— Однако! — Словно указательный палец вознеся над столом. — Однако, есть ряд мер, которые необходимо принять, чтобы обеспечить успех всей акции в целом. Первое!

Маршал обвел Портретов взглядом.

— В КГБ есть люди, которые едва ли не в открытую поддерживают белогвардейцев. Затяжная война выгодна кое-кому, кто хочет укрепить свои позиции в Политбюро и в стране. Если мы хотим какого-то успеха в Крыму, мы должны избавиться от этих людей.

— Пожалуйста, выражайтесь конкретнее. — попросил Окающий. — Такими словами не бросаются.

— Пожалуйста, конкретнее. — согласился Маршал, — Пока товарищ А. состоит в Политбюро, любые наши инициативы в отошении Крыма пропадут даром.

— Вы хоть понимаете, на кого замахиваетесь? — ужаснулся Окающий.

— Вот материал, — Маршал хлопнул о стол серой папкой, — Пожалуйста, просмотрите его.

— Я искренне сочувствую вам, Нина, — говорил полковник Сергеев. — «Волчий билет», этот ночной допрос, так все это… Наши коллеги из ГРУ прользуются иногда варварскими методами. Их можно понять, Нина Сергеевна — вы в их глазах послужили орудием врага. Но ведь они вас отпустили? Разобрались во всем и отпустили, правильно? — спросил он. — Кстати, вы действительно не догадываетесь, кто мог подсунуть к вам в папку «красный пароль»?

Ниночка подняла на него заплаканные удивленные глаза.

— «Красный пароль» — сигнал военной тревоги по Острову Крым. — Объясняя, Сергеев употребил именно это выражение, а не стыдливо-витиеватое «Зона Восточного Средиземноморья». — Вами воспользовались, чтобы начать войну. Понимаете, насколько это серьезно?

Ниночка кивнула.

— Хорошо, что понимаете, — ласково сказал Сергеев. — Мы хотим вам помочь, Ниночка. Все эти проблемы с работой, подпиской о невыезде, все это мы легко можем решить. Вы же сами понимаете, ГДЕ я работаю.

— Товарищ полковник…— хрипло сказала Ниночка.

— Можно просто Сергей, — прервал он, протягивая носовой платок.

— Товарищ Сергей… — она снова подняла зареванные глаза, виновато улыбнулась, извнияясь за глупую формулировку. — Вы ведь обещаете все это не просто так…

— Да, не просто так, Нина. — Сергеев артистически управлял модуляциями своего голоса. теперь в нем звучала даже некоторая сталь. — Пусть и невольно, но вы послужили замыслам врага. Это нужно исправить. И тогда вам все простят.

Он перестал ходить по кухне из угла в угол и сел за стол напротив Ниночки.

— Дайте показания. Расскажите органам, как ваш жених просил вас вставить в сообщение о погоде совершенно невинную фразу о виноградниках в Бахчисарае. Уговаривал, подкупал, шантажировал…

Начиная со слов «ваш жених» Ниночка замотала головой и одними губами сказала: «нет». Она повторяла это слово все громче и громче, пока Сергеев не замолчал.

— Никогда! — выкрикнула Ниночка. В гневе она была неописуемо хороша, несмотря даже на распухшие глаза и покрасневшее лицо. Но вся ее прелесть пропала, когда на месте гнева проступил страх.

Чего она боится, дурочка? Что он заорет в ответ, ударит ее? Сергеев улыбнулся: он по-прежнему не испытывал к Ниночке никаких плохих эмоций. Это во-первых. Во-вторых, он профессионал.

— Я не стану вам угрожать, Нина. — сказал он. — Не бойтесь меня. Ваш отказ ни к каким последствиям не приведет, ваше положение не ухудшится. Мы даже попробуем вам помочь с работой и с ГРУ. Вы только подумайте — стоит ли такой человек, как Владислав, вашей жертвы.

— Я никогда не предам Славика. Ни за что.

— Хорошо-хорошо, — сказал Сергеев. — Я оставлю вам телефон. Если возникнут проблемы — позвоните.

Он ушел, а Ниночка опустилась в кресло у окна. В этом кресле она провела весь сегодняшний день. Она ждала, когда оживет трелью телефон, дремлющий на полке под торшером. Он должен позвонить, обязательно. Он позвонит или придет. Или позвонит еще кто-нибудь, через кого он назначит ей встречу. Конечно, имено так, ведь ему же нельзя звонить сюда напрямую, это же опасно, как она раньше не догадалась… Она же — почти что враг народа, и хотя его папа всемогущ, но и ему нужно соблюдать осторожность. Да, он позвонит ей через каких-нибудь третьих лиц.

Телефон молчал.

Когда прохладное майское солнце коснулось шпиля Дома на Набережной, Ниночка не выдержала.

Она выскочила из подъезда и побежала к телефону-автомату. Сжимая в ладошке липкую трубку, набрала номер одной из лучших подруг, и выпалила, едва услышав в трубке «Алло»:

— Это Нинка. Позвони Славику, скажи — в восемь часов сегодня у метро ВДНХ. Пока.

Тот же день, Москва, 1200 — 1232

Пренеприятнейший прослушал записи с каменным лицом.

— Пидарасты, — сказал он. — Что же теперь делать?

— Успеть раньше, — Видное Лицо положило перед шефом какую-то бумажку.

— Ты что, совсем охуел?

— Это не нам нужно, — сказало Видное Лицо. — Это стране нужно. Старик — законченный наркоман. Крутят им, как хотят. Вы себе представляете, о чем они там без вас насовещаются? Если что-то хорошее задумали — почему вас не позвали?

Пренеприятнейший молчал. То, что ему предлагали, было не только страшно — немыслимо.

— Упустят Крым, — сказало Видное Лицо. — Всем начхать. Каждый свое получил, теперь им все равно, что будет. На вас одна надежда.

Пренеприятнейший молчал.

— Большинством голосов. Они там проваландаются еще долго, мы все успеем.

— А не страшно?

— Есть кое-что пострашнее.

— Хорошо. Действуй. Постой. Что с девкой?

Видное лицо смущенно крякнуло.

— Упустили девку, — сокрушенно сказал он. — Моя вина.

— И что мне теперь с тобой делать? — Пренеприятнейший начал постукивать пальцами по столу. — Ну, свинью мне подкинули… Это же уму непостижимо! Знать бы, кто…

— Работаем, — смиренно вставил Видное Лицо. — Перехватили ее, надо думать, ГРУшники.

— ГРУ, — процедил Пренеприятнейший. — Висит ГРУша, нельзя скушать…

Видное Лицо непритворно вздохнуло по поводу несъедобности упомянутого фрукта.

— Кстати, — небрежно сказало Лицо, — в руках ГРУ еще один любопытный гусь. Крымский контакт Востокова, офицер.

— Та-ак… Не отдают?

— Что-то крутят. Говорят, что они его потеряли в Крыму. Вроде как при сопровождении в аэропорт его отбили свои.

— Может, оно так и есть?

— Тогда бы он у своих появился. А он не появлялся.

— Какие соображения?

— Думаю, его прячут. И обрабатывают. Кто-то копает под нас, (имя-отчество), и крепко копает. Глубоко. А вдруг они затребуют Востокова?

— Не отдадим, — твердо сказал Пренеприятнейший. — Ты прав, надо успеть раньше.

Пауза.

— Разрешите идти? — спросило Видное Лицо.

— Иди.

… Она ждала, ждала на скамейке в полумраке, ждала, когда длинные тени легли ей под ноги, когда стемнело и сторожа начали подозрительно поглядывать на нее… Ждала, когда засиял огнями и алмазными струями воды фонтан «Дружба народов»… Ждала, пока он не приехал и не встал перед ней молчаливой тенью.

— Я еле выбрался, — сказал он. — Пошли.

Они вышли из-под арки на шумную улицу.

— Зачем ты позвала меня? Что хотела мне сказать? Ты понимаешь, как ты можешь меня подставить? Ты понимаешь, что теперь между нами ничего быть не может, это ты понимаешь? — он обстреливал ее вопросами, не давая времени отвечать. — Мы с отцом сейчас ходим по ниточке, и вдруг ты позволяешь себе такое.

— Я же не нарочно, — просипела она. Голос вдруг исчез куда-то, как при ларингите.

— Я понимаю. Не хватало еще, чтобы ты это нарочно. Нина, я только за тем и приехал, чтобы сказать тебе: не трогай меня, ладно? Не звони, не назначай встреч. Когда разгребемся со всеми делами — я тебя сам найду. Я тебя очень люблю, зайчик, — торопливо сказал он, — но положение сейчас очень тяжелое. Под нас копают. Я найду тебя.

Он быстро чмокнул ее в щечку и исчез в потоке людей.