– Почему вы так считаете?

– Если она общалась со многими людьми, то вряд ли была сумасшедшей. Муж не стал бы держать здоровую жену дома. Но если она вела жизнь более или менее затворническую, то мы можем и не узнать, был причиной этого душевный недуг или же дело в ее характере.

– А может, муж просто ревнивец и не выпускал жену за порог, опасаясь измены? – предположил я.

– И это вполне вероятно. Тогда не исключено, что у него были основания для этого. Кто знает, обладала ли его жена высокой нравственностью. Если же дело все-таки в том, что муж обыкновенный тиран, то можно понять, почему она разговаривала с лесником.

– Да?

– Разумеется. Ей было скучно.

– В этом случае ее мог убить и муж. Если он и вправду такой ревнивый, как вы предполагаете. Например, Киршкневицкая влюбила в себя Бродкова с целью уговорить его помочь ей сбежать от мужа. Тот узнал об этом или настиг ее во время бегства.

– Тогда Бродков должен подозревать графа. Особенно если тот был в курсе побега супруги, – проговорил Мериме и выпустил клуб дыма. – Но в таком случае лесник наверняка выложил бы местной полиции свои соображения. Кроме того, в его рассказе я услышал больше сожаления, нежели горя и скорби по возлюбленной.

– Признаться, я тоже. Но мы ведь не знаем, любил он графиню или просто помогал ей.

– Мы и этого не знаем, – вставил Мериме.

– Согласен. Речь идет о предположениях. И вообще, Бродков мог руководствоваться другими мотивами.

– Между прочим, у графа наверняка есть и сабля, и шпага, и куча другого холодного оружия. Я могу живо представить себе, как он хватает со стены коллекционный палаш и бросается в погоню за неверной женой. – Мериме вдруг рассмеялся и заявил: – Знаете, господин Инсаров, мы с вами говорим о мотивах одного из трех преступлений, а сами еще даже не доехали до Кленовой рощи!

– Вы правы, – согласился я. – Но расследование начинается сразу после совершения преступления и происходит прежде всего в голове. Кленовая роща даст только улики, материал, а правду придется искать нам самим.

– Это так, – согласился Мериме. – Ну а сейчас, пожалуй, мне пора идти спать, – он поставил пустой стакан и поднялся. – Доброй ночи.

– И вам.

Доктор вышел и помахал мне из коридора на прощание.

Я запер дверь. В комнате было душно, а Мериме, кроме того, сильно надымил трубкой. Поэтому я отодвинул занавеску, поднял щеколду и открыл окно.

На улице уже стемнело. Прямо передо мной росло толстое раскидистое дерево – кажется, дуб. Он стоял так близко, что я мог бы, протянув руку, дотронуться до веток, покрытых узловатыми наростами и извивавшихся как толстые уродливые змеи. Листы не трепетали, ибо не наблюдалось даже легкого дуновения ветерка. Все в природе замерло.

Мне вдруг сделалось не по себе. Невольно я представил, что ночью кто-то может забраться по дереву ко мне в комнату.

Из окна виднелись конюшни. Рядом с ними на земле стоял фонарь, прикрытый ветошью, в слабом свете которого я разглядел две мужские фигуры. Судя по всему, эти люди о чем-то шептались, оживленно жестикулируя. Один из собеседников был довольно высок и широк в плечах. На голове у него сидела шляпа, низко надвинутая на глаза. Через некоторое время его собеседник наклонился, поднял фонарь и двинулся в сторону станции. Я быстро задул свечу и немного прикрыл окно, чтобы остаться незамеченным. Теперь эти люди направлялись ко мне. Когда они проходили мимо, я напряг слух в надежде уловить хотя бы обрывки их разговора.

– …был прав, – сказал один голос, низкий и чуть хрипловатый. – Надо будет зарезать… ведь подумать только, кабы я не узнал… приедет… грозила бы каторга, а то и виселица…

– Но теперь все в порядке? – прозвучал второй голос, сильно приглушенный. – Он знает… убил эту графиню?

Собеседники удалились, и голоса стихли.

Я сел на кровать. Признаться, все это произвело на меня крайне неприятное впечатление. В словах субъектов, неизвестных мне, было что-то зловещее, отдающее готовящимся преступлением.

Я смотрел на пламя свечи и размышлял.

Что могли означать обрывки фраз, подслушанные мной? Кто были эти люди и о чем они говорили? Вдруг их разговор касался меня? По крайней мере, в нем упоминалось убийство. Я ехал расследовать его. Сегодня мне рассказывал о нем лесничий.

Может, под окном были именно он и тот человек, с которым ему нужно было здесь встретиться? Фигурой Бродков вполне походил на одного из собеседников. Да и шляпа показалась мне знакомой.

Правда, лесничий сказал, что не может ехать с нами в Кленовую рощу потому, что у него назначена встреча с человеком, который еще в пути. Следовательно, она не должна была состояться сегодня ночью. Впрочем, ничто не мешало ему соврать. Вполне возможно, что Бродков просто не хотел с нами ехать и придумал отговорку.

С другой стороны, если под окном был он, а речь шла об убийстве Киршкневицкой и каторге, то те слова, которые я разобрал, вполне могут относиться ко мне. Вдруг Бродков каким-то образом пронюхал о приезде следователя, решил перехватить его на почтовой станции и убить? Правда, не совсем понятно, для чего, ведь полицейский пока не представляет для него опасности, но отбрасывать подобный вариант было бы легкомысленно и небезопасно. С другой стороны, если это предположение соответствует действительности, то Бродков, конечно, и есть преступник.

Впрочем, возможно и другое объяснение. Лесничий решил сбежать из Кленовой рощи, опасаясь быть ложно обвиненным, и встретился на почтовой станции с человеком, помогающим ему в этом.

Как бы то ни было, но, перед тем как лечь спать, я задвинул до упора щеколды на окне, проверил дверной замок, убедился в том, что он заперт, и на всякий случай придвинул к двери тяжелый платяной шкаф. Уж очень не хотелось мне быть зарезанным. Тем более прямо сейчас, даже не начав толком расследования.

Я лежал, плотно закрыв глаза и стараясь не думать о том, что может таиться в темноте. Это был не столько страх, сколько напряжение, от которого я никак не мог избавиться. Главное – думать о чем-то. Не давать мыслям возвращаться к мраку, окружающему меня.

Но уснуть мне не удалось. В шкафу, придвинутом к двери, что-то заскреблось. Я замер, прислушиваясь. Некое существо явственно царапало коготками по дереву. Затем очень тихо скрипнула дверца. Должно быть, мышь, решил я. Но лежать зажмурившись сил уже не было.

Я открыл глаза, сел и потянулся к канделябру, оставленному на прикроватной тумбе.

Рука моя застыла в воздухе, не коснувшись подсвечника.

Женщина в белом полупрозрачном платье медленно выбиралась из шкафа, глядя на меня с блаженной полуулыбкой на худом лице. Встав на пол обеими ногами, она сделала три беззвучных шага в мою сторону. Тонкие руки поправили складки юбки. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что на самом деле прозрачное не только платье. Вся фигура просвечивала, словно утренняя дымка. Привидение!

Женщина смотрела на меня, не моргая. На лице у нее была написана насмешливость, но какая-то отстраненная, не относящаяся ко мне.

Я открыл было рот, чтобы спросить, кто она, но тут же почему-то решил, что передо мной призрак графини Киршкневицкой. Должно быть, причиной этой догадки стал рассказ лесничего, из-за которого у меня сложилось определенное представление об этой даме.

– Мне не спится, – проговорила вдруг женщина тихо.

В комнате мгновенно стало очень холодно, так что спина моя покрылась мурашками.

Я неоднократно стоял под пулями, дважды был ранен ножом во время облав, но никогда не испытывал при этом оцепенения. Напротив – работа мозга словно усиливалась, а тело превращалось в пружину. Столкновение же с чем-то таким, что казалось мне сверхъестественным, каждый раз вызывало схожую реакцию. На несколько секунд я замирал, словно не мог поверить в сложность и непредсказуемость мира, окружающего меня.

– Найди моего убийцу, – продолжил призрак спустя пару секунд. – Мне не заснуть, пока он ходит по земле.