Из второго ряда видно заросшее черной бородой лицо Степана Рукавишникова; он с плохо скрываемой ненавистью косился на охранников из-под насупленных густых бровей. Видимо, жалеет об утраченных степных просторах, о кистене и сабле. Мало кровушки пролил, упырь проклятый…
Пахом Жарков ерзал возле Рукавишникова. Его голова то появлялась, то исчезала за головами казаков переднего ряда. Полубезумный Жарков сегодня юродивым не выглядел. Он словно хотел оттесниться от окружающих его бунтарей, а некуда.
Рядом с ним неистово молился Авдей Горохов. Этот хитрый казак хотел казаться блаженным. Но комиссии доподлинно известна его кровавая роль во время бунта. Так что теперь отвертеться ему не удастся…
Все эти казаки и многие другие, стоявшие с ними рядом, оказались вместе не случайно. Пришло время платить за содеянное.
Полковник Неронов кратко зачитал доклад о ведении следствия, длившегося пять месяцев, и огласил причины, по которым «собраны» на площади у Гостиного двора яицкие казаки. Когда он перешел к заключительной части доклада, над площадью нависла мертвая тишина.
Ровный голос полковника перечислил имена главных мятежников. Толпа зевак заволновалась, ожидая услышать смертный приговор. Но председатель комиссии обманул ожидания всех – как оренбуржцев, так и приготовившихся к самому худшему бунтарей.
– Кирпичников, Гордеев, Чумаков, Рукавишников, Горохов… – Неронов зачитал еще пятнадцать фамилий и посмотрел на членов комиссии, сидевших справа и слева от него: – Подвергнуть наказанию кнутом, по пятьдесят ударов каждому! Затем всех сослать в Сибирь!
Над площадью поднялся гул разочарования. Зевак не удовлетворила мягкость наказания, так как большая их часть желала услышать смертный приговор. Толпа обвиняемых казаков ответила радостными восклицаниями.
Полковник вынужден был прервать свою речь, пока восстановится порядок.
– Ковшов, Коровин, Жарков… – Неронов зачитал чуть больше сотни фамилий. – Забрить в солдаты и отправить на фронт!
Чтение «обвинения» закончилось прощением остальных участвовавших в бунте казаков с условием, что они присягнут на верность государыне.
Незаметно пролетело четыре часа. Наказание и повторную присягу назначили на среду, и заседание полковником Нероновым было объявлено закрытым. Люди начали расходиться, бурно обсуждая все, что услышали.
Неронова окружили члены комиссии и местные дворяне, наперебой приглашая его отобедать в честь завершения работы комиссии.
Неронов чувствовал себя усталым. Все снова прокатилось через его сознание – через сердце. Хотя смертная казнь не была назначена никому, собранная картина бунта казалась страшной и зловещей. Терзала к тому же тревога относительно «мягкости» наказания. Одобряют ли его действия и решения в Петербурге?
В конце концов усталость понемногу стала отступать, а тревога – нет.
16
Закрыв за собой двери, адъютант Барков застыл в предписанной позе, и губернатор уже заранее знал, что он сейчас услышит: устами капитана с ним будет говорить председатель Следственной комиссии полковник Неронов, которого Иван Андреевич тщательно избегал под различными предлогами. Он отказался даже участвовать в «судилище» над яицкими казаками, хотя обязан был это сделать. Губернатор не хотел сейчас выслушивать Баркова, но выставить за дверь своего адъютанта тоже не мог.
– Председатель Следственной комиссии полковник Неронов удивлен вашим отказом принять участие…
«Начинается!» – подумал Иван Андреевич, а вслух сказал:
– Душа не лежит у меня к этому остолопу! Скользкий какой-то. Бунтовщиков зачем-то в Оренбург приволок. Разбирался бы с ними там, в Яицке, а меня бы в свои делишки не впутывал.
– А он недоволен был, – подлив масла в огонь, заулыбался лукаво адъютант. – Когда я сообщил, что вы вместо себя представителя пришлете, лицо у полковника вытянулось, и он стал похожим на коня!
– А он и есть конь! – нахмурился Иван Андреевич. – Сдается мне, что он и здесь обстановку пронюхивает.
– Н-не думаю, – позволил себе заметить Барков. – Насколько мне известно, комиссия занималась исключительно казаками!
Слова капитана почему-то вызвали бурю негодования в груди губернатора. В волнении он поднялся и подошел к окну, повернувшись спиной к адъютанту, который продолжал стоять в шаге от двери. Этот хитрый малый, вероятно, заметил возбуждение губернатора. Но если у него есть хоть капля догадливости, то он сейчас же покинет кабинет, чтоб губернатор мог подумать в одиночестве, как быть дальше.
Но Барков продолжал стоять, как вкопанный. В какой-то момент Ивану Андреевичу пришло в голову накричать на адъютанта – чего он еще тут ждет?! Но губернатор вовремя осознал неприемлемость такого решения. Он повернулся и строго спросил:
– Вам нравится состоять при моей особе, Александр Васильевич?
На лице адъютанта обозначилось недоумение, но он быстро справился с собой.
– Так точно, ваше высокопревосходительство!
– Вот уже минуло семь месяцев, как вы прибыли в Оренбург. Характеристики и послужной список у вас в порядке. Но мне почему-то хочется больше знать про вас, Александр Васильевич! Почему столь доблестного и положительного офицера отправили служить в наше захолустье?
– Для меня служить Отчизне нигде не зазорно!
От слов Баркова губернатора передернуло. Когда капитан замолчал, он закусил нижнюю губу, заложил руки в карманы и подошел вплотную к адъютанту:
– Сдается мне, что и ты с того поля ягода. Поди, «присматривать» за мной в Оренбург послан?
– Я прибыл сюда служить России! Шпионское ремесло – дело не мое!
– Берегись, если твои слова далеки от правды. А то можешь сломать себе ребра и лишиться головы одновременно!
– Да я…
– А я тебе говорю: пошел вон, Александр Васильевич!
– Разрешите идти? – вытянулся адъютант.
– Уже разрешил.
Как только надоедливый адъютант исчез из кабинета, губернатор вздохнул. Но не успел он вернуться к столу, как дверь снова распахнулась и вошел секретарь.
– А тебе чего надо? – нахмурился Иван Андреевич.
– Председатель следственной комиссии полковник Неронов требует видеть вас, – доложил секретарь.
– Он еще и требует?! – воскликнул сердито Иван Андреевич. – Что этому остолопу от меня опять понадобилось? Чтоб у меня кусок встал поперек горла при виде его гнусной физиономии? Что ж, пусть войдет. Надеюсь, эта встреча будет у нас последней.
Вошедший Неронов вежливо поклонился. Губернатор смерил его с головы до ног высокомерным взглядом и сказал презрительно:
– Что еще, полковник? Что вы так усердно рветесь в мой кабинет? Вы плохо выглядите. Опять, наверно, придется выслушивать какой-нибудь сумасшедший отчет?
– Я бы хотел поговорить с вами о серьезных делах, – стараясь быть предельно вежливым, сухо ответил Неронов.
– Говорите, не стесняйтесь, – сказал Иван Андреевич, усаживаясь за стол, но не предлагая полковнику садиться. – Здесь только я один и внимательно тебя слушаю.
– Простите, ваше превосходительство, что я вам досаждаю, но я уже четыре раза просил принять меня. Вы все уклоняетесь от встречи, а я ведь состою на службе у императрицы!
– Ну-с, послушаем. – И губернатор зевнул, небрежно скользнув взглядом по председателю Государственной следственной комиссии.
– Вам известно, – продолжал спокойно Неронов, – что я послан сюда выявить причины бунта яицких казаков и наказать их. Но, простите за резкость, вы, наверное, забыли о документе с моими полномочиями, как забыли и то, что не являетесь здесь единственным хозяином? О вашем недостойном поведении я доложу в Петербург!
– Ваше право, друг мой, – зло засмеялся Иван Андреевич. – Только не забудьте указать, что, убоявшись бунтовщиков, ваша комиссия проводила следствие подальше от беспокойного Яицка, в спокойном во всех отношениях Оренбурге!
– Я не обратил бы внимания на то, как вы обходились лично со мной, – жестко продолжал полковник. – Но я не могу молчать, как вы относитесь ко мне как к лицу государственному! А вы не боитесь, что в Оренбурге может случиться то же самое, что и в Яицке?