Опыт стран, переживших «цветные революции», показывает, что они либо не способствовали переходу государств на новый этап политического развития, консервируя в них выгодный пришедшим к власти силам порядок и не решая внутренние конфликты (Грузия, Украина, Киргизия), либо стали шагом к территориальной дезинтеграции (Югославия). Опыт Украины 2013–2014 гг. показал, что при слабости политической системы в целом и отсутствии политической воли правящей элиты государство становится чрезвычайно уязвимым для внешних проникновений и воздействий. В частности, «Майдан» оказался организованной и спланированной акцией со стороны польского фонда «За демократию», руководство которым осуществлялось через посла Польши в Украине. До сих пор в стране нет ни стабильности, ни фактически государственности, поскольку в состоянии гражданской войны не приходится говорить о государстве как целостном политическом образовании.

С учетом таких критериев можно выявить основополагающий принцип обеспечения национальной безопасности – система мер и институтов, обеспечивающих неуязвимость государства по отношению к внешним и внутренним дестабилизирующим воздействиям, приводящим к разрушению государственности.

В истории Российского государства с момента его образования национальная безопасность рассматривалась в качестве системы гарантий территориальной целостности, суверенитета и национальных интересов3, основываясь на силовых методах обеспечения политической стабильности. Однако в современном мире возникли новые, подчас непредсказуемые факторы дестабилизации. К ним, в частности, можно отнести проблему так называемых «цветных революций» и технологии их дистанционного проведения.

Если рассматривать само понятие «цветная революция», возникшее в политической науке сравнительно недавно (с 2005 г.), то под ним обычно подразумеваются технологии реализации государственных переворотов с последующим внешним управлением политической ситуацией в стране в рамках искусственно созданной политической нестабильности. При этом внешнее давление на власть осуществляется путем политического шантажа при широком задействовании протестного потенциала молодежного движения.

По мнению большинства исследователей данной проблематики, все «цветные революции» строятся по одной генеральной схеме, вне зависимости от геополитического статуса, реальной социально-экономической ситуации в стране и ее международных связей. «Цветные революции» осуществляются по единому шаблону молодежного протестного движения при манипуляции массовым и групповым сознанием для последующей трансформации протестующих масс в толпу. Затем данная сила используется против действующих властей как инструмент политического шантажа.

Отметим, что уже в самой природе возникновения «цветных революций» нет ни единого намека на реальную аккумуляцию или агрегацию, артикуляцию реально существующих политических интересов граждан. Соответственно, можно сделать вывод о том, что «цветная революция» не есть ответ на накопившиеся социально-экономические и общественно-политические трудности и тем более не является решением таковых. У творцов «цветных революций» совершенно иные цели и задачи – ввергнуть политическую систему в хаос, разрушить сами основы государственности, стравив, по сути, крупные слои населения между собой и с властью. Этот факт доказывает, что «цветные революции» прямо противоречат условиям обеспечения национальных интересов и целостности государства. Разумеется, в ходе подготовки к осуществлению таких революций используется метод точечного воздействия, о котором упоминалось выше, однако такие «болевые» для общества вопросы поднимаются только в качестве приманки и детонатора протестной активности. Следует также заметить особо, что используется именно молодежная протестная активность, причем, на наш взгляд, по следующим причинам:

1) у большинства молодежи еще нет сформированного политического мировоззрения, и оно подвижно и легко подвергается манипуляциям;

2) молодежь является наиболее «легким на подъем» социальным слоем общества, поскольку ей проще оторваться от повседневных дел и сходить на митинг (особенно если такое участие щедро оплачивается, как это имело место на Майдане, когда молодые люди получали за свое физическое присутствие в палаточном лагере 3,5 тыс. гривен в сутки из средств польского фонда «За демократию», что составляло довольно большую сумму в Украине на тот момент);

3) особенность восприятия молодежью любых массовых акций как некоего своеобразного развлечения, «тусовки»; причем такое отношение отметили аналитики в момент «Майдана», и оно характеризует состояние сознания современной молодежи, привыкшей развлекаться, не задумываясь о последствиях;

4) молодежь, по крайней мере ее определенная часть, воспринимает участие в таких акциях как способ самореализации и самовыдвижения, причем в головах таких новоявленных «лидеров» царит, как правило, совершенный сумбур и неразбериха относительно тех политических требований, которые они пытаются предъявить действующей власти. На наш взгляд, именно в этих особенностях группового сознания молодежи кроется ключ к ответу на вопрос, почему именно молодежное протестное движение используется в качестве детонатора для подрыва национальной безопасности в стране.

Общая цель любой «цветной революции» заключается в осуществлении государственного переворота, захвата и удержания власти насильственным путем. Следовательно, объектом «цветной революции» является не лоббирование интересов конкретной социальной группы или населения в целом, а непосредственно власть, причем предметом «цветной революции» в таком случае является именно политический режим, на свержение которого и направлены в конечном счете все действия.

Как полагают некоторые исследователи, «цветные революции» должны иметь следующие условия для успешной реализации, причем первым из таких условий выделяется «политическая нестабильность в стране»4. Естественно, на наш взгляд, задаться вопросом: следует ли рассматривать сами технологии проведения «цветных революций» как фактор дестабилизации или же они являются только катализатором внутренних процессов? Как было отмечено выше, «цветная революция» не преследует реализацию интересов общества или отдельных общественных групп, следовательно, не может быть связана напрямую с теми процессами, которые происходят в обществе. Основной задачей при противодействии «цветным революциям», на наш взгляд, должно стать верное понимание причинно-следственной связи: мы расцениваем «цветную революцию» либо как саму причину дестабилизации политической системы, либо как лишь «дополнительную» угрозу при уже существующей политической нестабильности в стране. Значит ли это, что в государстве, которое не проявляет симптомов политической нестабильности, возможна успешная реализация «цветных революций», или же сами по себе такие технологические воздействия извне способны приводить к дестабилизации и коллапсу политической системы? На наш взгляд, все же последний вариант оценки более верный, поскольку на примере многих стран, переживших «цветные революции» 2000-х годов, очевидно, что даже при отсутствии сколько-нибудь серьезных политических проблем режимы не смогли справиться с натиском протестной активности, сформированной извне (пример тому составляют Афганистан и Сирия). Следовательно, современному государству для защиты собственных национальных интересов и для обеспечения национальной безопасности необходимо в большей степени ориентироваться на предотвращение воздействия внешних дестабилизирующих факторов.

В качестве благоприятных условий для реализации «цветных революций» исследователи также выделяют существование «специально организованного (по особой сетевой форме) молодежного протестного движения»5. Если попытаться расшифровать данный тезис, то возникает сразу два ключевых вопроса: в либерально-демократической системе перед государством до сих пор не ставились задачи по нейтрализации или запрету сетевой активности, поэтому данный дестабилизирующий фактор мог бы не войти в поле специального внимания государства, однако в тех странах, в которых «цветные революции» были осуществлены на практике, не было либеральной демократии, а наличествовали режимы авторитарного типа. Почему же тогда такого рода сетевая активность не была пресечена или же искоренена в рамках авторитарного режима и консервативной модели реагирования на угрозы в превентивном порядке? Вероятно, ответ кроется в «эффекте неожиданности», когда страны-жертвы даже не подозревали о наличии такого рода угроз.