Другими словами, важно учитывать, что сплоченность рассматривается в конкретном обществе или в политическом сообществе в определенный период времени [там же]. Дж. Чан с коллегами показывают, что явление социальной сплоченности относится к устойчивым, протяженным во времени феноменам. По их мнению, нельзя быть сплоченным спонтанно [там же, p. 290]. В итоге Дж. Чан с коллегами приходят к следующему определению сплоченности:

Социальная сплоченность – положение дел, касающееся вертикальных и горизонтальных интеракций среди членов общества, характеризуемых набором аттитюдов и норм, которые включают доверие, чувство принадлежности и готовность участвовать и помогать, а также их поведенческие манифестации [там же].

С нашей точки зрения, требования, выдвинутые Дж. Чаном и его коллегами, несут в себе потенциал для лучшего понимания сплоченности, однако сами авторы реализуют их недостаточно последовательно. Прежде всего непонятен сам способ, который авторы используют, чтобы приблизиться к обыденному определению сплоченности. По-видимому, они, как и большинство исследователей, не сомневаются в том, что разделяют с другими обыденное значение сплоченности. Они ошибочно полагают, что для прояснения обыденного смысла «сплоченности» достаточно обратиться к словарным статьям. Однако такая стратегия подменяет одно аналитически выделенное понятие сплоченности другим, что никак не приближает нас к обыденному пониманию сплоченности, действительным источником которого является языковая практика членов определенного сообщества. В рамках этой языковой практики люди не задаются вопросом о том, что значит «сплоченность», когда всякий раз используют это слово, поэтому вопрос о понимании сплоченности относится не к значению, а к употреблению данного слова. Дж. Чан с коллегами, увы, не учитывают эти моменты и в результате приходят к определению, столь же далекому от обыденного понимания сплоченности, как и те исследователи, которые они критикуют.

Мы считаем, что поиск ресурсов для прояснения понятия сплоченности необходимо направить непосредственно к обыденной языковой практике членов определенного сообщества. Таким образом мы сразу же признаем, что сплоченность является культурно специфицированным концептом, иными словами, может обозначать феномены, различающиеся в зависимости от социального контекста. В социологии одна из ранних и наиболее признанных попыток применить социологию к пониманию обыденного (естественного) языка представлена в работах Питера Уинча [Уинч, 1996].

Члены определенного сообщества разделяют определенные правила и пользуются общими понятиями, сложившимися в результате их совместной практики. Обыденный язык, таким образом, является ключом к пониманию культурного контекста («формы жизни»), к которому принадлежат члены данного лингвистического сообщества. Понимание категорий обыденного языка нацелено не на отыскание их сущности, а на описание того, как и в каких обстоятельствах члены наблюдаемого сообщества пользуются этими категориями. Тем самым для социологического взгляда П. Уинча первостепенный интерес представляет то, как социальная действительность осмысляется самими действующими, а не исследующими их учеными.

В терминах данного подхода понимать, что есть сплоченность, значит правильно использовать слово «сплоченность» в каждой конкретной ситуации. Тот факт, что ученый знает некоторые правила использования слова «сплоченность», не означает, что оно всегда будет уместно применено. В разных культурах идея сплоченности может пониматься по-разному, и, следовательно, совсем необязательно, что для самих действующих совершаемые ими действия и сопутствующие переживания будут означать то же самое, что и для наблюдателя. Действительно, люди в разных ситуациях и культурных контекстах могут вкладывать разный смысл в понятие сплоченности.

Отсюда вытекает особое требование к социальному ученому: если он хочет правильно интерпретировать происходящее в социальной действительности, он должен быть в состоянии применять к ней критерии, которые сама эта действительность и порождает. Иными словами, ученый должен учитывать особенности обыденного языка и социального контекста, в котором он используется. Но как убедиться, те ли критерии были выделены и правильно ли они применяются? В данном контексте принципиально важна вероятность ошибки в применении критерия: мы получим возможность убедиться в том, что наблюдаемое поведение относится к сплоченности, если допустим, что члены исследуемого нами сообщества могут поправить нас, указав на ошибку. Если мы используем термин в определенной ситуации и этого не происходит, значит, скорее всего, наша трактовка происходящего является правильной.

Метод Уинча – это не метод интерпретации, а метод описания. Последовательное этнографически ориентированное описание может дать серьезные результаты, продвинуть нас в понимании такого феномена, как сплоченность. Поиск универсального определения сплоченности не имеет смысла, поскольку за разными трактовками не стоит какой‐то общей сущности. Связь между различными определениями подобна «семейному сходству». Поиск обыденного значения социальной сплоченности не заменяет эмпирического исследования, но представляет собой вариант необходимой предварительной работы, которую часто минуют в исследовательской практике. Как мы увидели, внимание к употреблению понятия «сплоченность» в обыденной языковой практике позволяет избежать путаницы и споров вокруг данной дефиниции, предоставляя надежный критерий для ее понимания.

Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации. – М.: Академический проект, 2005. – 528 с.

Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. – М.: Наука, 1991. – 576 с.

Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. – М.: Мысль, 1994. – 399 с.

Тённис Ф. Общность и общество. Основные понятия чистой социологии. – М.: Владимир Даль, 2002. – 425 с.

Уинч П. Идея социальной науки и ее отношение к философии. – М.: Русское феноменологическое общество, 1996. – 107 с.

Ярская-Смирнова Е.Р., Ярская В.Н. Социальная сплоченность: Направления теоретической дискуссии и перспективы социальной политики // Журнал социологии и социальной антропологии. – М., 2014. – № 4. – С. 41–61.

An experimental study of cohesiveness and productivity / Schachter S., Ellerston N., McBride D., Gregory D. // Human relations. – N.Y., 1951. – Vol. 4, N 3. – P. 229–238.

Bales R.F. Interaction process analysis: A method for the study of small groups. – Cambridge (MA): Addison-Wesley, 1950. – XI, 203 p.

Bernard P. Social cohesion: A dialectical critique of a quasi-concept: Paper SRA-491. – Ottawa: Strategic research and analysis directorate: Department of Canadian heritage, 2000.

Bollen K.A., Hoyle R.H. Perceived cohesion: A conceptual and empirical examination // Social forces. – Chapel Hill (NC), 2001. – Vol. 69, N 2. – P. 479–504.

Bruhn J.G. The group effect: Social cohesion and health outcomes. – N.Y.: Springer, 2009. – XII, 171 p.

Budge S. Group сohesiveness revisited // Group. – N.Y., 1981 – Vol. 5, N 1. – P. 10–18.

Carron A.V., Brawley L.R. Cohesion: Conceptual and measurement issues // Small group research. – Newbury Park (CA), 2012. – Vol. 43, N 6. – P. 726–743.

Cattell R.B. Concepts and methods in the measurement of group syntality // Psychological rev. – Wash., 1948. – Vol. 55, N 1. – P. 48–63.

Chan J., To H.P., Chan E. Reconsidering social cohesion: Developing a definition and analytical framework for empirical research // Social indicators research. – Dordrecht, 2006. – Vol. 75, N. 2. – P. 273–302.

Dickes P., Valentova M. Construction, validation and application of the measurement of social cohesion in 47 European countries and regions // Social indicator research. – Dordrecht, 2013. – Vol. 113, N 3. – P. 827–846.