Под моими руками пряное благоухание розмарина и лимона набирало силу, разгоняя вонь порчи. Желчь из раны потекла снова, еще и еще; мне бы полагалось забеспокоиться, да только рука Дракона выглядела все лучше и лучше: жуткий зеленоватый оттенок спадал, потемневшие, распухшие вены втягивались внутрь.
У меня уже не хватало дыхания. Кроме того, я каким-то образом почувствовала, что пора заканчивать – работа моя исполнена. Я завершила мелодию простеньким перепадом нот: вверх-вниз; под конец я уже не столько пела, сколько мурлыкала себе под нос. Сияющее зарево там, где он держал руку у локтя, разгоралось сильнее и ярче – и вдруг тонкие росчерки света выстрелили из-под его пальцев и растеклись по венам точно ветки. Гниль исчезала; плоть выглядела вполне здоровой, по коже вновь разлилась обычная нездоровая бессолнечная бледность, всегда ему присущая.
Я глядела, затаив дыхание и едва смея надеяться, и тут Дракон заворочался. Глубоко вдохнул, заморгал, глядя в потолок – взгляд его снова стал осмысленным, – и пальцы, намертво стискивающие локоть, разжались один за другим. Я едва не разрыдалась от облегчения: недоверчиво и обнадеженно я глядела в его лицо, губы мои сами собою складывались в улыбку – а Дракон взирал на меня потрясенно и негодующе.
Он приподнялся на подушках. Содрал с руки примочку из розмарина с лимоном, сжал ее в кулаке, недоверчиво на нее уставился, затем перегнулся и схватил с покрывала в изножье кровати маленький дневник. Я положила его там, чтобы подглядывать, пока работаю. Дракон воззрился на заклинание, перевернул книжицу, чтобы рассмотреть корешок – словно глазам своим не верил! – и обрушился на меня:
– Ты, невозможная, несчастная, несуразная упрямица, что, ради всего святого, ты натворила на сей раз?!
Я негодующе откачнулась на пятках назад: и это после того, как я только что спасла не только его жизнь, но все, что только в нем есть, и все королевство от того чудовища, что сотворила бы из него Чаща!
– А что от меня требовалось? – осведомилась я. – И откуда мне было знать, что делать? Кроме того, оно же сработало, разве нет?
Почему-то мои слова лишь разозлили его так, что он аж дар речи утратил. Он вскочил с моей постели, швырнул книжицу через всю комнату – заметки разлетелись во все стороны! – и выбежал в прихожую, не произнеся ни слова.
– Мог бы хоть спасибо сказать! – крикнула я ему вслед, сама разозлившись не на шутку. И лишь после того, как шаги Дракона затихли в отдалении, я вспомнила, что ранен он был, спасая мою жизнь, и что наверняка свершил невозможное, чтобы вообще успеть ко мне на помощь.
Эта мысль, понятное дело, моего настроения не улучшила. Равно как и утомительная работа по уборке моей жалкой комнатушки и перестилание постели: пятна не отстирывались, все пахло отвратно, хотя и без привкуса искажения. Наконец я решила, что в кои-то веки воспользуюсь магией. Я начала было один из тех заговоров, которому научил меня Дракон, но тут же передумала и пошла подобрала дневник в углу. Я была не сказать словами как благодарна этой маленькой книжице и ее автору, магу или ведьме из далекого прошлого, – даже если от Дракона благодарности не дождешься! Уже на первых страницах я, к вящей моей радости, нашла заговор для освежения комнаты: «“Тишта” – петь то выше, то ниже, трудами направить». Я до середины пропела его про себя, пока переворачивала влажный запачканный чехол. Воздух вокруг меня сделался холодным и хрустким, но не неприятно кусачим; к тому времени, как я закончила, постельное белье стало ослепительно-чистым, точно его только что выстирали, а чехол пах так, как будто только сейчас из летнего стога. Я снова собрала кровать, тяжело опустилась на нее, словно бы сама себе удивляясь, когда последние остатки отчаяния меня покинули, а вместе с ними и силы. Я рухнула на постель и едва успела натянуть покрывало, как тут же и уснула.
Просыпалась я медленно, мирно, благостно, сквозь окно на меня изливался солнечный свет – и лишь постепенно я осознала, что в комнате не одна.
Дракон сидел у окна на рабочем стульчике, пепеля меня взглядом. Я приподнялась на постели, протерла глаза и в свой черед гневно воззрилась на него. Он протянул мне книжицу.
– Почему ты выбрала именно ее? – осведомился он.
– Там же полно заметок! – объяснила я. – Я подумала, это наверняка что-то важное.
– Ничего там важного нет, – заявил Дракон. Я, правда, ему не поверила: иначе с чего бы он так разозлился из-за этой книжицы? – Она бесполезна – она оставалась бесполезной на протяжении всех пяти сотен лет с тех пор, как эти записи были сделаны, и за целый век пристального изучения из нее не удалось извлечь никакой пользы.
– Что ж, сегодня она оказалась очень даже полезной, – возразила я, скрещивая на груди руки.
– Откуда ты узнала, сколько именно взять розмарина? – спросил Дракон. – И сколько лимона?
– Так ты же перепробовал самые разные дозы, судя по этим таблицам, – объяснила я. – Я и подумала, что количество не так уж и важно.
– В таблицы занесены неудачи, ты, нескладная дуреха! – заорал Дракон. – Никакая из этих доз не сработала – ни по отдельности, ни в качестве примесей, ни в сочетании с какими-либо заклинаниями – так что ты такое сделала?
Я глядела на него во все глаза:
– Ну, взяла ровно столько, чтобы запах был приятным, обдала кипятком, чтобы еще усилить аромат. И использовала заговор с той же страницы.
– Но там нет никаких заклинаний! – запротестовал Дракон. – Два тривиальных слога, и только, в них нет никакой силы…
– Когда я пропела их достаточно долго, магия хлынула потоком, – объяснила я. – Я пела на мотив «Многая лета», – добавила я. Дракон побагровел и вознегодовал еще больше.
В течение часа он придирчиво допрашивал меня, как именно я налагала чары, и раздражался все сильнее: я едва могла ответить на его вопросы. Дракон хотел знать, какие в точности слоги я использовала и сколько раз они повторялись, хотел знать, на каком расстоянии я находилась от его руки, и сколько было розмариновых веточек, и сколько лимонных шкурок. Я пыталась отвечать как можно точнее, но чувствовала – все это неправильно, не так; и наконец, пока он яростно записывал что-то на своих листочках, я не сдержалась:
– Но ведь все это вообще не важно! – Дракон приподнял голову и сердито воззрился на меня, а я продолжала, невразумительно, но убежденно: – Это просто… вроде как идти куда-то. Идти можно не одной дорогой. – Я указала на его записи. – Ты пытаешься отыскать дорогу там, где ее нет. Это все равно как… все равно как собирать что-нибудь в лесу, – внезапно поняла я. – Ты продираешься сквозь заросли и меж деревьев, и каждый раз делаешь это по-разному, – торжествующе закончила я, искренне радуясь тому, что подыскала объяснение настолько понятное и простое. А Дракон лишь отшвырнул перо и недовольно откинулся в кресле.
– Но это же чушь, – почти жалобно отозвался он и расстроенно уставился на собственную руку, как будто предпочел бы скорее вернуть порчу, нежели признать, что, возможно, неправ.
Он свирепо воззрился на меня, когда я так ему напрямик все и высказала – к тому времени я и сама разозлилась изрядно: мне хотелось пить, я прямо-таки умирала от голода, и на мне по-прежнему было Кристинино драное домотканое платье, которое спадало с плеч и совсем не грело. Решив, что с меня довольно, я встала и, не обращая внимания на выражение его лица, объявила:
– Я пошла в кухню.
– Отлично! – рявкнул Дракон и в бешенстве удалился в библиотеку.
Но вопрос, оставшийся без ответа, не давал ему покоя. Еще до того, как сварился куриный суп, Дракон снова возник у кухонного стола с новой книгой в руке – увесистой и элегантной, переплетенной в бледно-голубую кожу с серебряным тиснением. Он положил книгу на стол рядом с разделочной доской и твердо заявил:
– Я все понял. У тебя просто талант к целительству, и ты интуитивно угадала верное заклинание – пусть даже теперь ты не в состоянии точно вспомнить подробности. Это объясняет твою бестолковость в целом: целительство – это совсем особая разновидность магических искусств. Полагаю, обучение пойдет куда успешнее, как только мы сосредоточимся на дисциплинах целительства. Мы начнем с малых чар Грошно. – И он накрыл ладонью тяжелый том.