Так вот, любовь. Категории, конечно, разные. Материнская, сыновняя, дочерняя, и прочая родственная. Любовь к вещам – деньги, роскошь, комфорт, алкоголь. Любовь к мужчине. Любовь к женщине. Любовь к миру – это редкое состояние, когда мир вокруг улыбается тебе (или оно просто так кажется) в силу твоего великолепного настроения, удачного дня и прочая. Под любовь маскируется очень много нехороших и вредных привычек, да. Под любовь замаскироваться хочет (и, что ужасно – может!) почти всё, что угодно. Равнодушие, покорность, привычка, нежелание перемен, жалость… Нужно обладать нечеловеческим чутьём, чтобы распознать одно из этих чувств, выдаваемых за любовь. Но тут есть и обратная сторона – большой риск превратиться в махрового мизантропа и человеконенавистника. Ну, в крайнем случае – неврастеника, недоверчиво щурящего глазки при каждом комплименте. Конечно, я утрирую.

К чему же такое долгое лирическое вступление, спросишь у меня ты? Я не знаю, сколько тебе сейчас лет. Нескоро я покажу тебе эти мои записки и странные зарисовки, нет, нескоро. Тебе сейчас… пятнадцать? двадцать один? Тридцать два? Или тебе уже шестьдесят и меня давно нет? Ты читаешь и плачешь, качая головой и удивляясь, как давно это было. Сколько бы тебе сейчас ни было лет. Я права, Жек?

Хочу тебе рассказать о своей любви. О конкретно любви к тебе. Знаешь, я часто кричу на тебя, иногда плачу, я слишком эмоциональна и несдержанна, увы. И я очень боюсь тебе показать в полную силу, насколько я тебя люблю. Такой закон сохранения, знаешь. Я без ума боюсь, что если Кто-то наверху увидит мою безумную любовь к тебе, детка, Он просто тебя отберёт. Ну, не знаю. Просто чтобы моя душа возвысилась через боль. Не хочу. Пусть я буду приземлённой, ограниченной, да какой угодно, только чтобы ты была у меня. Я совсем не боюсь отпускать тебя во взрослую жизнь. Нет, не так – я боюсь, но отпущу, привив тебе максимальное количество полезных навыков. Ты меня только не бросай, детка. Звони. Пиши. Держи мою фотку на видном месте, что ли.

Я как будто уже с тобой рассталась. А знаешь, сколько тебе сейчас, вот именно в этот момент, когда я это пишу? Тебе всего семь лет, и ты ещё не пришла со школы, в пути. Глупо, да? У тебя столько всего впереди, у меня – тоже. Я тебя ещё совсем не знаю, что то будет впереди?

Итак, снова про любовь. Я не скажу, что я живу для тебя. Нет, я живу только для себя. Надеюсь, ты уже достаточно взрослая сейчас, чтобы понять эти слова. Понять и не обидеться. Я живу для себя – поступай и ты так же. Я живу для себя – у меня прекрасная дочь. Я живу для себя – у меня прекрасная работа, друзья, родители. Знаешь, откуда это? Из Литвака. Хороший психолог. В своё время я просто зачитывалась его «Психологическим вампиризмом». Но я опять отхожу от темы.

Детка, хочу тебе признаться. Каждую ночь я целовала тебя, спящую. Смотрела до боли в глазах на тебя. Распутывала золотые волосёнки. Поправляла пижаму. Молилась о тебе. Благодарила небеса за тебя. Мне кажется, ты у меня вырастешь… выросла хорошая. Говорят – первый ребёнок – последняя кукла. Ты у меня первая и последняя кукла. Да, так, пожалуй. Говорят, что второго ребёнка воспитывать проще, с опытом-то. Не знаю, и не узнаю никогда. У меня не будет второй попытки исправить огрехи воспитания и применить накопленный опыт. Я не хочу больше детей, мне вполне хватает тебя, моя маленькая. Пусть у тебя будет вся моя любовь.

Ты очень сейчас ко мне привязана. Я боюсь этого. Я откровенно пугаюсь, когда ты всерьёз начинаешь рыдать при случайных словах «я не навсегда, когда-то и я умру». Я начинаю раздражаться, когда ты испуганно вытаращиваешь глаза только при моей попытке выйти из дома без твоего ведома. Даже если ты сейчас совсем не дома – тебе нужно каждую секунду знать, где я, что со мной, кто со мной, когда приду. Даже если ты далеко, у бабушки, например. Я психую, когда ты плачешь, не желая оставаться дома одна. А знаешь, почему? Потому что у меня нет выбора – мне нужно идти, а тебя увести к кому-то или нет времени, или просто не к кому. И в гости пригласить некого. И я убегаю, испытывая чувство полного бессилия и злобы на себя, непутёвую мамашу.

Хочу тебе рассказать про один ужасный момент в моей жизни. Мне стыдно до сих пор, знаешь. Я уехала кататься с другом. Просто прокатиться по городу. А ты спала. А когда я подъехала к дому, ты стояла на окошке и громко кричала и плакала. Прямо в форточку. В два часа ночи. Не передать никакими словами, как мне плохо и стыдно до сих пор. Я не ездила на свидание, я не гуляла по кабакам, я просто поехала прокатиться по ночному городу и поболтать с другом.

И в этот момент я узнала себя. Себя лично. Когда моя мама уходила куда-то, а я просыпалась. И её дома не было. А один раз я просто вылезла в окно, потому что мне было страшно оставаться дома. И вот после этого куска памяти я уже не ругаю тебя за боязнь остаться одной дома. Я просто почаще тебе звоню.

Знаешь, детка, до сих пор, когда я ночую у мамы, я ночью на цыпках подкрадываюсь к её кровати – дышит? И успокоено иду спать. Ведь все мы дети. Просто кто-то очень хорошо прячет ранимого или пугливого своего ребёнка поглубже, ведь его так легко обидеть.

Я не знаю, для кого я сейчас это всё пишу, наверное, больше для себя, чем для тебя, но, мне кажется, я сохраню это. Хотя бы просто на несколько лет. У меня есть такая идея – написать побольше про тебя, и, когда ты уже будешь совсем взрослой, подарить на рождение твоего ребёнка – моего внука – книжку. В единственном экземпляре. Книжку про тебя, родная. Конечно, я не жду, что она когда-то станет семейной реликвией, как, например, прапрабабушкина деревянная икона, переходящая по маминой линии от матери к дочери. Бог весть, может ты её и читать-то не станешь. Но кто-то когда-то возьмёт эту книжку в руки и вытаращит мои карие глазюки, поднимет бровки домиком и скажет – Мамааа! Это ПРО ТЕБЯ?!

Вот, в общем-то, и всё. Пусть этот небольшой рассказ (эссе? зарисовка? мысли вслух?) будет началом или концом этой книжки. И название, скорее всего, будет «Куропатка. Заметки про дочку» по названию самого первого документа Word, который я начала писать Бог знает когда. Когда мы жили на съёмной квартире перед покупкой квартиры. Это было в начале зимы двенадцатого года. А сейчас уже зима тринадцатого. Ну, осень двенадцатого, хорошо! [осень четырнадцатого]

Я жалею только об одном – что не стала делать этого раньше. Печатать-то. Многое уже просто стёрлось из памяти, а если когда и всплывёт, то под рукой нет ни карандаша, ни чего-то мало-мальски подходящего, чтобы записать просто мысль. Увы.

Читай, Кукунция. И помни – я всегда рядом с тобой. Где бы ни была ты, где бы ни была я, как бы банально это ни звучало. М?

И вот так я завершу воображаемую первую часть, оставив на послевкусие блёстки, заодно смешав их, и Женины, и свои, чтобы плавно перейти ко второй, более другой (хи-хи, люблю это выражение!) части книги.

Девчачьи блёстки

***

Женя и бабушка приезжали в гости, быстро, одним днём, и я не успела могрнуть глазом, как они опять уехали. Записано со слов мамы.

Приехали они домой, и, пока бабушка мечется, распихивая сумки по местам, а также всё, что успели разбросать два взрослых мужика в её отсутствие, Кукунция бродит рядом – есть охота.

– Бабушка, а что у нас есть покушать?

– Ну, там сосисочки лежат, картошка. Иди, Ванюша тебе разогреет сосиски и гарнирчик. Ванюша – это мой брат и Женин дядя.

Кукунция, немного подумав, скучным голосом записной ломаки выдаёт:

– Сосисочки буду, картошку буду, а гарнирчик мне Ваня пусть не ложит. Я не ем такое. Я не знаю, что это…

***

Я не люблю играть в куклы – у меня есть одна большая. Я не знаю, что говорить, Женя меня всё время поправляет. Я не знаю, у кого есть крылья, и кто умеет метать молнии, и поэтому во время этих игр порю такую чушь, что мне стыдно. Зато я придумываю другие. Выйдя на балкон покурить (ужасно непедагогично! И я скоро брошу, честно!) я тихонько с телефона заказываю пиццу. Потом на маленьких листочках пишу отдельные слова. «Мы», «сейчас», «будем», «есть», «пиццу». И, под видом лёгкой уборки, то есть шатаясь по дому и заглядывая во все углы, вытаскивая из каждого мусор (а уж у нас мусор-то найдётся в любом углу!) незаметно распихиваю эти бумажки. Каждую предусмотрительно сложив вчетверо и подписав порядковый номер. «Мы» – 1, «сейчас» – 2, и так далее.