Я сажаю Дафни на закрытую крышку унитаза и открываю кран. Слишком много крови для того, чтобы посадить её в ванну; пока я пробую воду для нужной температуры, кровь на моих руках окрашивает белый фарфор тошнотворным, ржавым красным.

— Начинать следует с душа, — говорю я Дафни, надеюсь, с успокаивающей улыбкой. По правде говоря, я почти ошеломлена её видом. В моём видении — и в реальности — я видела только кровь Уэлшей в полной темноте. Теперь, когда сверкают яркие верхние огни, кровь выглядит слишком красной, чтобы быть настоящей — как в видении, что однажды дал мне Смит с кровью в кровати. Я дрожу и отказываюсь останавливаться на этом. Это — сейчас; это реально. И я должна с этим справиться.

— Становись сюда, — говорю я, когда вода стала достаточно теплой. — Давай снимем с тебя одежду.

Моя тётя снова появляется, привлекая моё внимание, задыхаясь, когда я снимаю одеяло с крошечных плеч Дафни.

Нож. Конечно.

Сиерра не знала об этом. Дафна стоит там — возможно все четыре с половиной фута её — сжимая большой мясницкий нож и окровавленный мобильный телефон. Я тоже была бы в шоке. Я была. Сиерра быстро оправляется, и протягивает полиэтиленовый пакет.

— Можешь ли ты положить эти вещи сюда, дорогая?

Дафна колеблется и смотрит на меня за советом.

— Давай, — говорю я ободряюще. — Это моя тётя. Она любит меня, и она позаботится о тебе.

— Что насчёт твоей матери? — спрашивает Дафна, её голос ломается, когда она начинает. Это первые слова, которые я слышала от неё с тех пор, как нашла её в том сарае. Или время.

— Она всё ещё спит. Это... лучше, если Сиерра поможет нам в сначала. Хорошо?

Дафна кивает, очень серьезно, и протягивает нож и телефон, хотя её глаза следуют за тем, куда Сиерра суетливо ставит их в угол, поверх кровавого одеяла.

Я должна задержать дыхание, чтобы меня не стошнило, когда я стаскиваю пропитанную кровью ночную рубашку и эластичные брюки с тела Дафни и кладу их пластиковые пакеты от Сиерры. Дафна смущается из-за своего нижнего белья, но даже они почти полностью пропитаны.

Я стараюсь не вспоминать, что это кровь, которая была в телах её родителей всего пару часов назад; Я даже не могу представить, какие мысли идут через голову Дафни.

Я держу полотенце перед Дафной, не прикасаясь к ней, чтобы придать ей какое-то подобие застенчивости. После того, как она попросила просто постоять под брызгами и смыть, пока я найду какое-то мыло, я затягиваю занавеску, закрываю глаза и опускаюсь по стене.

— Теперь ты, — спокойно говорит Сиерра.

Мои глаза открываются.

— Что?

— Твоя рубашка, твои джинсы. Твоё пальто тоже, я думаю.

Мои глаза скользят вниз по пятнам крови на моём животе, и я понимаю, что она права. Я была настолько сосредоточена на Дафни, что даже не посмотрела на себя.

— Тебе нужно торопиться, помыться и снова одеться. Спустишься в Gas -N-Grub по Главной и достанешь новую одежду. — Сиерра схватила мочалку и начала вытирать кровь по всему унитазу. — Я уверена, что они открыты всю ночь. Посмотришь, где лежат сувениры; там должны быть детские размеры.

— Разве у нас нет какой нибудь моей старой одежды?

— Поход в магазин и обратно займёт меньше времени, чем искать подходящую коробку на чердаке.

Отчасти она права.

— Тогда, может быть, тебе стоит пойти, — говорю я. — Ты чистая.

Я чувствую панику, чтобы покинуть Дафну, даже с Сиеррой. Сейчас Дафни невероятно нестабильна, и я только что заслужила её доверие.

Но Сиерра уже тряхнула головой.

— Если твоя мама проснётся, я бы предпочла, чтобы она поймала меня.

Ой. Хорошее замечание.

Сиерра защищает меня так долго, сколько я помню, — и сегодня я не уверена, что заслуживаю этого. Но она права. Она так быстро думает о проблемах на стольких уровнях. Честно говоря, она так напоминает мне Софи, и если я смогу заставить её перестать думать о Софи как о неприятности или угрозе, я уверена, что они действительно поладят.

Одна вещь за раз.

— Ты права, — говорю я, и я снимаю одежду и отдаю её Сиерре. Не имея на себе ничего, кроме моего лифчика и нижнего белья, я стою у раковины и вычищаю кровь с рук, лица и шеи. — Хорошо? — спрашиваю я, оборачиваясь перед моей тётей, невозмутима своей наполовину наготой. Оставим это в прошлом прямо сейчас.

Она изучает меня, а затем кивает.

— Чисто. Можешь идти.

— Дафни? — говорю я, засунув лицо к краю занавески, чтобы она могла меня видеть, но, положив руку на глаза, скромно кивнула. — Я собираюсь пойти и найти для тебя что-то из одежды; это нормально, если Сиерра помоет тебе волосы?

— Ладно, — мягко говорит она.

— Я скоро вернусь, — обещаю я, затем снова поворачиваюсь к Сиерре. — Я быстро.

Примерно по миллиону причин, и не в последнюю очередь из-за того, что я на самом деле не сказала Дафне, что я ухожу из дома, и у меня есть подлое подозрение, она уродец, она догодается об этом.

— Вот, — говорит Сиерра, передавая мне пятьдесят из её кошелька. — Это должно покрыть покупку. Не спорь; тебе нужно использовать наличку. Просто иди.

Я бегу в свою комнату и натягиваю первую попавшуюся рубашку и пару джинсов, которые вижу, сую ноги в кроссовки, а не в тёплые, удобные, забрызганные кровью сапоги. О, блин, я надеюсь, что это отчистится. Я люблю эти сапоги.

Это всего лишь в миле от Gas-N-Grub, и я еду так быстро, как только осмеливаюсь. Когда я добираюсь туда, он почти пуст — как можно было бы ожидать в четыре часа ночи — но даже в этом случае я опускаю голову, пока блуждаю по секции сувенирной одежды, протирая виски от пронзительной головной боли, которая взяла вверх над моими глазами; у меня постоянный дефицит сна, и он начинает брать свое.

Есть детские футболки, и я хватаю одну из них, но нет штанов. К счастью, я нахожу пару очень маленьких женских пижамных штанов, на которых написано: "Пою в Оклахоме!"

Я даже не знаю, что это значит, но я добавляю пару красочных гольфов в кучу и беру все на переднюю стойку. Все вместе я провожу меньше пяти минут на пустынной бензоколонке.

У меня перед глазами туман, но я странно себя чувствую, как будто перебрала кофеина, когда я приближаюсь к единственному светофору между мной и моим домом. Когда мои руки немеют, а чернота вторгается в стремительно сокращающийся круг по моему зрению, я испытываю иррациональное желание отпустить рулевое колесо и ударить по лбу. Я такая тупая! Я была настолько отвлечена, что не заметила предупреждающих признаков видения, которое сейчас меня подавляет.

Последнее, что я вижу перед тем как видение поглащает меня, — это знакомый снежный сугроб, освещённый мигающим жёлтым светофором.

Глава 25

Я стою в лесу. Темно, но не очень — рассвет, или, может быть, сумерки. Там нет снега, но холодно.

Я всё ещё терзаю себя за то, что не узнала свою машину в видении, которое у меня было в доме Софи. И за то, что я отвлеклась, когда я отдалилась от Gas-N-Grub, что я не включил свои болбанные фары. Мне повезло, что моё физическое тело сидит зажато в снежном сугробе и не разбито на куски!

Видение отвлекает меня от моего самобичевания, подталкивая меня вперёд, и, хотя я всё ещё качаю головой по своей собственной глупости, я иду в направлении, куда меня тянет, и стараюсь полностью охватить это видение.

Потому что я уверена, что, чёрт возьми, я ничего не могу сделать с со своим возможно раненным телом в данный момент.

Булькающий, журчащий звук привлекает мое внимание, и я иду на него, почти падая на задницу, когда мимо меня мчится маленькая фигура, размытая тенями. Маленький человек? Большое животное? Но видение тянет меня к звуку, поэтому всё, что я могу сделать, это проклинать мою неспособность выбирать, и пусть невидимая верёвка тащит меня вперёд, из-за деревьев и на крошечную поляну.

Шипящий звук исходит от кого-то, находящего на земле, неспособного дышать из-за того, что у неё в горле нож мясника. Удары её сердца видны в ритмической пульсации крови из разорванной артерии; её кровь ярко-красная на снегу.