И все-таки гитлеровцы били по этому участку берега не больше, чем по соседним. Хотя КП и штаб армии работали в двух километрах от переднего края, мы довольно долго были почти уверены, что точное их место противником не раскрыто.
Но все - до поры до времени... На район командного пункта обрушился вдруг удар, поставивший нас на грань потери управления войсками.
Выше на берегу стояло несколько закамуфлированных нефтебаков. Вблизи заводов их вообще было немало. При первых, августовских, бомбежках Сталинграда, когда - горел весь город, вокруг поврежденных хранилищ топлива возникали особенно сильные пожары, не прекращавшиеся по многу дней. Из уцелевших тогда крупных резервуаров мазут, как правило, спускали или куда-то перекачивали. Не помню, на чьи сведения мы положились, но у меня, например, не было сомнения в том, что торчавшие невдалеке баки - пустые.
На нашу беду, дело обстояло не так: в каких-то из этих баков оставался изрядный запас нефти. И вот в одно злополучное утро фашистские самолеты сильно пробомбили наш участок берега - теперь уже, по-видимому, не наугад, не случайно, а вслед за тем по нефтебакам ударила артиллерия. Хорошо еще, что баки не взорвались! Но они были пробиты осколками, вырвавшаяся наружу нефть воспламенилась и потекла вниз по береговому склону.
Как это началось, я не видел: сидел у себя в блиндаже, прикидывая что-то на карте. Разрывы бомб и снарядов от работы не отвлекали: к ним все привыкли. Однако сейчас донесся совсем необычный звук - какой-то зловещий громкий шорох, и от входа пахнуло жаром. Еще не сообразив, что происходит, я выскочил из блиндажа и остановился, ослепленный бушевавшим вокруг пламенем, едким дымом.
Потоки огня, устремившиеся к Волге, растекались по берегу, заполняла ходы сообщения, брали в кольцо блиндажи. В дыму мелькали фигуры людей. Кто-то ухватил меня за рукав, пытаясь увлечь за собой. Я вырвал руну, отмахнулся. Нужно было понять, что делать.
Василий Иванович Чуйков утверждает, что он, тоже выбежав из своего блиндажа, услышал, как я громко подаю команды. Смысл их, по его словам, сводился к следующему: никому никуда не уходить, вернуться в уцелевшие блиндажи, устанавливать связь с войсками по радио...
Этих своих распоряжений я, честно говоря, не помню. Помню только, что мною владела одна мысль: мы никуда не уйдем, уходить сейчас нельзя, тем более что нет подготовленного запасного КП. Помню, как рядом со мною оказался Чуйков и как это меня обрадовало, ободрило. Мы обменялись несколькими словами, и сразу отпали последние сомнения, потому что думали мы одинаково.
Положение было еще совершенно неясным, степень риска, на который идем, не поддавалась учету так быстро. Но что-то подсказывало - нужно оставаться на месте. Если это сработала интуиция, то она нас не подвела.
Огненная стихия унесла на командном пункте не одну жизнь. Однако не потому, что было приказано оставаться тут. Несколько человек из батареи управления штаба артиллерии и несколько бойцов роты охраны погибли в блиндажах, залитых и выгоревших в первые же минуты. А большинство блиндажей все-таки уцелело. Отчасти этому помогло то, что много траншей, ходов сообщения в расположении КП было отрыто (должно быть, из-за спешки, в которой командный пункт оборудовался) не зигзагом, а прямолинейно и нефть, не задерживаясь, стекала по ним к Волге.
Там, на воде, огонь быстро охватил еще большее пространство, чем на берегу. Горело скопление стоявших на приколе барж, полыхала поверхность самой реки - растекавшуюся по ней нефть относило все дальше течением. Над Волгой и берегом клубился черный дым. Как все это выглядело со стороны, можно было представить по пожарам вокруг первых разбомбленных нефтехранилищ - тем пожарам, что были видны из Карповки.
Если гитлеровцы действительно узнали, где находился командный пункт армии, они должны были считать его уничтоженным.
О нашей судьбе и местонахождении вновь и вновь запрашивали из штаба фронта. А получив подтверждение, что мы на старом месте, начинали требовать сведений о положении войск. Однако об этом мы сперва мало что могли доложить: телефонные провода сгорели, связаться со всеми дивизиями по радио удалось не сразу. Какое-то время не было связи даже с совсем близкой 13-й гвардейской, и генерал Родимцев, увидев над расположением армейского КП столб черного дыма, выслал по берегу спасательную партию...
Не знаю, сколько нефти вытекло из баков. Пожар, постепенно стихая, длился больше трех суток. Все это время главной нашей заботой было не потерять управления войсками, не упустить, не прозевать что-нибудь существенное.
Пришлось превратить в офицеров связи абсолютное большинство работников штаба. Они, конечно, не просто собирали донесения. Штабисты проверяли выполнение отданных приказаний, в том числе об укреплении всеми возможными средствами занимаемых позиций, помогали организовывать эти работы. Тем же занимались политотдельцы.
То в одну, то в другую дивизию уходил командующий. Василий Иванович Чуйков всегда считал, что вовремя переговорить с командиром, даже самым опытным, и дать ему почувствовать общую обстановку столь же важно, как послать в нужный момент подкрепление. А если резервов нет или вообще положение трудное - переговорить еще необходимее.
Я почти все время оставался на КП. Тут было душно, смрадно. С неба валились тяжелые хлопья копоти. Люди вовсе забыли об отдыхе и сне. Иногда ветер дул так, что дым, поднимавшийся оттуда, где нефть еще не выгорела, закрывал решительно все вокруг. Хуже всего было, если в такой час вновь начинала прерываться связь с войсками.
- Так можно и фашиста не заметить, пока он не залезет к тебе в блиндаж... - невесело шутил Кузьма Акимович Гуров.
Облегчало положение лишь то, что бомбить этот участок берега гитлеровцы перестали: очевидно, уверились, что целей для их бомб здесь больше нет.
В общем, огненную осаду КП выдержал. Когда 5 октября к нам прибыл заместитель командующего фронтом генерал-лейтенант Ф. И. Голиков, в расположении командного пункта был уже наведен маломальский порядок. Правда, еще дымило мазутное "корыто" - открытый бетонный резервуар, устроенный в выемке берега на некотором расстоянии от баков. Что в "корыте" есть нефть, было известно и раньше, но хлынуть оттуда на КП она не могла. И дым от нее, не такой уж сильный, приносил даже известную пользу как дополнительное средство маскировки.
- А переносить отсюда командный пункт все-таки придется, - сказал, осмотревшись, Филипп Иванович. - За этим местом немцы будут следить и покоя вам тут не дадут.
Такого мнения были и мы. Командарм доложил, что помещение для КП уже подготовлено.
От Голикова, как всегда при посещениях им армии, узнали разные новости, касавшиеся фронта в целом.
После того как не удалось пробиться к Сталинграду с севера и соединиться с нами войскам, входившим теперь в состав Донского фронта, нас особенно интересовали действия южных соседей. Рассчитывать на скорое соединение с ними было еще трудно, но какую-то часть неприятельских сил, штурмовавших город, они оттягивали.
Голиков рассказал про контрудары 51-й и 57-й армий, которые за последние дни потеснили противника в нескольких десятках километров южнее Сталинграда, в районе озер Сарпа и Цаца. Вновь и вновь предпринимала контратаки своим правым флангом 64-я армия - ближайшая к нам с юга. Окажись более успешным ее последний удар в направлении Песчанки и Воропонова, нам сразу стало бы легче. Но преодолеть разделявшие нас километры пока не удавалось - не пришло время...
В полосе обороны 64-й армии находилась южная окраина Сталинграда Кировский район. Там, по словам Филиппа Ивановича, не было таких бомбежек и таких пожаров, как в нашей полосе, и рядом с фронтом, под вражеским огнем, могла продолжаться городская жизнь, похожая на ту, которую называли нормальной в осажденном Севастополе. Большую часть населения района, конечно, эвакуировали, но оставались на своих местах райком партии и райисполком, давала ток СталГРЭС (должно быть, гитлеровцы еще надеялись захватить ее неразрушенной), работали хлебозавод и некоторые другие предприятия, ремонтировались танки, речные корабли.
