Да, так уж вышло, что я ехал в Кленовую рощу с несколькими именами свидетелей и целой кучей неясностей. Никто из служителей местной полиции не удосужился толком допросить людей, обнаруживших тела. Экспертиза была проведена поверхностно. Отсутствовали точные и подробные описания мест, где были найдены убитые женщины.

Все улики наверняка были загублены. Я никак не мог рассчитывать, что местные полицейские позаботились о том, чтобы сохранить их в целости. Мне представлялись следы злодеев, затоптанные тяжелыми сапогами околоточных, и прочие важные детали, которые уже наверняка нельзя будет обнаружить. То, что я мог бы найти, теперь было безвозвратно утеряно. Из моей груди вырвался тяжелый вздох. Однако дело было поручено мне, и его следовало выполнить.

Для начала я решил наметить план работы, для чего извлек из саквояжа чистый лист бумаги и перо с чернильницей. Прежде всего я предполагал допросить тех людей, которые обнаружили тела, поэтому решил составить их список.

Итак, первыми на разговор со мной пойдут пастухи Федор Громов и Андрей Барков, затем Вирджини Лювье и Никифор Бродков – местный лесник. После этого мне необходимо будет побеседовать с родными и близкими знакомыми жертв. По всей видимости, таковыми являются Анна де Тойль и Ярослав Киршкневицкий. Екатерина Ауниц тоже наверняка жила в поместье не одна, хотя в отчете местной полиции об этом не сказано ни слова.

Писать в движущемся экипаже было неудобно, так что составление списка, пусть и совсем короткого, заняло у меня немало времени. Наконец-то я поставил точку, убрал письменные принадлежности и откинулся на спинку сиденья, держа в руке составленный план. На бумаге он занимал совсем мало места, но я знал, что за этими несколькими строками кроется масса кропотливой и скучной работы, которую мне предстоит выполнить. Когда чернила высохли, я аккуратно сложил листок пополам и убрал в саквояж, а сам решил последовать примеру доктора Мериме и немного вздремнуть.

Разбудил меня голос кучера. Он о чем-то горячо спорил со смотрителем почтовой станции. Прислушавшись, я сразу понял, в чем дело. Первый требовал лошадей, а последний спрашивал подорожную. То ли из упрямства, то ли руководствуясь желанием провести часок-другой в придорожной харчевне, видневшейся неподалеку, кучер не хотел меня будить и упорно продолжал препираться с чиновником – невысоким человеком лет сорока, почти лысым, одетым в синий сюртук, явно приобретенный в магазине готового платья.

Я вышел из экипажа и молча протянул смотрителю подорожную. Тот недовольно взглянул на нее и нахмурился.

– Что же вы раньше не показывались? – как-то мрачно поинтересовался он, повернулся ко мне боком и добавил: – Лошади будут только через час. Пока можете отдохнуть на станции или в трактире.

При этих словах кучер с надеждой посмотрел на меня. Я кивнул, он просиял и поспешил вдоль дороги.

– Зря вы этак, – заметил Мериме, подошедший ко мне, и принялся в очередной раз протирать очки. – За час он так напьется, что вообще не сможет править либо опрокинет экипаж на первом же косогоре. – Вид у доктора был заспанный, и он со страдальческим выражением лица щурился на солнце.

– Бросьте, – ответил я. – У него не хватит на это денег.

В ответ на такое вот мое заявление Мериме только скептически пожал плечами. Увы, я понял его правоту слишком поздно, сразу не подумал, что всегда может найтись человек, готовый вас угостить.

В течение четверти часа мы препирались по поводу того, стоит ли нам заказывать у станционного смотрителя что-либо из скромного меню, озвученного им, и наконец решили посетить харчевню, хотя вероятность обнаружить там что-то приличное казалась нам более чем призрачной. Мы оба повидали на своем веку немало подобных придорожных заведений и не питали иллюзий на их счет.

Харчевня располагалась напротив станции. Это было старое здание с темными бревенчатыми стенами, покосившимися и покрытыми зеленоватым мхом. На крыше не хватало почти трети черепицы. Эти проплешины были забиты дерюгой и досками. На узком коньке сидели вороны. Их пронзительное карканье, похожее на скрип несмазанной дверной петли, отзывалось в моем сердце смутной тоской по былому счастью, безвозвратно ушедшему.

В трапезном зале мы застали печальное зрелище. Наш возница оказался абсолютно пьян и горланил песни в компании нескольких оборванцев. Одному Богу известно, где они раздобыли деньги на выпивку и как умудрились нарезаться в столь короткий срок. Должно быть, сказалась жара.

Мы с доктором взяли кучера под руки и вывели на свежий воздух. Там он окинул улицу затуманенным взором, тут же повис у нас на плечах и захрапел. Мы с трудом дотащили возницу до станции, положили его на лавку под окном отсыпаться, а сами отправились к смотрителю, чтобы снять на ночь номера. Ведь наш незадачливый возница на немалое время лишил нас возможности продолжать путь. Разве что я или доктор сели бы на козлы. Конечно, с лошадьми мы управились бы. Но загвоздка состояла в том, что ни я, ни он не знали дороги и могли заплутать.

– Свободен только второй этаж, – сказал смотритель, когда я объяснил ему, почему мы решили остаться на ночь. – Комнаты пятая и седьмая. Берете? – С этими словами он зашел за конторку и снял с гвоздей ключи, нанизанные на большие стальные кольца, на каждом из которых болтался деревянный ярлычок с номером, намалеванным красной краской. – Вам повезло: в это время проезжающих мало. Так-то у нас все комнаты забиты, приходится людей на пол класть, даже и внизу, в общей комнате.

– Берите пятый, – сказал мне доктор, забирая у смотрителя ключ от седьмого номера.

Мы сами перенесли свои вещи из экипажа наверх. На станции не оказалось служащих, отвечающих за багаж.

– Один я тут! – недовольно буркнул смотритель в ответ на мой вопрос и поспешил выйти в соседнее помещение.

Комната моя оказалась довольно уютной, несмотря на крайне скромные размеры. Окно в ней даже было занавешено неким подобием шторы! Из обстановки тут имелись кровать, тумба возле нее, на которой лежала библия, небольшой столик с выдвижными ящичками и двустворчатый платяной шкаф.

Я тщательно оглядел углы и плинтусы, но, к собственному удивлению, ни клопов, ни тараканов не обнаружил. Впрочем, мне еще предстояло провести в этом сомнительном приюте целую ночь. Назойливые насекомые, составляющие непременный атрибут любой гостиницы, постоялого двора или почтовой станции, имели полную возможность проявить себя с самой худшей стороны. Но думать об этом заранее мне не хотелось, тем более что предпринять что-либо я все равно не мог. Клопы и тараканы, по-моему, поселились в гостиницах раньше, чем там появились первые постояльцы. Можно сказать, что они имели полное право навещать номера, когда им вздумается.

– Предлагаю все-таки поужинать, – сказал доктор. – Когда мы с вами тащили этого бездельника, я заметил, что один из постояльцев уплетал жареного гуся. Почему бы нам не последовать его доброму примеру?

Я сказал, что это было бы весьма разумно, и мы с доктором вернулись в харчевню.

Внутри, как и снаружи, она представляла собой не самое приятное зрелище. Мы не имели возможности рассмотреть ее, пока вытаскивали кучера, но теперь нам ничто не мешало это сделать.

Вдоль стен располагались длинные столы, покрытые темными пятнами, царапинами и застывшим свечным салом. Стулья тут оказались на удивление крепкими, хотя слегка и поскрипывали.

В дальнем конце зала виднелся камин, сложенный из плоских булыжников, с огромной чугунной решеткой, местами покореженной и покрытой толстым слоем сажи. Его, естественно, не топили, зато, видимо, не переставали швырять в него всяческий мусор.

Пол сооружен был из широких шершавых досок, посыпанных мелкой стружкой и прогибавшихся при каждом шаге. Стекла на окнах едва пропускали свет из-за слоя копоти, покрывавшего их. Повсюду кружили черные мухи – каждая размером с овода, насосавшегося крови.

Тем не менее мы довольно плотно поужинали, заказали напоследок бутылку мадеры и принялись опустошать ее у холодного камина.