— Во всем мне хочется дойти до самой сути

В работе, в поисках пути, в сердечной смуте.

До сущности протекших дней, до их причины,

До основанья, до корней, до сердцевины…[Пастернак]

Разговоры тотчас смолкли, окружающие замерли, пораженные силой, звучавшей в его голосе, убежденностью, которую он вкладывал в слова давно умершего поэта, оживляя их вновь своей страстью, своей решительностью.

Сказать, что Магнус был покорен, значило не сказать ничего. Он был очарован, впечатлен, пронзен словами насквозь, а больше красотой чтеца, мерцающей синевой его глаз, силой, веявшей от каждого его слова.

Покорить Александра оказалось до смешного просто: парень был совершенно неопытен и, как ни странно, это делало его в глазах Магнуса только привлекательнее. С трудом верилось, что этот почти двухметровый красавчик с бледной кожей, восхитительным телом и удивительными глазами никогда не только не состоял в отношениях, а даже не допускал мысли о том, что может быть кому-то интересен.

Бейн ликовал. Никто не взял на себя труд убедить Алека в обратном, и только он, Магнус, приложив толику сил, заполучил такого роскошного парня. Он оказался прав, Алек был не только красив, но и умен. Они часами могли разговаривать на самые различные темы — от моды и фильмов до литературы и истории. Они все свободное время проводили вместе, много гуляли, дурачились и были бесстыдно счастливы.

Магнус, имевший обширный опыт случайных связей, но весьма малый — серьезных отношений, старался все сделать правильно. Потому что сам Александр был таким же: правильным, прямым, честным и верным, как стрела. В его речи не нужно было искать намеков и полутонов, его действия не скрывали двойного смысла, его желания, его чувства лежали на поверхности, он был словно открытая книга. Но в то же время, стоило заглянуть в эту книгу, как она утягивала на такие глубины, где, пожалуй, не бывала даже команда Кусто.

И эта простота и глубина очаровывали и влекли Магнуса. Он старался выстроить правильные отношения, стать лучшим партнером. И видел, что это ему удавалось. Спустя два месяца Алек предложил им съехаться, Магнус с удовольствием согласился. Они прожили вместе почти полгода — восхитительно-прекрасных, наполненных звуками поцелуев, запахом кофе по утрам и неистовым сексом ночами. И конечно, прекрасными стихами, которые Александр читал своим волшебным голосом, каждый раз заново открывая их для Магнуса, каждый раз посвящая и поклоняясь ему, принося слова давно живших людей, как дар своей любви.

Беда Магнуса была в том, что он уже не просто был влюблен, он любил — глубоко и безрассудно. Любил, отдавая себя. А такая любовь всегда причиняет боль, это он помнил хорошо еще со времен своего детства и самоубийства матери, которая так же — до безумия — любила неверного ей отца. Ее любовь отравила ее, сделала слабой и беспомощной и в конце концов погубила.

И Магнус знал, что нужно делать. Знал, как это сделать. Но долго не мог переступить через чувства Александра.

Пока однажды на его пути не попалась Камилла. О, она была его поля ягода, такая же беспринципная, раскованная, легко играющая чужими чувствами и жизнями. Она так же оберегала свое ледяное сердце, меняя парней чаще, чем цвет лака на ногтях. И Магнус знал, она послужит прекрасным предлогом для Алека. Именно поэтому он позволил Алеку увидеть их поцелуй. Боль в синих глазах ни шла ни в какое сравнение с болью в сердце Магнуса. Но он снова уверился, что отношения не для него. А поэтому не переставал появляться везде с Камиллой, выставляя ее словно щит для своего израненного сердца. Он покинул их небольшую полную воспоминаний квартиру, оставив ключ на постели, только недавно принимавшей в себя их разгоряченные тела. Снова переехал в кампус. Снова стал появляться на вечеринках.

Пока однажды не увидел там Алека. Он прижимал к себе роскошную фигуристую брюнетку, прильнувшую к нему, и нежно гладил ее по волосам. Вечеринка шла на спад, Рафаэль — хозяин дома — уже вырубил стерео-систему, и теперь лишь несколько человек сидели в гостиной, разбившись по парам и оккупировав всю мягкую мебель. Магнус устроился в кресле, на коленях у него сидела Камилла, прислонившись к его плечу и окутав его резким запахом лака для волос. По странной случайности, многие из оставшихся, включая хозяина дома, входили в их группу, посещавшую стихотворные вечера. Поэтому неудивительно, что старые споры разгорелись вновь. Саймон опять разгорячился, не обращая внимание на успокаивающие поглаживания своего парня, Рафаэля, и вновь принялся доказывать спокойному, как скала, Алеку, свою правоту.

— Dios, Алек, я именно это и пытаюсь тебе доказать. Слушай, я не понимаю, что с тобой стало, раньше ты лучше понимал настроения стихов, а сейчас…

Саймон пожал плечами и процитировал:

Я знаю веселые сказки таинственных стран

Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,

Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.[Гумилев]

Алек ухмыльнулся, и эта недоулыбка резанула ножом по сердцу Магнуса. Раньше улыбка Алека была широкой, как небо, и теплой, как солнце, а теперь от нее остался какой-то огрызок.

— Слава тебе, безысходная боль!

Умер вчера сероглазый король[Ахматова], — грустно ответил Алек.

Девушка, прислонившаяся к его груди, приподняла голову, с тоской глядя на него своими темными, как полуночное небо, глазами. Они были похожи с Алеком, невольно отметил Магнус — такая же красота и звериная тоска в глазах.

— Да перестань, — возмутился Саймон. И фыркнул, совершенно без уважения к чужой печали: — Королева драмы. Не знаю, что за девчонка так поступила с тобой, но, поверь, ни одна из них не стоит твоих страданий.

Камилла громко фыркнула в ответ, а девушка Алека успокаивающе провела по его груди рукой.

Алек впервые за вечер посмотрел прямо в глаза Магнуса и с улыбкой, так похожей и непохожей одновременно на ту, прежнюю, произнес:

— Имя твое — ах, нельзя! —

Имя твое — поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век.

Имя твое — поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток…

С именем твоим — сон глубок.[Цветаева]

Магнус почувствовал, как ледяные щупальца охватили его сердце, пробираясь по позвоночнику, затопив его холодным предчувствием беды. Спокойная, какая-то ледяная усталость читалась в синих глазах, теперь словно подернутых изморосью. Девушка Алека тоже встрепенулась тревожно, ловя взгляд своего парня, пока широкая ладонь вновь не уложила ее на плечо. Магнус вдруг представил, что это не он, а Алек вот так просто, не оглядываясь и не сожалея, отвернулся от него, ушел к этой черноволосой, что сейчас так беспокойно ворочается у него на плече, поглаживает его по груди. Что было бы с ним? Смог бы он отпустить его, без прощания, без объяснений? Магнус знал, что прошлого не вернуть, но он должен был хотя бы объяснить причины Алеку. Вряд ли его бывший парень согласится на приватный разговор, а значит — только сейчас, только здесь.

Он набрал в грудь воздуха и произнес:

Не буди того, что отмечталось,

Не волнуй того, что не сбылось,—

Слишком раннюю утрату и усталость

Испытать мне в жизни привелось.

И молиться не учи меня. Не надо!

К старому возврата больше нет.

Ты один мне помощь и отрада,

Ты один мне несказанный свет.[Есенин]

Он намеренно заменил слова в цитате, так это звучало более адресно.

Глаза Алека округлились, в глубине замерзшей синевы мелькнул луч надежды. Выдавливая из себя каждое слово, он снова обращался к Магнусу:

— Я знаю: он с болью своей не сладит,

С горькой болью первой любви.