Keinen anderen Schmerz hab ich so sehr gewollt (с)

У Гильгамеша с самого начала не было желания. Чего мог пожелать царь, провозглашенный хозяином этого мира от неба и до земли, полубог, которому кланялись в ноги все смертные, и даже богини, выгорая изнутри от страсти и похоти, вожделели его? Можно подумать, что ничего больше ему и не нужно; тешить свое самолюбие среди такого великолепия и умереть в роскоши — этого достаточно, чтобы, вернувшись в этот мир в качестве Героической души, не найти внутри себя рвения к чему-либо и сказать: «Я здесь для того, чтобы карать непокорных». Однако же были вещи, которые не может ни заполучить, ни покарать даже полубог.

Ликовал ли Гильгамеш, глядя на поверженную Сэйбер? Едва ли это было ликование. Чувство доказанного превосходства — вот что это было. Победу в Войне он воспринял как должное, как поклонение судьбы ему в ноги, что и следовало делать всему и вся. Но то, что для Арчера было победой с его точки зрения, для Артурии было тоненькой нитью, которая могла и оборваться, и за которую можно было вцепиться и не дать себе погибнуть, вместе со своими идеалами и желаниями. Или хотя бы просто-напросто не дать тирану провозгласить себя победителем.

И тоненькую нить разрывает рука в золотом доспехе, схватившая Сэйбер за горло и поднявшая над собой. Артурия смотрела на него сверху вниз, но это была не та ситуация, когда подобный расклад указывал на её превосходство. Она инстинктивно вцепилась обеими руками за латную перчатку врага, хотя и знала, что освободить себя от хватки невозможно, особенно сейчас, когда силы были не равны, и перевес явно был не в её сторону.

— Сэйбер, — приторно-сладким голосом протянул Гильгамеш, но за маской царственно-раздражающей улыбки легко угадывался уничтожающий яд в тысячный раз доказанной непобедимости. — Прекрати бороться, упрямая женщина. Разве ты ещё не узрела, что Грааль мой?

Артурия заскрежетала зубами и сильнее сдавила запястье Гильгамеша, скорее от злости, ибо её разум ещё соображал, что это действие не принесёт никакой пользы. Из горла Короля рыцарей вырвался низкий хрип, и если это был не стон бессилия, а попытка возразить или проклясть, то едва ли это можно было понять.

— Тебе не надо ничего говорить, Сэйбер. Достаточно припасть к моим ногам.

Гильгамеш резко разжал пальцы, и Артурия рухнула на землю. Не обращая внимания на боль от удара, она откашливалась и хрипела, пытаясь восстановить дыхание. Сообразив, что буквально лежит в ногах Арчера, она дёрнулась в сторону, но Король героев пресёк её попытку к неповиновению, опустив ногу в тяжёлом золотом доспехе ей на спину.

— Ненавижу непокорность. Моя победа очевидна, Сэйбер, а ты всё ещё пытаешься что-то доказать. Кому, мне? У меня эти жалкие порывы вызывают только смех.

И в доказательство он громогласно расхохотался. Артурия скривилась. Лучше умереть, чем слушать про то, что она повержена. Но где же эта смерть, когда она была так нужна? Ещё одна насмешка судьбы, которая словно говорила: терпи, упёртая девчонка, и узри свою ничтожность.

Нет, Сэйбер не была ничтожна, и она это знала. Просто всегда наступает предел, когда сделать следующий шаг уже невозможно, но это не значило, что нужно было преклониться перед врагом.

Сэйбер, превозмогая боль, повернула голову так, чтобы ей было видно Арчера. Он криво улыбался и выжидающе смотрел на Артурию, сложив руки на груди.

— Если ты хочешь, чтобы я признала тебя победителем, то тебе придётся меня убить.

Странное заявление, учитывая, что победитель всегда тот, кто остался в живых, особенно в условиях войны. Но не в случае с Гильгамешем, который только в том и нуждался, что в повсеместном признании себя царём. Ему было плевать на умерших Лансера, Кастера и прочих — мысли шавок его не интересовали. Ему было нужно услышать, что гордый Король рыцарей сдался и отдал свою жизнь в руки Царя героев. И Гильгамешу казалось, что звуки эти будут для него слаще мёда.

Победоносная улыбка мгновенно стёрлась с губ Арчера. Плаксивое представление начинало его раздражать.

— Думаешь, на тебя нет управы, Сэйбер, кроме клинка? Зря. У меня в запасе есть кое-что очень интересное.

Арчер наклонился и перевернул Артурию на спину, схватил её за плечи и, подняв вверх, прижал к себе. Сэйбер откинула голову назад и с вызовом посмотрела на своего врага. Хотя бросать вызовы ей сейчас было ни к чему. И даже дерзкий взгляд, доказывающий её неподчинение, не помог бы улучшить ситуацию.

— У меня в запасе есть желание, и прежде чем я его озвучу, я спрошу тебя в последний раз: ты хочешь стать моей женой и быть царицей этого мира от неба и до земли, признавая, что я твой единственный повелитель?

— Всё, чего я хочу, — упрямо прохрипела Артурия, — это чтобы ты умер.

— Жаль, что это невозможно сейчас, — процедил сквозь зубы Король героев и тут же расхохотался, вновь бросая Сэйбер на землю, не заботясь о сохранности её тела. Успокоившись, он торжественно произнёс: — Я хочу, чтобы ты подчинилась мне, Сэйбер. Отныне и вовек ты больше не станешь мне перечить.

И прежде чем чёрный туман застлал её глаза и заставил упасть в бездну бессознательности, Сэйбер успела едва слышно прошептать: «Будь ты проклят, Король героев…»

Из чаши беспощадного полуденного солнца лились адски горячие лучи. Окутанная душной солнечной аурой, Сэйбер проснулась от того, что телу было жарко. Девушка осмотрелась — она лежала на постели, а прямо перед ней на импровизированном троне сидел Гильгамеш и заинтересованно следил за её движениями, подперев подбородок кистью правой руки. Она опустила глаза, чтобы посмотреть, во что она была одета: вместо синего длинного, привычного для неё, платья на ней было белое хлопковое, прикрывавшее только самое нужное, но оставлявшее простор для развратных глаз ненасытного Короля. Он усмехнулся и властно произнёс:

— Встань.

К удивлению Арчера, она встала и посмотрела на него. Гильгамеш сложил руки на груди и откинул голову назад, обсматривая Короля рыцарей с головы до ног.

— Поклонись мне в ноги, Сэйбер.

Не колеблясь, она села на колени и приложила голову к полу, прямо перед ногами Арчера, облачёнными в золотые сандалии. Гильгамеш захохотал и наклонился чуть вперёд, чтобы произнести прямо над Сэйбер:

— Ты будешь делать всё, что я прикажу, Король рыцарей?

— Да, — немедленно ответила Артурия, не поднимая головы.

Сощурив глаза, он коснулся её головы.

— Тогда встань и сними платье.

Сэйбер послушно выполнила всё, что ей было сказано. Гильгамеш испустил довольный вздох, созерцая стройное и бледное тело Короля рыцарей. Взгляд скользнул к её глазам и уловил что-то, что покоробило Арчера и заставило его внимательней вглядеться в её пустое, ничего не выражавшее лицо. Гильгамеш нервно моргнул, но решил не отказывать себе в удовольствии — Артурия теперь всецело принадлежала ему, и он получит от неё всё, что захочет. А с пустотой в её взгляде, равнодушии в движениях и бесцветным голосом – со всем этим он разберётся потом.

Но потом сложнее стало признавать, что перед ним — Артурия. Красивая женщина, оболочка с лицом Короля рыцарей и не более того. Существо, подчинявшееся любым приказам привередливого и алчущего царя, какими бы неразумными и жестокими они ни были.

Гильгамеш обхватывал её лицо обеими руками и не видел в нём Артурии. Золотистые волосы, бирюзовые глаза, фарфоровая кожа — всё только напоминало знаменитого Короля, но не было им. Живость, что исчезла с её лица, блеск в глазах, куда-то испарившийся, и уверенность в движениях — это делало Артурию Артурией. А что ему было делать с пустой оболочкой, которая только и была способна на исполнение приказов да была внешне пародией на Сэйбер?

Грааль, исполняя его желание, подшутил над ним — у всесильной чаши было, видимо, своё чувство юмора. И Гильгамеш его не оценил.

Теперь, каждый день глядя на Сэйбер, он мрачнел всё больше. И ненавидел её всё сильнее. Губы отчаянно шептали: «Где же ты, Артурия?», и на возражение «Я здесь», сказанное слабым голосом, он лишь качал головой, сокрушённо говоря: «Не ты…»