– Ты, наверное, проголодался, Архипушка? Вот сечас и покушаем, а заодно и про цыган поболтаем.

– Ты что, уже про цыган наслышана? – удивился Архип.

Мариула пожала плечами. Казак понял, что она знает обо всем, что случилось на площади.

Ведунья налила чаю и придвинула чашку гостю.

Окунув в вазочку с медом кусочек шаньги, Мариула хитро улыбнулась:

– Так им и надо. Пусть у себя порядок наводят, а не шастают где ни попадя!

Архип согласно кивнул. Чай был горячий, и он пил из блюдечка, усердно дуя в него.

– Тому рада, что в грязь лицом не ударили казачки. – Мариула бросила полный торжества взгляд на окно и улыбнулась: – А я уже, грешным делом, думать начала, что изнежились, измельчали казаки-то наши!

Кузнец допил чай. В голове бушевали события, произошедшие на площади у церкви. Как только он собрался рассказать о случившемся, дверь распахнулась и в комнату вбежала молодая казачка Лиза Бочкарева с сынишкой на руках.

Малыш беспомощно висел на материнской шее. Лиза плача рассказала, что с вечера мальчишка жаловался на боль в голове. А сегодня ни с того ни с сего у него жар и рвота.

– Клади мальчонку-то, – распорядилась Мариула, указав на кровать.

Она тронула его лоб и нахмурилась. Из-за печки ведунья принесла два металлических прута. Недолго помолчав, она обратилась к прутам, словно к людям:

– Ну что, железячки, поработаем?

Архип не поверил своим глазам, увидев, как прутики сначала концами повернулись к Мариуле, а потом снова приняли первоначальное положение.

– Это сглаз? Порча? – подавляя рыдания, зашептала несчастная Лиза.

– Застудился он, – не оборачиваясь, ответила Мариула.

Снова концы прутиков развернулись к ведунье.

– Господи, неужто все взаправду, или мне чудится? – не веря собственным глазам, прошептал кузнец. – А может, она сама те железяки двигает?

Мариула спокойно зажгла свечу, положила на лоб мальчика платочек, смоченный водой, и начала читать молитву:

«Господи Боже, Матушка Пресвятая Богородица…»

Взгляд Архипа упал на стол. Он увидел церковные свечи, икону Богородицы, распятие, сковородку с какой-то травой, колокольчик… И когда только Мариула успела поставить все это?

Он вздрогнул от громкого голоса ведуньи:

– Изыди, злой дух, полный кривды и беззакония!.. Верни отроку Божьему его здоровье.

Из соседней комнаты, как по зову, прибежали кошки – черная и белая. Усевшись у изголовья, они внимательно следили за хозяйкой. Голос Мариулы заставил, в свою очередь, завыть собаку во дворе, а ту поддержали псы со всего городка!

Архипу стало страшно. Он словно прилип к стулу.

Мариула, не прекращая читать наговоры и молитвы, водила над мальчуганом то распятием, то свечой.

Сколько это длилось – десять минут? Полчаса? Кузнецу показалось – вечность. Но вот Мариула закончила ритуал, приговаривая, что не она лечила, а сама Матерь Пресвятая Богородица. Мальчик открыл глаза, сел на постели и попросил пить. Мариула дала ему приятно пахнущий настой из чугунка, в котором мочила платочек. Тело мальчика покрыла испарина, а это признак того, что жар отступил.

– Когда мальчонку кто-то расхваливает, оближи его правую ручку-то и сплюнь на землю три раза, – посоветовала Лизе на прощание Мариула.

Как только казачка ушла, Мариула быстро убрала со стола все предметы и, хитро прищурившись, улыбнулась кузнецу:

– Что, впервой видеть довелось?

– Ага, – кивнул тот.

– Это еще так, мелочи. Нечистый так просто отступил. А быват такое…

Они снова сидели за столом напротив друг друга, пили чай, беседовали. Архип рассказал Мариуле о дневной стычке казаков с цыганами, а она немного о себе.

Оказывается, Мариула – потомственная ведунья. Ее мать разорвали в лесу волки, но она успела передать спасшейся на дереве дочке свою чудодейственную силу. Вот так всю свою жизнь она и помогает людям. Но больше всего нравилось Мариуле гадать на картах и собирать травы.

Постепенно их разговор перешел на Луку и Лялю. Вернее, на ожидавшую их судьбу.

– Меня шибко беспокоит Лука, – первым задел волнующую его тему кузнец.

Мариула подняла голову, посмотрела на него лучистыми молодыми глазами.

– И каким боком он тебя беспокоит?

– Любит он Лялю, а дома, должно быть, понимания в том не находит, – с горечью высказался Архип.

– Но она его не любит. Пустое все это!

– Что «пустое»? – не поняв, насторожился кузнец.

– Не быть им вместе никогда…

Не договорив, Мариула замолчала. По ее озабоченному лицу было видно, что ей неприятен этот разговор.

– Мариула, обскажи мне, что их ждет, – спросил Архип. – Люб мне Лука. Хочу вот, чтоб у него все хорошо было!

Ведунья изменилась в лице, а кузнец тут же пожалел о сказанном. Старуха молчала. Архип сожалел, что чем-то досадил Мариуле.

– Не взыщи, коли сболтнул что лишнее, – сказал он. – Пойду я, пожалуй, а то засиделся, гляжу.

Поклонившись, он шагнул к двери.

– Куда же ты идешь, голубь? Давай уж обговорим то, про что начали!

Кузнец остановился, повернулся, и такая боль была в его глазах, что Мариула ободряюще улыбнулась:

– Про Луку знаю все, но обсказать не могу. Жестокая судьбинушка ожидат казака. Язык не поворачивается говорить сее.

– А Ляля? – спросил Архип, поймав себя на том, что участь девушки волнует его не меньше судьбы Луки.

– Ее судьбина тоже не из легких будет, – вздохнула Мариула. – Но она сама о том знат.

– Неужто все так плохо? – заволновался кузнец.

Прежде чем ответить, ведунья бросила настороженный взгляд на печь, за которой спала девушка, и перешла на шепот:

– Лука – человек темный, но покуда и сам об том не ведает. Уже скоро он…

Мариула замолчала, и Архип понял, что продолжения фразы ждать не следует.

– А как же Ляля? – скрипнув досадливо зубами, выдохнул он.

– Она тоже долго в девках не засидится. Мужа у нее никогда не будет. Но родится дочь!

– И кто девочкин отец? Уж не Лука ли?

– Не он, а ты!

Ответ прозвучал так неожиданно, что кузнец вздрогнул. Он посмотрел на опустившую глаза Мариулу, затем увидел стройную фигурку Ляли, которая, скрестив на груди руки, с вызовом смотрела на него.

– Ляля истину сказала, – подтвердила Мариула. – От тебя она дитя приживет!

– Да я ж… – Архип осекся и замолчал. Лицо его сморщилось, как от боли. Если бы прямо сейчас Ляля оседлала ступу и облетела на ней городок, кузнец был бы поражен меньше, чем после такого известия. Он онемел, вспотел и почувствовал себя не сидящим на табурете, а пригвожденным к нему.

– Дык я ж…

– Это вам обоим на роду написано, – подводя черту, сказала Мариула. – И что-то изменить или поправить не сможете ни она, ни ты!

Неделю спустя после описанных событий к дочке, сидевшей на скамейке у дома, подошла Анисья.

– Дорогая моя доченька, – оказала она, погладив голову грустной Авдотьи, – выслушай меня. Мне надо б поговорить с тобой, и поговорить очень душевно. Ты добра и послушна и, я надеюсь, покоришься родительской воле.

– Говорите, мама, – ответила тихо девушка, разглаживая складки своего платья.

Анисья продолжила:

– Отец сказывал, что Барсуковы тебя засватать хотят.

– Знаю я об этом, – пряча лицо, сказала Авдотья.

Анисья замолчала. Девушка вдруг разразилась рыданиями. Словно не обратив на это внимания, мать продолжила:

– Заневестилась ты, доченька. Видать, срок твой бабий подошел.

– Страшно мне, мама, – Авдотья продолжала рыдать.

Анисья крепко обняла старшую дочь. Смуглая, с вьющимися русыми волосами, большими голубыми глазами, Авдотья была необыкновенно красива. Девушка была веселой и общительной, к тому же работящей, пела грустные казачьи песни так, что волновалось сердце, а танцевала…

– Доченька, как ты похожа на меня в молодости! Может, поэтому и потянулся к тебе Лука-то.

– Да, мама. Хорош он и добр. Только вот чует сердце, что не на радость, а на горе его ко мне Господь посылает!