Анализ целесообразно начать с определения объекта исследования. Определение элиты Дж. Хигли и М. Бёртона вполне подходит в качестве исходной точки: «Политические элиты могут быть определены как персоны, способные в силу их стратегических позиций во властных организациях и движениях оказывать влияние на политические результаты регулярно и устойчиво» [Higley, Burton, 2006, p. 7]. Данное определение содержит характеристики властных групп, функционирующих в сложившемся и воспроизводящемся обществе, что связано с установившимися социальными институтами, структурами и отношениями. Общество, находящееся в процессе кардинальных изменений, не имеет устоявшихся институтов – они только возникают, и группы, стремящиеся контролировать создающиеся институты, стремятся, участвуя в их создании, завладеть ими и закрепиться. Борьба за власть и выживание на вершине становятся существенной доминантой их поведения. Процесс институционализации связан со становлением устойчивости положения и элитных характеристик. Отсюда можно предположить, что объективные цели персон, стремящихся к власти и к членству во властном сообществе, будут заключаться в следующем.

Во-первых, занять стратегические позиции. В условиях общественной трансформации эта цель реализуется параллельно c созданием новых институтов и, возможно, переформатированием существующих. Но в любом случае речь идет о новых институциональных порядках.

Во-вторых, контролировать организации и движения. Очевидно, что не все старые организации исчезают. Поэтому активность должна быть направлена на них, а также на создание новых. Альтернативные и неконтролируемые организации и движения для становящейся элиты могут представлять потенциальную опасность, отсюда возникает задача по их ослаблению или уничтожению.

В-третьих, создать структуры эффективной деятельности, включая: структурирование социальных, политических, экономических и культурных подсистем с целью привести их в соответствие с интересами, целями и активностью персон и групп, находящихся «наверху»; а также систему подготовки и образования. Это естественным образом связано с тем, что возможное влияние на политические результаты зависит от характеристик общественных (под)систем и индивидов, участвующих в их функционировании.

В-четвертых, стабилизировать систему организаций и институтов, наиболее важных с точки зрения принятия решений, их исполнения и контроля, а также правила их функционирования. Помимо этого, необходимо установить формальные и неформальные нормы деятельности политических акторов всех уровней, включая внутриэлитные взаимоотношения.

В-пятых, обрести союзников и социально-политическую поддержку у населения и значимых социальных групп. Это в значительной степени связано с представительностью элиты. Дж. Сартори различает три вида представительства: юридическое, социологическое и политическое [Sartori, 1968; Rao, 1998]. Первый предполагает деятельность кого-либо в чьих-то интересах по контракту или мандату. Второй вид связан с приписыванием представительства ввиду принадлежности индивидов к той или иной социальной группе (национальной, профессиональной, половой, возрастной, религиозной и т.п.). Третий, могущий включать предыдущие, связан прежде всего с ответственностью за охрану и реализацию определенных интересов социальных групп. Институционализация (конституирование) представительства интересов социальных групп связана с устойчивым, регулярным отстаиванием, продвижением определенных интересов. И тем самым эти группы получают поддержку, но и властные инстанции, и группы также поддерживаются своими «подопечными».

В-шестых, легитимизировать занимаемые позиции и свое место в них. «Объект имеет политическую легитимность, если и только если он морально оправдан в обладании политической властью, где обладание политической властью выступает попыткой использовать монополию (в рамках юрисдикции) в применении и в ведении законов. Характер монополии важен, если мы отделяем политическую власть от простого принуждения» [Buchanan, 2002, p. 689–690]. Для становящихся элит этот принцип имеет принципиальную важность. Тем более это существенно для российской социальной системы, где монополия зачастую воспринимается как естественная характеристика социальных и политических порядков.

Реализация этих целей приводит определенные группы к властным позициям, а также к снижению неопределенности и непредсказуемости в активности политических элит. Это с точки зрения субъективно мотивированных действий. Однако было бы неверно абсолютизировать целерациональные действия и мотивы групп доминирования. Задача может не формулироваться как определенный план. Но в ходе продвижения во власть и закрепления в ней стремящиеся к этому группы и индивиды вынуждены решать изложенные выше задачи. В более общем плане со стороны внешнего наблюдателя процесс институционализации и трансформации новых властных групп может быть рассмотрен в трех аспектах (измерениях): институциональном, структурном, персональном. Существует еще важное культурное измерение, но здесь оно не рассматривается. Содержательно институционализация элит может быть разделена на два больших периода – до 2000 г. и после, что укладывается в логику постсоветской истории.

Базовым фактором, влияющим на процессы институционализации властных элит, остается социетальная неопределенность, постепенно снижающаяся в последние годы. Сущностно эта неопределенность характеризуется неустойчивостью и нефиксированностью вектора социального, экономического и политического развития страны на фоне глубокого кризиса и разрушения прежних институциональных и структурных оснований российского общества. При этом постоянно делались заявления о путях развития России со стороны различных групп, осуществлявших и осуществляющих контроль над институтами власти. Суть их сводилась в основном к ориентации на «построение» капиталистического, демократического, социального общества, что, собственно, и зафиксировано в Конституции Российской Федерации. В последние два года ситуация усугубляется сочетанием экономического кризиса и конфронтацией со странами Запада.

В докладе Всемирного банка 2014 г. фиксировалось, что в РФ сохраняются неустойчивость институциональной среды, непоследовательное применение законов и подзаконных актов; глобальные показатели государственного управления (по методике Всемирного банка) демонстрируют слабую эффективность государственной политики [Доклад об.., 2014, c. 49–50]. Через два года эксперты отмечали: «Неопределенность экономической политики стала ключевым фактором, сдерживающим инвестиции и потребление» [Доклад об.., 2016, с. 57]. Помимо этого, «на фоне падения цен на нефть вскрылись серьезные недостатки действующей модели экономического роста в России», и «перед Россией по-прежнему стоят серьезные структурные ограничения и накопившиеся за долгое время препятствия для повышения конкурентоспособности экспорта» [там же, с. 8–9].

Существует определенный парадокс. Элиты выступают агентами стабилизации, упорядочивания и институционализации [Манхейм, 1994, c. 313; Ахиезер, 1998, c. 346–347; Тоффлер, 1999; см. также: Keller, 1968]. Но, не будучи сами институционализированными, как они смогут стабилизировать ситуацию и систему? В России эта проблема усугубляется длительным состоянием общественной неопределенности и нестабильности, которая фактически длится последнюю четверть века.

Возможный ответ (гипотеза) состоит в том, что в таких условиях стабилизация возможна через ограниченную рецессию. Возврат к некоторым формам прошлого и ориентация в процессе рекрутирования во властные структуры на персон, отстаивающих принципы такого рецессионного (ретроградного) консерватизма, оказывается наименее затратным для системы. Формальная приобщенность к прошлому, помимо прочего, может в условиях продолжающейся нестабильности выполнять важную функцию легитимации, апеллируя к «положительным» чертам предыдущего состояния общества (среди которых стабильность – наиважнейшая) и забвению признаваемых негативных черт9. Необходимый аспект институционализации – приобретение ценности [Хантингтон, 2004, c. 32], как раз и составляет основание легитимности. Причем, вполне вероятно, что в определенной степени для самих элитных групп данный вариант институционализации не является вопросом выбора. «Встреча» системных требований и людской деятельности происходит вполне естественно. Индивиды и система находят друг друга, поскольку взаимодействуя выживают. Именно в связи с этим процессом исследователи характеризуют происходящее как «реноменклатуризацию», «инволюцию» [Трансформация старой.., 1996, с. 291; Магомедов, 1994, с. 112; Podgoreck, 1994].