Я люблю тебя, Себастьян. И буду любить, пока буду жив. Постарайся не сильно грустить из-за того, что я больше не рядом с тобой. Вокруг тебя полно людей, которые тебя любят, и которым ты нужен.

Никогда не был силен в эпистолярном жанре. Я хочу сказать тебе слишком много, но не нахожу для этого слов.

И еще, гавайскую рубашку ты меня надеть не заставишь.

Твой Баки”

— Может, еще и заставлю, - криво улыбнулся Себастьян, сжимая в подрагивающей руке письмо. — Самую яркую, какую найду.

Засыпая, Барнс чувствовал теплое желанное тело рядом, он еще успел подумать, что сейчас уснет, не поцеловав Себастьяна, но так не хотелось шевелиться, и он отдался сонному мареву.

Черное ледяное ничто пришло внезапно, окутало всего, снова подчиняя себе, поглощая, растворяя. Барнс дернулся из его мягких ледяных лап, понимая, что происходит, но всей душой, всем собой стремясь обратно, к огоньку, который становился все дальше и тусклее. Он умолял о последнем прикосновении, последнем поцелуе, хотя бы взгляде в любимые серые глаза, но ничто было непреклонно, оно не собиралось отвечать на мольбы человека, попавшего в его сети. И когда Барнс уже подумал, что все, ему не выбраться из этого всего, появилось пятнышко света.

Барнс рванул к нему, не представляя, куда он попадет, но не намеренный оставаться в этом ледяном аду. Он тянулся, рвался к этому пятну света, которое все разгоралось и разгоралось. Барнс почувствовал его тепло, и потянулся к теплу, он тянулся изо всех сил, и ничто выпустило его, позволило вырваться.

Сначала Барнс не совсем ощущал себя в пространстве, ему в глаза ударил яркий солнечный свет, а потом он понял, что лежит на земле, его смело чем-то вроде взрывной волны.

Пытаясь понять, вспомнить, что происходит, Барнс огляделся. Сначала в его голове было пусто и чисто, но потом он увидел Стива, Тора и других, и странного, огромного фиолетового мужика с разрубленной надвое головой, в которой торчала громадная секира. И в этот момент его снова смело волной, но уже не физической, а волной воспоминаний, которые заполняли его, словно грот приливом.

Сначала вернулись воспоминания о Ваканде, о том, что и сюда добралась война с инопланетянами, а этот фиолетовый мужик, Танос, хотел уничтожить половину населения обитаемых миров. Все это лилось в голову Барнса быстро, сумбурно, и, как громом по голове ударило — Себастьян. Мужчина, с которым он провел год, в которого влюбился до беспамятства, и которого оставил там, в мире, где все они — лишь выдумка.

— Стив, — Барнс поднялся навстречу своему другу, о котором практически успел забыть за этот счастливый год, — получилось?

— Да, Баки, — Стив хлопнул его по плечу, — получилось.

Барнс смотрел на поверженного Таноса, и помнил, как он победил, но тут, похоже, никто об этом даже не знал, только Тор, вытаскивая из головы Таноса свою секиру, смотрел странно, словно не до конца был уверен в происходящем.

— Победа! — громогласно провозгласил Тор, выдирая секиру из разрубленной башки.

— Мы еще не закончили, — напомнил Стив, и все, отдышавшись, кинулись в, как они надеялись, последнюю атаку, добивать инопланетных тварей.

Вокруг Барнса снова была грязь, кровь мерзкого странного цвета, внутренности и трупы, горы трупов невиданных тварей. Это было так привычно, так нормально для его жизни, что год счастья, нежной близости и мира, который у него был, казался чем-то эфемерным, словно сном, чем-то, что Барнс себе просто нафантазировал, пока был в отключке от мощнейшего энергетического выброса после смерти Таноса.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Полчища врагов, которые сметали все на своем пути, поредели и иссякли, армия Т’Чаллы успокаивала недобитков, а они, герои этого мира, словно дети, обнимались друг с другом, понимая, что теперь все закончилось.

Надолго ли в мире наступил мир, Барнс не представлял, да и что теперь будет дальше, тоже не представлял. Он сидел на берегу внезапно нетронутого озерца, хотя большая часть Ваканды была хорошо перепахана и усеяна трупами, с которым теперь придется разбираться местным жителям. Отмывшись в этом самом озерце, Барнс просто сидел и смотрел на закат, ощущая гложущее одиночество. Отчаянно не хватало человека, в существовании которого он даже не был уверен. Не было ни единого материального доказательства, что этот год у Барнса был, что это не выверты его покалеченной памяти, не сон, не морок.

Он услышал шаги задолго до того, как на плечо ему легла рука, но не оборачивался, хорошо зная эти мягкие шаги.

— Красиво, да? — спросил Стив, присаживаясь рядом с Барнсом. — Спасибо тебе, что не остался в стороне.

— А у меня был выбор? — криво усмехнулся Барнс, потому что выбора у него не было с того самого момента, как он пошел за Стивом, и пока они будут вместе, выбора у него не будет. Барнсу пришла в голову мысль, что своей жизни, жизни без Стива, без того, чтобы идти за ним, или куда-то тащить его, у него и не было, считай. А непонятный год, который мог быть только в его голове, он провел без Стива, с простым человеком, и был бесконечно счастлив. Сейчас Барнс чувствовал только тоску и опустошенность, хотелось кричать непонятно почему, и совершенно не с кем было поделиться горем и болью потери, которой, может, и не было никогда.

— Выбор есть всегда, — заметил Стив. Он все еще был в своем костюме, заляпанном и кое-где пробитом и порванном, все еще помогал Т’Чалле что-то решать, хотя от него ничего не требовалось. Пытался быть в курсе всего и поспевать везде.

— И для меня он очевиден, — ответил Барнс. — Что будешь делать дальше?

— Жить, — пожал плечами Стив.

Потом они долго сидели и смотрели, как солнце свалилось за горизонт, отдавая ночи свои права.

А через неделю Стив объявил, что они летят в Нью-Йорк. Оказалось, тот, кто придумал Заковианское соглашение, из-за которого и начался весь сыр бор с расколом Мстителей, в заварухе с Таносом почил смертью храбрых, и теперь опальных супергероев решили простить и вернуть все на свои места. Старк звонил Стиву лично, и даже разрешил привозить с собой “своего отмороженного дружка”.

Всю эту неделю Барнс не мог нормально спать, отчетливо понимая, что ему чего-то, а точнее, кого-то не хватает. Что одному даже узкая койка в хижине кажется непомерно огромной и неудобной, а жаркий климат не спасает от зябкого холода, который прокатывается по телу, когда закрываешь глаза. И неудовлетворенность - не то чтобы Барнса тянуло выебать ближайшее доступное тело, он томился, желая почувствовать одного-единственного человека. Человека из своих воспоминаний.

— Поехали, — согласился не высыпающийся из-за всего этого Барнс. Ему было определенно все равно, где ничего не делать: в Ваканде или в Нью-Йорке.

========== 49 ==========

Себастьян залпом опрокинул в себя коньяк и пошел спать. После ухода Баки он просто не мог заснуть без алкоголя. Кровать была слишком просторной и слишком холодной, спальня - слишком тихой, да и тело, привыкшее к почти ежедневному сексу, предавало.

Первую неделю Себастьян сидел дома и тосковал в одиночестве. Потом пришлось выйти в люди. Съемки, поездки, интервью… Это отвлекало, но все же недостаточно. Под сердцем поселилась пустота.

Когда Себастьян встретился с Уиллом, тот сразу понял:

— Твой парень тебя бросил?

— Нет, - Себастьян помотал головой. - Но ему пришлось уехать. Надолго.

— Уехать? Ты имеешь в виду, он сел?

— Что? Нет! - возмутился Себастьян. — Он уехал, и с ним не будет связи какое-то время.

— У тебя такой вид, будто он умер.

— Нет. Нет, он в порядке. Просто… просто я очень скучаю.

Уилл похлопал Себастьяна по плечу и потащил отвлекать, подсовывая обновленное меню своего ресторана.

Деньги, которые оставил Баки, Себастьян убрал в личный сейф в кабинете. Отдал в прачечную всю его одежду, чтобы, когда Баки вернется, она была в порядке.