- Еще долго? – негромко и с ноткой неуверенности спросил он. Я слегка вздрогнула – как бы тихо он ни спросил, все равно его голос прозвучал в моей голове оглушительно громко. Слабо рассмеялась.

- Спасибо, – прошептав ему это, я стала медленно отстранятся. Аккуратно разомкнула руки и нехотя сделала несколько шагов назад. На лице Стаса не было ни одной эмоции. Да, делай вид, что тебе было все равно. А я не буду этого делать. Пускай будет видно, что я чувствую, как мне хорошо сейчас. Я слабо улыбнулась. – Ну, как?

- Мм… Это не больно. Но очень тяжело это принять. А ты, я смотрю, увлеклась, – и в голосе чувствовался металл. Пытается казаться неприступным. На это я только шире улыбнулась.

- Да. Я люблю обниматься. Но если ты так к этому относишься, у меня возникает вопрос – как ты со своими девушками общался? Вы вообще друг к другу не прикасались?

- Хм… Я лучше не буду говорить тебе, при каких обстоятельствах я к ним прикасался, потому что в прошлый раз ты испугалась, когда я об этом говорил, – я поняла, о чем он и тут же ощутила прилив крови на своих щеках. Моя улыбка слегка дернулась, стала меньше, но не исчезла совсем.

- А… Ну, понятно, – я постаралась сгладить разговор, чтобы скрыть смущение. Как всегда, моим спасителем стал серый комок ласки – Великан уже был тут как тут, терся об мои ноги и урчал. Я быстро взяла его на руки. – Завтра продолжим, – протараторив эту фразу, я пошла к себе в комнату, решив не дожидаться ответа, чтобы не выдать себя. Сбежала с поля боя, трусиха. Зато настроение себе не испортила ничем.

Ночью мне снился балет. Я снова пересматривала выступление, сидя в зале на том же самом месте. Испытывала те же эмоции, тот же восторг и восхищение. Все было также, разница была лишь в том, что теперь я спала. Видимо, представление произвело слишком большое впечатление на меня, если уж оно мне снится.

Следующая неделя кардинально отличалась от предыдущей – теперь-то мы перестали играть в молчанку, очень много говорили, рассказывали друг другу, буквально, все, что с нами происходило за день. Продолжились наши уроки анатомии. К ним прибавилось изучение латыни – чем дальше мы уходили в разбор языка на парах, тем больше я начинала закапываться, и без чьей-то помощи я бы точно не смогла разобраться. Стас не упускал возможности помучить меня – периодически он отказывался говорить со мной на русском, только на латыни. Естественно, я его не понимала, и меня это дико злило. Но я очень легко отыгрывалась – каждый день в разное время и в разных местах (для пущего эффекта) я нападала на Стаса с очередным сеансом своей терапии, и как бы он ни пытался вырваться от меня, ему приходилось терпеть. А я в такие моменты наслаждалась сложившейся ситуацией. В один из «сеансов» я поймала себя на этой мысли. Мне нравится его обнимать. И с каждым разом все больше и больше. Такое чувство, что именно в этот момент, когда я прижимаюсь к нему, мы наиболее близки друг к другу духовно. Видимо, я на себе смогла доказать научный факт, что продолжительные объятья сближают людей. С каждым разом я вновь осознавала, что между нами постепенно смываются всякие границы – у меня почти не осталось тайн, которые я не могла бы ему открыть (я рассказала ему уже абсолютно все о себе). С нарастающим трепетом и волнением я прислушивалась к стуку его сердца и дыханию, чтобы понять, что он чувствует. Хотелось верить, что в эти моменты ему было также хорошо, как и мне. Я забывалась, растворялась в этих объятиях, вдыхая теперь уже такой знакомый запах, чувствуя тепло на пальцах. От непонятного восторга на глаза наворачивались слезы, и мне было совершенно безразлично, что это я обнимаю Стаса, а он никак не отвечает мне. Мне это не так уж и нужно. Я ведь итак знаю, что он смотрит на меня все время, следит за моими движениями, которые я почти перестала контролировать из-за этой «терапии».

В очередной раз я прижалась к Стасу и, закрыв глаза, не думала ни о чем, провалилась в прострацию. Руки все также ощущали тепло его кожи, на волосах угадывалось его дыхание. И больше ничего не надо. Неожиданно, по спине прокатился разряд тока – я почувствовала, как его рука легла на мою талию, а другая скользнула по позвоночнику и замерла на середине. Что это? Что он делает? Перехватило дыхание, я почти тут же отстранилась, но рук не убрала. Посмотрела ему в лицо, но не осмелилась сказать хотя бы слово. У меня пропал дар речи. Я лишь смотрела на него, лицо покрылось румянцем. А Стас посмотрел на меня и понял мой немой вопрос.

- Ты же обнимаешь меня. Почему я не могу этого сделать? – негромко произнес он. Это был не вопрос. Стас не ждал никакого ответа. Я лишь глубоко вздохнула, ощущая его крепкие руки на себе. – Если ты мне сейчас скажешь, чтоб я этого не делал – мы вообще все это прекратим. Каждый день ты мне даешь по сто поводов, и ты просто не имеешь права сейчас меня останавливать.

А я не собиралась этого делать. Даже не думала. Меня другое поразило – помогает? Он не боится? Я думала об этом, глядя на него. Отрицательно закачав головой, снова приблизилась и уткнулась лицом в его шею. Я сглотнула, наконец, вспомнив, как дышать. Мое сердце забилось быстрее, а руки слегка подрагивали. Я смогла ему помочь. Ему лучше. От этой мысли на глаза навернулись слезы, а губы расплылись в улыбке. И внутри все начало чертыхаться. Я крепче сжала свои руки, с наслаждением думая о его руках, без движения покоящихся на моей спине и талии. От этих прикосновений веяло спокойствием и защитой. И они были какими-то странными – его руки были расслаблены, никакого напряжения не ощущалось, но в то же время я понимала, что, если я захочу освободиться – у меня не получится, он просто не выпустит меня. Еще один трюк каратистов с черным поясом? Какая разница, в любом случае, мне это нравится. Я чувствую себя нужной и в полной безопасности.

Может, пора уже признаться в своих чувствах хотя бы самой себе? Алён, ты влюблена. И это произошло не сейчас. Если бы ты до этого ничего не испытывала – вряд ли бы вы сейчас вот так стояли. Что же со мной произошло? Стокгольмский синдром? Как глупо. И вообще, почему я сейчас об этом думаю? Наслаждайся моментом, Алёна, а думать будешь потом, для этого есть вся ночь.

Мы простояли так всего пару минут, но у меня было чувство, что прошло несколько часов. Стас не шевелился, больше не издал ни звука. А я слушала его дыхание и биение сердца, уже совершенно ничего не скрывая от самой себя. Интересно, что сейчас происходит в его голове? То же, что и в моей?

- О чем ты думаешь?

- Я рад, что ты меня не оттолкнула. Но я не понимаю, почему. Если это был намек – я не понимаю намеков.

- И все?

- Испорчу ли я все, если что-нибудь еще сделаю сейчас? Наверно, не буду рисковать. Ты итак от меня столько бегала.

- Надо же тебе было все испортить, – я слегка отстранилась и вновь посмотрела на него, улыбаясь. – Лучше бы сказал, что все.

- На этом закончим? Больше никаких непонятных объятий?

- Чего? – я не совсем поняла, к чему он клонит. – Тебе… Погоди, тебе что, не нравится это?

- В целом, я уже не испытываю того отвращения, что было раньше. Особой радости тоже нет. Приятно, да. Но не так, чтоб… Алён? – он остановил свой поток слов, так как заметил, как изменилось мое выражение лица. Нет особой радости? Серьезно? Да как ты смеешь мне такое говорить? Я постаралась высвободиться, но, как я и сказала, ничего у меня не вышло. Тогда я просто скрестила руки на груди и отвернулась. – В чем дело? – я молчала. – Алёна, я не понимаю, что не так. Лучше скажи, я все равно не угадаю.

- «Особой радости тоже нет», – передразнила я его. – Спасибо, что хоть отвращение не испытываешь, – я все также стояла, отвернувшись. – И вообще, отпусти меня.

- А что мне нужно было сказать? Неужели, нельзя сделать скидку на то, что еще неделю назад я вообще никак не мог это вынести? Прошло слишком мало времени, чтобы я стал получать столько же удовольствия от этого, что и ты.

- Ты так сказал это, будто я тебе неприятна. И словно ты сделал мне одолжение.