– Ты с дуба рухнул? С утра бухать? С каких пор?

– Сивков, помолчи.

Ковалев с интересом вытянул шею, глядя, как Аня вышла из машины, набрасывая на голову платок. Затем повернулась к ним спиной, а затем…

– О-о-о, неужели она это серьезно? – пряча подавленный смех в ладони, которыми прикрывал лицо, Вадим с какой-то истерией перевел дух.

– Ты чего ржешь? – возмущенно повысил голос Сергей. – Она в церковь пошла! Че смешного?

– Ты тоже верующий?

Увидев лукавый взгляд коллеги, готовящегося расхохотаться, тот с испугом вытаращил глаза.

– А что смешного, Вадим?

– Да вы… гоните, что ли, люди? Двадцать первый век на дворе! Какой Бог?

– А что, Бог жил-жил до двадцать первого века и умер, Вадик?

– Нет, ну это же ересь…

– Как ты сделал такой вывод? Тебе кто-то это доказал?

– Наука! Н-нет? – Ковалев торжествовал иронией.

– Наука подчеркивает вероятность наличия невидимого мира тогда, когда выгодно ученым. Я уже давно вижу в этом преимущественно бизнес.

– Так это она… что? К Богу отпрашивается? Каждые выходные? – Вадим начинал всерьез сердиться.

Из-за отсутствия главного персонажа ни одна репетиция в выходные не прошла нормально.

– В субботу вечером и в воскресенье утром особая служба проводится. Присутствие обязательно.

– Особо верующим… или фанатикам… – хохотал тот. – Ладно, пойду посмотрю… повеселюсь.

– Боже, – перекрестился Сергей, – сатана, честное слово. Неадекватность какая-то.

Войдя в храм, Вадим заметил, как на него оглянулись, а затем отпрянули, уступая дорогу. Людей было немало, но пройти между ними удалось свободно. Тишину нарушали монотонное чтение сверху и тихий плач, постепенно нарастающий в рыдания, доносившийся откуда-то слева, и Вадим прошел дальше, испуганно оборачиваясь, боясь наткнуться на взгляд Анечки. Уж очень хотелось увидеть ее, понаблюдать за этой милотой в косыночке и уйти незамеченным.

Каково же было удивление, когда он узнал свою актрису со спины: виднелась только часть одежды, сама Аня стояла, склонившись под какой-то расшитой узорами тканью над тумбой. Рядом стоял священник и, чуть согнувшись, прислушивался… Так это она рыдала! И что-то сквозь плач говорила… О чем речь? Подойти бы поближе, послушать, но ведь может в любой момент обернуться и поймать Ковалева на «горячем».

В храме никак эту сцену не комментировали, все стояли с каменными лицами, будто ничего не происходило. Ни жалости в глазах, ни сострадания. Просто склонили головы и стояли. Может, у нее умирает кто?

Девчушка находилась поодаль от мамы и, соединив перед собой ручки, что-то шептала. Молится, что ли? Неужто Анна, и правда, болеет? Неизлечимой болезнью? Может, этот проныра Сивков знает подробности?

Что-то жарко тут. Он заерзал плечами под кофтой. Некомфортно. Ф-фух, сглазил кто-то?! Прямо затошнило.

Вылетев пулей из храма, Ковалев бросился к автомобилю. Когда он хлопнул дверцей, Сивков тут же нажал педаль газа, желая поскорей скрыться, дабы Анна их не увидела.

– Посмотрел? – спросил Сергей уже на трассе.

– Че-то ни хрена не понял, – выругался тот.

– Что понять хотел?

– Да она рыдала навзрыд. Стояла возле священника…

– Над аналоем?

– Над… чем?

– Ну над столиком таким высоким…

– Да-да, – обрадованно закивал тот.

Сейчас Вадим казался Сергею необразованным ребенком, радующимся найденной отгадке на загадку. Тот недоумевал: как можно начитанному культурному деятелю не знать такой элементарщины?

– Исповедовалась она…

– В смысле? Грехи рассказывала?..

– Если рыдала, значит, не просто рассказывала. А сокрушалась…

– Слушай ты, грамотей! – нервно заорал тот. – Говори на человеческом языке!

Заметив, что Ковалеву это небезразлично, Сивков перевел дух:

– Да довел ты ее, Вадим! – со злостью ударив по коробке передач, сказал он. – Можешь ликовать. Победил! Неужели своих фейерверков перед глазами не увидел? Ты че издеваешься? Она мужу верность хранит. Любит его очень. Борется с физическими желаниями, а ты распаляешь их… всё пытаешься искусить… как… сам знаешь кто.

– Как сам знаю кто?

– О, Боже! – Сергей взмолился, подавляя в себе желание заорать на приятеля.

– Ты хочешь сказать, что она меня хочет и пошла об этом рассказывать какому-то проходимцу в рясе?

Припарковавшись, Сивков посмотрел на коллегу, не скрывая некоторой радости от того, что видит сейчас не заносчивого бабника, поражающего женщин искусными манерами, а самого обыкновенного, растерянного и духовно неграмотного грешника. Не потому, что Сергей злорадствовал, а потому, что видел, как происходит просветление, но очень туго и медленно.

– Вадик, Аня – верующая женщина. Она исправно посещает храм, воспитывает в этом свою дочь. Повторюсь, очень любит своего мужа и действительно хранит ему верность. Я знаю это от Ольги, своей сестры. Но ты принес в ее душу смятение. У нее не было мужчины больше года, и отзыв женского тела нормален, но она борется с этим, потому что не хочет изменять мужу, понимаешь? Не хочет!

– Это ты тоже знаешь от своей сестры? – спросил растерянно Вадим.

– Нет. Это я уже вижу по ней. Оставь ее в покое. Не соблазняй! Свой брак ни во что не ставишь, чужой пощади.

– Не твое дело! – Вадим явно злился и не мог определиться, на кого больше: на обстоятельства, на Анну, на себя… или на Бога.

– Не мое! Но вся труппа уже об этом говорит. Возьми себя в руки. Порой поступаешь… как озабоченный студент.

Похоже, Ковалеву последний эпизод наблюдения за Анной открыл все факты, снова чуть оттолкнувшие от нее. Да к чему тратиться на подобную напрасность, зря отнимающую время? Да и за эти недели противоречивого общения Аня ему начинала надоедать. Ну честно, сколько можно? Его потолок – две-три недели красивой репетиции соблазна женщины, вожделенное исполнение премьеры и апофеоз… А затем – сценарий сжечь, переходить к следующему. Нет-нет, никаких постоянных любовниц! Все слажено, страстно и отрепетировано.

Но здесь, в истории с Анной, его манила эта неприступность, необъяснимое упрямство и такая ярая борьба женщины со своей страстью… что еще может сильнее возбуждать мужчину, до отвала сытого женской податливостью?

Да, Вадим попытался остановить свое рвение к цели подобными неутешительными выводами, но… внезапно для себя увидел свой манящий объект с еще более привлекательной стороны: в том, чтобы соблазнить недоступную женщину, присутствовала некоторая банальность и задор, но в том, чтобы совратить женщину, ставшую на путь целомудрия и непорочности… о-о-о, это виделось триумфальным.

Бред-то какой! Какая вера? Какая церковь? Какая религия? Все уже давно отходят от этого! Вон сеть пестрит заголовками о йогах да о медитациях. Хочешь быть духовно развитой? Так будь нормальной бабой – совершенствуй свою сексуальность, а ты в бабку превращаешься! Хм. Баба-бабка… вроде одно и то же… Так, ладно, прочь мусор из головы! Спасать надо бедную женщину! Сколько в ней притягательности, сколько соблазна!.. А она прячет это все… под платком.

Нет, ну понятное дело – не совсем уж она вся такая верующая… и макияж, и одевается по моде… но все держит при себе, не выпячивает, не хвастает этой красотой. Боится выглядеть вызывающей. А ведь могла бы блистать среди сверстниц!

Надо спасать девчонку! Иначе загубит ее этот муж, таская по храмам. Что придумать-то?

Продолжая шагать к метро, Ковалев порой приостанавливался, чтоб оглядеться в поисках заведения… да потянуть «соточку» для продуктивности своей идеи. Выход есть всегда, чаще всего, не один! Надо бы подумать…

Так, где-то здесь, он точно помнит, был неплохой бар. Время сейчас позволяет немного расслабить мозг… Ага, точно, вот тут! Пропустив мимо своего внимания детали горящей в вечерних сумерках рекламной вывески, Ковалев открыл дверь и шагнул внутрь.