— Ну проходи, смотри, — он толкнул меня в спину, а сам остался стоять у двери, все также прикрывшись платком.

Я не знала с чего начать. Глаза бегали по стенам и потолку, пытаясь зацепить хоть за что-то мне полезное. Что за толк мне от этих столетних канделябров и портретов давно умерших людей? Какое-то время я ходила вокруг да около, подбирала упавшие на пол статуэтки и женские украшения с драгоценными камнями, которые изначально непонятно где лежали. Наверное, во мне взыграло какое-то чисто девичье желание приметь их на себя. Не обращая внимания на вампира, я подошла к завешенному белой простыней большому зеркалу и смахнула покрывало. За годы зеркало изрядно потускнело, да и царапины во многих местах его совсем не украшали. Я еще порассматривала гранатовое колье, которое красиво играло бликами в свете лампы, и приложила к шее.

— Нравится? — вдруг спросил вампир.

— Нет, — соврала я. — Просто красивая безделушка. В обычной жизни такое не поносишь особо.

— У тебя есть возможность носить его, и все, что угодно, каждый день.

— Зачем ты это говоришь? Я же просто твоя служанка, а не жена.

— Хочешь быть женой?

— Предлагаешь? — я не хотела отвечать однозначно, потому что ответь я «нет», это бы повлияло на мою легенду о вселенской любви.

— Вот еще, — фыркнул он, и у меня отлегло от сердца.

Тут он подошел ко мне и, наконец, убрав платок от лица, предложил застегнуть украшение на шее. Делать нечего, я согласилась. Через отражение зеркала я старалась не смотреть на него, а вот он только и делал, что рассматривал то меня, то себя.

— Какой же я старый, — вдруг выпалил он.

— Ничего подобного, — я гладила камни на шее и невольно залюбовалась тонкой работой мастера.

— Я чувствую себя старым. Меня почти ничего не радует и не вызывает интереса. Но молодая любовница, конечно, немного помогает.

— Быть молодым?

— Воистину.

— Все проблемы в твоей голове, — я сняла колье и аккуратно положила его обратно на ближайший ящик. — Ты выстроил в своем доме армейские порядки, которые мешают тебе взглянуть на вещи по-новому.

Говоря это, я наткнулась на прозрачный мешок со скомканной одеждой. Аккуратно потянув за ткань, я вытащила сюртук английского солдата, красный, с синими вставками. Несмотря на возраст, часть костюма сохранилась. Я последний раз я видела такое в музее истории и то за стеклом. Анаксимандер, заметив мое удивление, улыбнулся, готовый сейчас же сказать мне какую-нибудь колкость.

— Глянь-ка, военная форма нашлась. Теперь мы можем поиграть в верноподданного Георга III и грязного лягушатника, который пытается вторгнуться в священные земли. Интересно, за кем останется победа, а кто уйдет нагишом зализывать раны?

Это был явный упрек в мою сторону. Сеанс психоанализа закончился, не начавшись. Пытаясь уйти от вампира подальше, я протиснулась меж тесно стоявшей мебели, чтобы пробраться к закутанным в картон картинам. Перебирая их, я заглядывала в пространство между полотном и картоном, чтобы понять, кто или что на них изображено. Люди и места были мне незнакомы, но вот пара картин все же привлекла внимание. Я вытащила два небольших полотна и сняла защитную картонку. На одном был автопортрет женщины, который она рисовала сидя перед зеркалом. Изображение носило весьма позитивный характер: светлые краски и много цветов на столе, перед художницей, а за ее спиной летний ветерок развевает полупрозрачные занавески. Женщине на вид было около двадцати-двадцати пяти лет, и она выглядела очень счастливой: улыбка во весь рот и красивые ямочки на щеках, светлые волосы небрежно разбросаны на плечи. Если уж говорить о формате традиционного европейского академизма, то картина даже немного неклассическая, будто девушка изобразила себя, только-только встав с постели, не успев даже расчесаться и переодеть ночную рубашку.

— Элиза увлекалась живописью и весьма недурно рисовала. После ее смерти я выдал несколько ее картин за свои, чтобы они лучше продавались. И неплохо на них заработал.

— Это она? — я с грустью смотрела в нарисованные счастливые глаза, которые еще не знали, какого избранника ей подослала судьба.

— Да. Кажется, этот автопортрет она выполнила незадолго до нашей свадьбы.

— Ты жесток. Она очень талантливая и красивая и, наверное, по-настоящему тебя любила.

— Что мне с ее любви? Каждая собака в этом городе, да и во всем мире, готова мне дать, стоит мне поработить ее, — он снова подошел к зеркалу и принялся рассматривать свое лицо. — Если ты сейчас скажешь, что любишь меня просто так, без подчинения, я вырву тебе язык.

«Я тебя ненавижу», — хотела выкрикнуть я, но побоялась.

— Жаль, что ты считаешь это невозможным, — спокойно отреагировав на его угрозу, я распаковала другую картину.

С нее на меня смотрел Акаксимандер, сидя в кресле в любимой позе — нога на ногу. Лицо в три четверти было прорисовано просто идеально: начиная от бликов в глазах и заканчивая эмоциями, вернее их отсутствием. Да, обычно на портретах людей рисуют с нейтральным выражением лица, но тут было отлично видно, что Анаксимандеру до лампочки все происходящее, и он хочет поскорее освободиться. А еще стрижка — короткие волосы, отросшие буквально на сантиметр. Сейчас так бреют парней в армии.

— Похож, — я повернула полотно лицом к вампиру, — только прическа другая. Непривычно.

— Мне с трудом удалось отрастить даже эту шевелюру, — он погладил свою макушку, будто удостоверившись, что драгоценные волосы все еще с ним. — Эта лысина слишком сильно напоминает мне о военных годах, а я не люблю о них вспоминать.

— А осталось с войны что-нибудь?

— Зачем тебе?

— Интересно. Ты словно ходячая история. Когда мне еще представится шанс прикоснуться к прошлому?

— То есть спать с прошлым уже недостаточно? Какая ненасытная.

Он ушел куда-то вглубь заставленный комнаты. Потеряв его из вида, я принялась рыскать вокруг, но попадались лишь папки с вековой пылью, какие-то старые ткани и пустые чемоданы.

— Не будет тебе прикосновения к прошлому, — вдруг сказал вернувшийся Анаксимандер. — Олива тут уберется, потом посмотришь. Я не хочу трогать эту пыль.

С трудом я перелезла через вещи и взглянула туда, откуда он вернулся. Там стоял настолько огромный сундук, что даже я смогла бы спокойно в нем поместиться и комфортно спать.

— А что там?

— Безделушки, которые я зачем-то храню: медали, походные шашки, карманная Библия, старые затупленные ножи, мечи и ружья.

— Можно посмотреть? — я уж было хотела отправиться туда.

— Я сказал - нет! — крикнул он и дернул меня за руку. — Ты слишком много себе позволяешь, дочка, — он больно сжал мое запястье. — Если я один раз что-то сказал, то ты не имеешь права со мной спорить!

Тут он развернул меня спиной к себе и больно схватил за волосы.

— Мне даже интересно, как долго ты будешь ломать комедию, — прошипел он мне в ухо, и я краем глаза видела, как его клыки выглядывают из-под губ, когда он говорит. — Твоя судьба предопределена. Рано или поздно я подчиню тебя себе, ты этого даже не заметишь.

Он грубо толкнул и отпустил меня. Я едва не свалилась на пол, но зацепилась за обитое красным бархатом кресло.

— Нужно же было мне послушать Николаса, — продолжал он ругаться. — Щенок просто влюбился в тебя и прожужжал мне все уши, какая ты милая и красивая. Что мне до красоты? Мне важно только твое здоровье! Тут он не прогадал. Но если бы я забрал снова малявку, лет десяти, проблем было бы гораздо меньше.

— Так может это знак? — я поднялась с пола и смело взглянула ему в глаза. — Ты так привык, что все вокруг тебе подчиняются, что любое свободомыслие воспринимаешь, как угрозу. Верни себе человечность.

Тут он влепил мне пощечину. По меркам его истинной физической силы, она, скорее всего, была слабовата, но мне хватило, чтобы поскользнуться и рухнуть на пол. Рефлекторно я схватилась за пылающее лицо.

— Еще хочешь? — злобно спросил он.

— Анаксимандер, очнись! Ты просто одинокий жестокий человек! Раскрой мне свое сердце! — получилось несколько театрально, и за плохо сыгранную роль он ударил меня по лицу еще раз.