали у реки. Даже Чаща показалась мне почти родной: громадная глухая стена непроглядной черноты, неизменная в своем постоянстве. На нижних склонах гор в северном конце долины паслось многочисленное стадо овец, принадлежащее Радомско: оно походило на блуждающее белое облако. Я понаблюдала за овцами, немного поплакала, но даже горю положен предел. К обеду я страшно соскучилась.

Моя семья была не богата и не бедна; в доме у нас хранилось целых семь книг. Я-то прочла только четыре; едва ли не каждый день своей жизни я проводила под открытым небом, даже в дождь и даже зимой. Ну да теперь у меня особого выбора не осталось, так что, когда я в тот день относила поднос в библиотеку, я оглядела полки. Если я и одолжу на время книжку, что в том дурного? Другие девушки библиотекой наверняка пользовались – когда они уезжали из башни, все наперебой твердили, какие они начитанные.

Так что я храбро подошла к полке и вытащила книгу, которая просто-таки взывала: возьми меня! Роскошный переплет из блестящей, пшеничного оттенка кожи мягко поблескивал в свете свечей и смотрелся богато и маняще. Вытащив фолиант, я на миг засомневалась: он оказался куда больше и тяжелее, нежели книжицы в моем родном доме; и кроме того, обложку покрывали великолепные золотые узоры. Но никакого замка на ней не было, так что я унесла добычу в свою комнату, чувствуя себя немного виноватой и пытаясь убедить себя, как это ужасно глупо.

Я открыла книгу – и почувствовала себя еще глупее: я ничегошеньки не понимала. И не то чтобы я не знала этих слов или их значения; я понимала каждое слово, что я прочла на первых трех страницах; и тут я оторвалась от книги и задумалась: а про что все это было? Ответить на свой вопрос я не смогла: я понятия не имела, о чем только что читала.

Я вернулась к первой странице и снова была совершенно уверена, что все понимаю и что все, о чем тут говорится, исполнено глубокого смысла – более того, все казалось правдивым и истинным, будто я всегда это знала и просто не облекала прежде в слова; как будто книга ясно и четко объясняла то, чего я никогда не понимала. Я довольно кивала, благополучно продвигалась дальше – и на сей раз добралась аж до пятой страницы, когда опять осознала, что никому не сумела бы пересказать, что было в начале или, если на то пошло, даже страницей раньше.

Я обиженно воззрилась на книгу, опять открыла ее на первой странице и начала читать вслух, по одному слову за раз. Слова пели как птицы, срываясь с моих губ, – дивные и прекрасные, – и таяли как засахаренные фрукты. Мне по-прежнему никак не удавалось удержать в голове их последовательность, но я продолжала завороженно читать, – и тут дверь с грохотом распахнулась.

К тому времени я уже перестала задвигать дверь мебелью. Я сидела на кровати, которую переставила к окну, чтобы света было больше, а прямо напротив меня, в обрамлении дверного проема стоял Дракон. Я так и застыла, открыв рот – читать я, понятное дело, перестала. Дракон не помнил себя от ярости. Грозно сверкая глазами, он простер руку и произнес:

– Туалидетал.

Книга рванулась у меня из рук, пытаясь улететь через всю комнату к нему. Я машинально вцепилась в обложку: сама не знаю, что на меня нашло! Книга забилась, пытаясь высвободиться, но я с каким-то дурацким упрямством резко дернула ее на себя – и крепко прижала к груди. Дракон изумленно глядел на меня, разъяряясь все больше. Он вихрем пронесся через тесную комнатушку, пока я с запозданием пыталась подняться на ноги и отступить, да только податься было некуда. Не успела я и глазом моргнуть, как он уже навис надо мною и толкнул обратно на подушки.

– Итак, – вкрадчиво промолвил он, рукой надавливая мне на ключицу и с легкостью притискивая к кровати. Сердце мое неистово колотилось где-то между грудиной и спиной, каждый удар сотрясал все мое существо. Дракон отобрал у меня книгу – у меня хотя бы хватило ума не цепляться за нее снова – и одним неуловимым движением отшвырнул ее на столик.

– Агнешка, значит? Агнешка из Дверника.

Похоже, он ждал ответа.

– Да, – прошептала я.

– Агнешка, – пробормотал он, склоняясь ко мне. Неужто вздумал меня поцеловать? Я холодела от ужаса – и все-таки какая-то часть моего существа, пожалуй, хотела, чтобы это наконец произошло и мне не нужно было бы больше бояться. Но целовать он меня вовсе не стал. Дракон придвинулся так близко, что в зрачках его я различала отражение собственных глаз, и промолвил:

– А скажи-ка мне, милая Агнешка, откуда ты на самом деле? Тебя подослал Сокол? Или, может статься, сам король?

До сих пор я в ужасе глядела на его губы; теперь я вскинула глаза:

– Я… что?

– Я ведь все равно все узнаю, – заверил он. – Какое бы искусное заклинание ни соткал твой хозяин, в нем непременно обнаружатся дыры. Твоя… семья, – это слово Дракон произнес с издевкой, – может, и думает, будто тебя помнит, но у них наверняка не найдется всего того, что обычно остается от ребенка. Пары варежек, поношенной шапочки, целой коллекции поломанных игрушек… этого всего я в твоем доме не сыщу, так?

– Все мои игрушки поломаны? – беспомощно переспросила я, уцепившись за ту единственную фразу из его речи, которую вообще поняла. – Поломаны, да? Вся моя одежда тут же превращалась в лохмотья, наш мешок для сбора старых тряпок только ею и набит…

Дракон с силой придавил меня к кровати и нагнулся совсем низко.

– Не смей мне лгать! – прошипел он. – Я вырву правду у тебя из глотки…

Пальцы его легли мне на шею, а колено вжалось в матрас между моих ног. Захлебнувшись ужасом, я уперлась ладонями ему в грудь, изо всех сил толкнула, напрягшись всем телом, и сбросила с кровати нас обоих. Мы тяжело рухнули на пол, он оказался подо мною, я кое-как поднялась и точно испуганный кролик кинулась к двери. Побежала я к лестнице. Не знаю, на что рассчитывала: за главные врата я выбраться никак не могла, а больше идти было некуда. Я просто мчалась сломя голову: спотыкаясь, скатилась вниз по двум лестничным пролетам и, заслышав преследующие меня шаги, нырнула в полутемную лабораторию, где шипели пары и клубился дым. В отчаянии я проползла под столами, забилась в темный уголок рядом с высоким застекленным шкафом и подтянула к себе ноги.