На участке того же 42-го стрелкового полка полковника И. П. Едина, в районе тогдашней площади 9 Января, в конце сентября появился опорный пункт, известный как "дом Павлова".

Вряд ли нужно подробно рассказывать его историю: опубликованы воспоминания и тех, кто входил в его гарнизон, и их ближайших начальников. Замечу лишь, что этот опорный пункт создавался фактически за нашим передним краем, в ничейной полосе. И то, что он продержался столько, сколько понадобилось, - до тех пор, пока не отодвинулась дальше линия фронта (а это произошло без малого через два месяца), сделало его символом; сталинградской стойкости, сталинградской боевой активности.

Этот наш форпост возник в напряженнейшей обстановке, когда жесткая оборона была для дивизии Родимцева задачей, еще не решенной, а опасность расчленения дивизии и уничтожения ее по частям (не отпавшая вообще-то и потом) очень велика. Но и командиром полка, оценившим выгодное расположение четырехэтажного жилого дома, оказавшегося между неприятельскими и нашими позициями, и непосредственными организаторами опорного пункта - комбатом А. Е. Жуковым, командиром роты И. И. Наумовым (последний пал смертью храбрых на этом участке, когда мы уже наступали, и его имя носит теперь соседняя улица) руководило одно стремление - выстоять во что бы то ни стало.

Ну а сержанта Якова Павлова, который был послан с тремя бойцами только разведать "объект", но, застав там врасплох небольшую группу гитлеровцев, сумел очистить от них дом, то же стремление выстоять побудило остаться в здании и взять на себя без всякого приказа ответственность за оборону дома, пока не подойдет подкрепление.

Разведчики обороняли дом более суток - прислать им помощь сразу не смогли из-за того, что отражалась новая попытка гитлеровцев прорваться к Волге. Потам на передовой опорный пункт были проведены и размещены там пулеметный взвод лейтенанта Ивана Афанасьева, бронебойщики, минометчики, снайперы - всего около пятидесяти человек. Связисты протянули туда телефонный провод. Но кто бы ни становился в гарнизоне дома старшим, он оставался для полка, дивизии, армии "домом Павлова". "Триста метров западнее дома Павлова..." - говорили наши операторы, докладывая обстановку.

Под таким названием дом и вошел в историю Сталинградской битвы. И это справедливо уже потому, что смелое решение сержанта - не уходить из здания, которое ему и его товарищам удалось занять почти с ходу, без потерь, позволило упредить гитлеровцев: в ближайшие же часы они наверняка сумели бы там закрепиться, создать свой опорный пункт, и тогда овладение им могло обойтись нам дорого.

. Дом представлял собою весьма ценную в тактическом отношении позицию. Оттуда просматривались и простреливались захваченные врагом улицы на километр в западном направлении, а на север и юг - еще дальше. На этом участке Елин смог продвинуть передний край своего полка ближе к противнику. Легче стало удерживать расположенное поблизости высокое здание паровой мельницы с оборудованными в нем наблюдательными пунктами.

Немцы множество раз пытались отбить у нас "дом Павлова", предпринимая иногда по нескольку атак в течение дня. Но дом оброс наружными огневыми точками с системой траншей и даже подземных ходов, был приспособлен для круговой обороны, обеспечен неснижаемым запасом патронов, мин, гранат, продовольствия и воды. А главное - люди, которые несли там дежурство по сменам, как на боевом корабле (часть личного состава могла в часы затишья отдыхать в подвале, где оборудовали даже ленинскую комнату), сознавали свою ответственность перед всей армией.

На отправляемой в штаб фронта отчетной карте изо дня в день обводился красным карандашом врезавшийся в расположение противника удлиненный прямоугольник, и это означало - "дом Павлова" по-прежнему в наших руках.

Он стал как бы Сталинградом в Сталинграде, сделался той частицей нашей обороны, где, может быть, особенно отчетливо проявлялись черты, присущие ей в целом. И значение этого опорного пункта не исчерпывалось связанными с ним тактическими выгодами. Скольких бойцов воодушевлял сам тот факт, что обыкновенный жилой дом превращен в бастион на переднем крае, овладеть которым фашисты не могут!

А когда впоследствии, в ноябре, попробовали хотя бы приблизительно подсчитать потери гитлеровцев на подступах к этому сталинградскому дому, получилось, что они сравнимы с потерями вермахта при захвате некоторых европейских столиц.

Чтобы была ясна обстановка во всем районе к югу от заводов и заводских поселков, надо добавить, что ни на один день не прекращались бои за Мамаев курган. К началу октября западная его сторона и вершина с водонапорными баками находились в руках противника. Восточную сторону удерживали подразделения дивизии Батюка. На командной высоте, откуда просматривался не только весь Сталинград, но и Заволжье, шла борьба за каждый бугорок, за отдельные окопчики, за мелкие ответвления ведущих наверх овражков.

В штабе у Батюка вынашивались планы - как овладеть вершиной кургана и выйти на его западные скаты. Однако пока это была еще задача не сегодняшнего, а завтрашнего дня.

Участок фронта за северной окраиной Сталинграда, где в конце августа создалось критическое положение, стал затем - после того как мы вернули поселки Спартановка и Рынок - самым стабильным в полосе армии. Оперативные сводки многих дней сентября начинались с привычной уже фразы: "На северном участке прочно удерживаются занимаемые позиции".

Группа полковника С. Ф. Горохова хорошо закрепилась на рубежах, которые отбила у врага августовскими контратаками. Имея собственную переправу, действовавшую пока даже более надежно, чем наша основная, она бесперебойно получала из-за Волги боеприпасы и прочие грузы. Потери в группе были относительно невелики, пополнений практически не требовалось. Наоборот, отсюда не раз брали то роту, то батальон на участки соседей. К исходу сентября в 124-й стрелковой бригаде насчитывалось четыре тысячи штыков, в 149-й - без малого три с половиной тысячи, примерно три четверти первоначального состава.

Стабильность фронта на северном участке не означала затишья. Хотя бои здесь некоторое время и не были такими тяжелыми, как на левом фланге и в центре армейской полосы, но шли они тут непрерывно. С этими боями связаны выдающиеся примеры солдатской стойкости, командирского мастерства.

Не могу не рассказать о 1-м стрелковом батальоне 124-й стрелковой бригады, которым командовал капитан С. П. Цибулин. Еще в начале сентября, когда я исполнял обязанности командарма, на него была возложена оборона высоты с отметкой 97,7 между долинами Орловки и Мокрой Мечетки, у кромки лесопосадок, окаймлявших окраины города. Удержанию высоты придавалось большое значение: она прикрывала на этом направлении подступы к Тракторному заводу (и была единственным тогда в расположении группы Горохова местом, где ее части оборонялись фронтом не на север или запад, а на юг). Противник изо дня в день яростно бомбил высоту, обрабатывал ее артогнем, многократно пытался овладеть ею. Но батальон капитана Цибулина - ему, естественно, обеспечивалась надлежащая огневая поддержка - все эти попытки срывал. Скромная возвышенность Ергенской гряды была превращена в серьезное препятствие на пути врага.

Безуспешные для гитлеровцев бои за высоту 97,7 велись более месяца. И Военный совет 62-й армии имел все основания представить комбата Цибулина первым из защитников Сталинграда - к ордену Александра Невского, только недавно, в июле того же года, учрежденному Президиумом Верховного Совета СССР. Этим орденом награждались командиры за личную отвагу и умелое командование. Вышло так, что капитан Степан Петрович Цибулин стал одним из двух первых кавалеров этого ордена во всей Красной Армии.

В Северной группе много времени в качестве представителя командования армии проводил мой заместитель полковник С. М. Камынин. Мне же обстоятельства не позволили побывать за Мечеткой и в сентябре. Знакомство с комбригами С. Ф. Гороховым и В. А. Болвиновым, с комиссарами бригад В. А. Грековым и Л. Г. Подольным, с начальниками штабов оставалось заочным. Но подумать, что мне так и не придется встретиться с кем-то из этих товарищей, о которых уже много знал, я не мог.