* * *

На рассвете предстояло ехать в войска. Я был рад, что командующий не задерживает меня на КП: испытывал потребность поскорее увидеть своими глазами передний край, познакомиться с командирами и начальниками штабов дивизий, бригад.

Перед тем как прилечь на пару часов, вышел на воздух. Шагал впотьмах по тополевой аллейке у школы и уже едва верил, что этот бесконечный день начался для меня еще на Кавказе.

Все вокруг окутала теплая звездная ночь. Небо было еще темным даже на востоке, где стоял, не выдавая себя ни единым отблеском света, большой, многолюдный город. И как зловещая угроза ему, поднималось над горизонтом на другом, западном краю неба расплывчатое зарево, обозначавшее линию фронта.

Легкий ветерок тянул, насколько я мог определить, со стороны Саратова и Балашова - из тех краев, где я родился и вступил в сознательную жизнь, откуда в первый раз, в девятнадцатом году, пошел воевать.

Близость родных мест воспринималась с какой-то щемящей остротой. Я с детства привык к мысли, что расту в глубине России, тогда казалось - в самой ее середине. И вот - сюда подступил фронт, сюда рвался враг... Еще нельзя было предугадать, какие масштабы примет битва, надвигавшаяся на Поволжье. Но что это будет битва не на жизнь, а на смерть, понимал каждый. И невозможно было представить себя живым, если враг перешагнет Волгу.

С таким чувством, с такими мыслями начал я 19 августа 1942 года службу в 62-й армии, оборонявшейся на внешнем обводе сталинградских рубежей, на центральном его участке, где надо было прикрыть кратчайший путь к Волге.

Между Доном и Волгой

Три или четыре дня я почти безотлучно, лишь ненадолго заезжая на армейский КП в Карповке или на вспомогательный пункт управления у хутора Камыши, провел в войсках, занявших оборону по левому, восточному берегу Дона. Положение на переднем крае было напряженное: наши части либо уже отражали первые в полосе армии попытки противника форсировать реку, либо ждали этого с часу на час.

Сам Дон на исходе жаркого, сухого лета выглядел не слишком внушительно. Действительно тихий, как принято его величать, он неторопливо, куда медленнее, чем Волга, нес свои желтоватые воды меж совсем недалеко отстоящих один от другого берегов. Мне было, конечно, и раньше известно, что ширина его в этих местах не превышает четырехсот метров, а кое-где не достигает и двухсот. Но вблизи Дон показался еще уже, чем я ожидал. Даже с учетом порядочной глубины это была не очень серьезная преграда для войск, располагающих хорошими переправочными средствами.

Противнику давало преимущество господствующее положение правого берега - нагорного, как у всех больших южнорусских рек. Задонские высоты, то подступающие бурыми или белесыми откосами к самой воде, то немного удаляющиеся, доходили до ста метров, и наша сторона просматривалась с них далеко. Только ивовые и дубовые рощицы, разбросанные по низкому левому берегу, помогали кое-что замаскировать.

Здесь, у Дона, видя его не на карте, а наяву, было особенно тяжело сознавать, что ниже по течению, пусть дальше от Сталинграда, немцы уже перешагнули этот последний - если не считать малых степных речушек - водный рубеж перед Волгой. Передний край нашего левого соседа - 64-й армии Юго-Восточного фронта проходил по левому притоку Дона - Мышкове. Еще дальше к востоку от Дона находилась 57-я армия, сосредоточенная для обороны южных подступов к Сталинграду, после того как в начале августа врагу удалось прорваться там за внешний обвод.

57-й армией командовал генерал-майор Ф. И. Толбухин, 64-й генерал-майор М. С. Шумилов, а начальником штаба у него только что стал полковник И. А. Ласкин. Тот самый Ласкин, который командовал под Севастополем доблестной 172-й дивизией. Вот где довелось нам стать соседями!.. Значит, успел уже Иван Андреевич подлечить свои севастопольские раны.

Зная Ласкина как командира отлично подготовленного в оперативном отношении и творчески мыслящего, я порадовался за него от души. То, что Ивана Андреевича назначили при повышении именно на штабную должность, вполне соответствовало его задаткам. (Кстати, товарищи, не воевавшие под Сталинградом, но знакомые с архивами, как-то пытались меня уверить, будто И. А. Ласкин недолгое время возглавлял и штаб 62-й армии. Оказывается, есть документ, где это черным по белому написано. Однако на самом деле этого не было. Видимо, тут налицо один из тех случаев, когда назначения столь быстро пересматривались и изменялись, что только в бумагах и оставался след.)

Воевал под Сталинградом, на дальних подступах к нему, со стороны калмыцких степей, и еще один севастопольский комдив - генерал-майор Т. К. Коломиец, бывший командир Чапаевской дивизии. Он в это время исполнял обязанности командующего 51-й армией, находившейся на левом фланге Юго-Восточного фронта.

В наш, Сталинградский фронт, растянувшийся до верховьев Дона, входили кроме 62-й еще четыре армии: 4-я танковая генерал-майора В. Д. Крюченкина наш правый сосед, 1-я гвардейская (ею командовал после расформирования 1-й танковой генерал-майор К. С. Москаленко), 21-я генерал-майора А. И. Данилова и 63-я генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова.

Состава этих армий, кроме 4-й танковой, с которой 62-я непосредственно взаимодействовала, я тогда знать не мог. Следовало, однако, полагать, что некомплект людей и вооружения - не в одной нашей (и это соответствовало действительности). А 4-я танковая фактически была общевойсковой, и притом малочисленной. Командарм Лопатин, помню, отозвался о ней так:

- Полагается правому из соседей болеть за то, чтобы не оторвался левый. А у нас больное место - правый сосед. Крюченкин много людей потерял в самом начале, когда надо было спасать положение за Доном, и чуть ли не все свои танки. Нам приказали занять часть его позиций на левом берегу, приказали отдать танковую бригаду. Кое-что ему подкинули из фронтового резерва. Но боюсь, что всего этого мало. А противник сейчас на него и жмет...

Уже потом мне стало известно: к 15 августа 4-я танковая армия на пятьдесят километров фронта имела всего 259 орудий и минометов. Да и на эти стволы боеприпасов было недостаточно. В последующие дни нашему правому соседу добавили артиллерии, и не только артиллерии, но это уже в ходе тяжелых боев, которые завязались при большом перевесе противника в силах и весьма неблагоприятно изменили положение.

Мне трудно судить, могло ли командование фронта раньше и в большей мере усилить армию В. Д. Крюченкина. Как бы там ни было, врагу, возобновившему атаки в малой донской излучине, удалось нанести тут удар по довольно слабому месту нашей обороны. Плацдарм, который удерживала 4-я танковая на западном берегу, был потерян. Вслед за тем гитлеровцы зацепились за восточный берег у Нижне-Акатова и Нижне-Герасимова - в полосе правого соседа, но уже в непосредственной близости от стыка с нами.

А наш правый фланг, как я сам убедился, тоже был несилен: в трех полках 98-й дивизии И. Ф. Баринова, оборонявшейся здесь, было меньше двух тысяч штыков. Дивизия удерживала примерно 12-километровую полосу донского берега. Теперь же еще возрастала опасность появления врага на фланге, со стороны правого соседа: было известно, что отбросить немцев за Дон там не удается.

Севернее на поддержку 4-й танковой были введены в бой только что прибывшие соединения 1-й гвардейской армии. Мы помогали соседу сперва главным образом артиллерией. Но боевые распоряжения, поступавшие от заместителя командующего фронтом генерал-лейтенанта В. Н. Гордона, находившегося в расположении 4-й танковой, требовали быть готовыми к нанесению противнику контрудара, причем - с форсированием Дона и захватом плацдарма на западном берегу.

Такая задача, должен признаться, несколько удивила меня. Ведь расчет был прежде всего на дивизию Баринова, а что она собой представляла, я уже сказал.

Подкрепления, правда, прибывали. Армия получала новые противотанковые артиллерийские полки, а также гвардейские минометные. Передавались ей и танковые бригады из проходивших переформирование, но некоторые, как выяснялось, еще ждали и технику, и людей. А главное - мало было у нас на правом фланге пехоты. Перебрасывать сюда стрелковые части с других участков командование фронта не разрешало. Тогда я впервые за год войны встретился с таким положением, когда не в армии, а выше определялось, где стоять каждому полку. Потом это и под Сталинградом изжило себя.