В больнице их разделяют. Оби-Вана увозят в палату для диагностики, а Энакина просят подождать в коридоре. Через небольшое окно пробиваются лучи заката. Совершенно безразличного Энакину, когда рядом нет того, с кем можно разделить свое восхищение. В данный момент, играющий яркими красками кусочек неба лишь раздражает Скайуокера. Его собственный мир рискует вот-вот сломаться, и тогда шансов на восстановление уже не будет. В то время, как мир вокруг празднично-великолепен. Отвратительно. Гораздо приятнее Скайуокеру сейчас видеть перед собой стерильно-белый пустой коридор больницы, не выражающий собой абсолютно ничего. Такой, каким станет он сам, если вдруг… Энакин предпочитает об этом не думать.

Вдалеке по коридору раздается цоканье каблуков. К Энакину приближается смутно-знакомая девушка и двое мужчин с голокамерами. Не сразу, но он припоминает, где мог видеть эту леди. Какая-то особо знаменитая местная репортерша. Она была в числе тех, кто встречал самого Энакина, Падме и Асоку, когда те доставили на Корусант спасеного канцлера и плененного Дуку. Энакин успел засветиться, ляпнув что-то, чего сам абсолютно точно не смог бы вспомнить, на камеру и улыбнувшись. Сам он новостями никогда особенно не интересовался, зато Оби-Ван утверждал, что теперь Скайуокер — едва ли не одна из самых узнаваемых личностей Корусанта… Но что эта женщина делает здесь?

Одна из камер уставилась прямо на Энакина. Девушка же, на которую направлена вторая, принимается тараторить:

- Нам удалось встретить Энакина Скайуокера — рыцаря-джедая и одного из генералов армии Республики, в больнице, где по несчастливому стечению обстоятельств очутился Оби-Ван Кеноби — сенатор Набу и, по недавним сведениям, его любовник, чье состояние оценивается врачами, как стабильно тяжелое.

До Энакина начинает доходить смысл происходящего. По всей видимости, врачи, ставшие свидетелями той сцены, произошедшей между ним и Оби-Ваном по дороге сюда, не преминули нажиться на сенсации и попросту “продали” их двоих журналистам, жадным до подробностей чужой личной жизни. Как низко. Хотя куда больше Скайуокера сейчас заботит собственное положение. Для этих людей он — что-то вроде экспоната, диковинной зверушки. Зверушки, которую будут доить до тех пор, пока она представляет хоть какой-то интерес. И разумеется, приносит деньги.

- Энакин, скажите, как долго продолжаются ваши отношения? Как известно, около года назад сенатор Кеноби стал вдовцом. Находились ли вы в отношениях ранее, или вы стали средством утешения убитого горем вдовца?

- Энакин, как известно, Орден Джедаев не одобряет наличие романтических связей, скажите, как долго вы держали свою связь в тайне?

- Энакин, вы можете сказать, кто был инициатором ваших отношений?

- Энакин, ответьте, кто в вашей паре берет на себя ведущую роль?

- Энакин, ответьте, а…

- Энакин…

- Энакинэнакинэнакин…

Он уже не слышит вопросов, которые ему задают, стоя с совершенно пустым видом и чувствуя, как внутри закипает злость. Если бы хоть какие-то нормы этикета позволяли подобное, то наверняка, у него поинтересовались бы тем, какая поза в постели — их любимая, и какого размера достоинство Кеноби. Потому что людям интересно. Люди и это съедят. Энакин чувствует себя предателем, чувствует себя так, словно самое светлое, самое чистое, что было в его жизни, поливают грязью с его молчаливого согласия, под звуки одобрения толпы тех самых людей, за которых он воевал, посвятив войне свою молодость, из вчерашнего подростка превратившись в генерала. И ради чего это все? Чтобы кто-то копался в его белье?

- Ненавижу, - цедит сквозь зубы Скайуокер, отталкивая в сторону оператора и поспешно уходя, желая слиться с этим ослепительно, тошнотворно белым коридором, раствориться в нем.

- Что он сказал? - слышится сперва неуверенный шепот за спиной Энакина, а затем более уверенное: - От дальнейших комментариев Скайуокер отказался.

Энакин точно уверен: ответы на все эти вопросы они найдут и без него. Если нет — додумают. И разумеется, рано или поздно в курсе событий окажется и Орден. И тогда…

«Меня выгонят,» - отрешенно думает Энакин, пытаясь понять, что вообще ему полагается чувствовать по этому поводу.

Он продолжает измерять больничные коридоры шагами, словно надеясь, что таким образом собственные мысли его не догонят. Под ребрами что-то ноет, распирая грудную клетку изнутри. Невыносимо. Он должен быть с Оби-Ваном. Но он неумолимо далеко, хоть и разделяет их всего лишь коридор и дверь в больничную палату.

Комлинк Энакина начинает противно пищать. Он уже представляет, откуда и, скорее всего, даже кто может вызывать его сейчас, и ему предстоит заставить себя ответить. Но голос из-за спины, принадлежащий какой-то особо сердобольной женщине-врачу, не дает ему собраться с мыслями:

- Генерал Скайуокер? Вы можете ненадолго пройти в палату.

«Да пошли вы,» - с усмешкой думает Энакин, вырубая комлинк и разворачиваясь, одарив врача самой искренней улыбкой и, срываясь на бег, направившись в палату к любимому.

========== Часть 30 ==========

Врач сообщает Энакину малоприятную новость о том, что природу болезни Оби-Вана пока что установить не удалось. На вирус это походило мало, врачи утверждали, что скорее всего это не заразно, но все же Энакину посоветовали не слишком тесно контактировать с Кеноби. Да-да, конечно, он учтет.

На счастье Энакина, та самая врач, что пропустила его в палату, разрешила ему остаться в ней и на ночь, видимо, стыдясь за поступок своих коллег. Правда, с оговоркой, что тот не будет слишком напрягать больного длительными беседами.

Сидя на кровати Оби-Вана, тихо, вполголоса, Энакин рассказывает ему сказки, которые в далеком детстве слышал от мамы, чтобы хоть чем-то заполнить тишину, от которой становилось не по себе. На какой-то момент, начинает казаться, что Оби-Вану становится лучше. Дыхание становится размеренным, глаза закрыты, и даже болезненный румянец немного сходит с лица. Решив, что его любимый заснул, Энакин замолкает.

- Эни, - тихо окликает его Оби-Ван, и от неожиданности Скайуокер вздрагивает. - Пообещай мне одну вещь.

- Что угодно, - шепчет Энакин.

- Когда у нас появится ребенок, ты будешь рассказывать ему сказки на ночь.

«Ну все, приехали, - невесело думает Энакин. - Окончательно сбредил.»

- Какой еще ребенок, золото? - устало улыбается он, проводя ладонью по волосам Оби-Вана.

- Я думал, мы усыновим малыша после того, как ты выйдешь за меня, - пожимает плечами Оби-Ван. Нет, точно умом тронулся.

- Усыновим? А я дочку хотел, - тихо смеется Энакин.

- Ну хорошо, хорошо, удочерим, не придирайся к словам! - возникает Оби-Ван.

На самом деле, за всю свою недолгую двадцатидвухлетнюю жизнь, Энакину ни разу не приходила в голову мысль о детях, что в принципе неудивительно. Энакин искренне считал себя самым неподходящим на роль отца созданием в Галактике. Но сейчас он готов пообещать Оби-Вану все, что угодно. Все, что только придет в воспаленный болезнью мозг Кеноби. Даже абсолютные глупости вроде этой.

- Хорошо, я обещаю.

«Он тебе это припомнит после того, как поправится, - скептически говорит Энакин самому себе, но тут же одергивает себя: - Главное, что он поправится.»

А ради этого Энакин пойдет на все.

***

Обстановка в Совете накалена до предела. Это Падме чувствует, едва зайдя в зал, куда ее в добровольно-принудительной форме попросили подойти для важного разговора.

- Мастер Йода? - вежливо кланяется она старейшему магистру, садясь на свое место.

Но Йода молчит. Говорить начинает Мейс Винду. Тон его холоден, но Падме без проблем распознает, что магистр вне себя от гнева, возмущения, и крифф его разбери, что там еще творится в черепной коробке Винду, но ей уже страшно представить, что ждало бы виновника всей этой суматохи:

- Вы же в достаточно близких со Скайуокером отношениях, магистр Амидала, так? - интересуется он, и такое начало Падме уже не нравится.