— Спасибо, — искренне поблагодарил Себастьян. — Будет весело, если таблоиды прознают, но я всегда смогу сделать вид, что просто сплю со своим телохранителем. Я никогда не скрывал, что бисексуален.

— В смысле? — не понял Барнс.

— Ты живешь у меня, — пояснил Себастьян. — И ты мой телохранитель. Предположить правду ни у кого фантазии не хватит, а самое простое объяснение — что ты мой любовник.

— Странная закономерность, — Барнс посмотрел на Стэна, — если люди как-то близки друг другу, то они сразу любовники. Или я совсем разучился думать, как обычный, нормальный человек? Потому что я сразу задумываюсь о тайнах, которые такие люди хранят друг от друга, потому что тайны — это слабости. А на слабости можно надавить. Ну и как можно убить одного, подставив другого. В общем, в таком духе. Вообще, иметь близкого человека опасно, потому что это твоя самая уязвимая точка.

— У тебя явно профессиональная деформация, — сказал Себастьян. — Не иметь близких людей — значит, загнуться от одиночества. Мне было очень плохо, когда мы расстались с Марго, хотя между нами и не было особой любви. Но сейчас я просто боюсь с кем-то сближаться. Эгоистично хочу, чтобы во мне видели меня, а не звезду, мешок с деньгами или, упаси боже, Баки Барнса.

— Бедняжечка, — протянул Барнс и, повинуясь какому-то странному порыву погладил Стэна по голове бионикой, затянутой в тонкую перчатку. — А я-то думал, моя жизнь не удалась.

— Не пойми неправильно, я не жалуюсь, — рассмеялся Себастьян. — Просто пока не складывается.

— А что, кто-то желает отношений с тобой, видя в тебе меня? — уточнил Барнс, уверенный, что мир сошел с ума, не потому, что кому-то нужен он, а потому, что можно настолько возжелать не до конца знакомый тебе образ, что загнать под него совершенно другого человека.

— Тысячи их и десятки тысяч, — без смеха сказал Себастьян. — Актеров часто не видят за ролями. Ты же сам спросил, такой же Роберт мудак, как Тони, или нет. Хороший актер — а я очень хороший актер, — может сыграть кого угодно так, что зрители поверят. А себя настоящих все актеры прячут, потому что иначе поклонники и пресса сожрут тебя живьем.

— Как-то хреново быть актером, — помолчав, заметил Барнс. — Хотя все люди прячут себя настоящих от большинства окружающих. Это нормально, я думаю. Но, обычно, смотря на человека, ты изначально ничего не видишь, только пытаясь угадать образ, а на личностей публичных подобный образ уже наложен и плотно приклеен. Так в Стиве все видят непогрешимого супергероя, а он ведь тоже обычный человек.

— Да, — согласился Себастьян, открывая входную дверь и придерживая ее перед Кайлом и Баки. — Я, например, ни в одном интервью никогда не говорил и не скажу, что в образ Баки Барнса я влюбился с первого прочтения сценария. Думал о нем все время, с самой первой читки по ролям. Как наваждение, как… не знаю, как влюбленность. Только о нем и мог говорить — какой он, какая у него история, как он стал таким, каким стал, как выживал в Гидре, как восстанавливался после… Думаю, Марго поэтому и ушла — я ни о чем другом говорить не мог, а больше поговорить было и не с кем. Может, тебя и притянуло сюда этой моей одержимостью?

Барнс даже подумал, что, может быть, он продолжает жить только благодаря этой одержимости, потому что все остальные действительно рассыпались прахом, и вернуть ничего нельзя, но промолчал. Странно это было, узнать, что кто-то еще, кроме Стива, так тобой увлечен, что ли.

— Пока я без документов и костюма, на официальные мероприятия ты меня с собой брать не будешь? — уточнил Барнс. — Если нет, то я спать.

— Хороших тебе снов, — пожелал ему Себастьян.

Во время тренировки Себастьян, как обычно, не думал ни о чем, кроме самой тренировки. После он вернулся домой, чтобы переодеться, и постарался не шуметь, чтобы не разбудить Баки.

А вот на съемках было время подумать. Себастьян послушно и привычно работал лицом и телом по команде фотографа, размышляя о том, что за какую-то пару дней Баки Барнс — настоящий, живой, во плоти, — стал ему близок, как удавалось не всякой девушке или парню из тех, с кем Себастьян спал. Они разговаривали о вещах, о которых Себастьяну не особо с кем было поговорить. Они заботились друг о друге.

Странная привязанность к образу, к роли отпустила Себастьяна, потому что Баки вдруг оказался перед ним воочию: хмурый и забывший о своем обаянии, не мучающийся угрызениями совести за совершенные деяния, любящий шоколад, оберегающий на свой странный манер. Себастьяну хотелось узнать его ближе. Теснее. Еще раз уложить ему волосы. Обнять. Расспросить обо всем — не для роли, а просто чтобы знать.

Надо будет не забыть заказать для Баки шоколад. Интересно, какой он любит, темный или молочный?

========== 9 ==========

Барнс принял душ и забрался под одеяло, снова завернувшись в него с головой. Не то чтобы он сильно хотел спать, но ночью снова предстояло лезть непонятно куда, поэтому отдохнуть стоило. Он думал о Стэне, о практически незнакомом ему человеке, ради которого расшибся в лепешку, но приготовил то, что он хотел. Был готов отгонять от него фанатов и вообще всячески опекать, как когда-то опекал Стива. Наверное, именно этого ему и не хватало, когда Стив стал Капитаном Америка, и вся забота свелась к тому, чтобы вовремя отстрелить голову врагу, нагрянувшему со спины. А потом Барнс умер снова, чтобы вернуться в жизнь Стива искалеченным и не помнящим себя. Он стал нуждаться в заботе, и его бесило, раздражало это чувство слабости, потому что оно разъедало его. Эти обеспокоенные взгляды, молчание и прочая хрень. Было сложно. А со Стэном снова стало легко.

Он уснул, и ему снился странный сон, где он падал, но не в снежную воющую пропасть, а в мягкое черное ничто, в котором он словно растворялся, не умирал, но переставал быть. И внезапно, уже практически полностью став этим ничем, слившись с ним, он увидел яркий огонек, который словно звал его, и он потянулся к нему, снова собираясь заново, вновь становясь собой, с трудом, но выбираясь из вязкого, не желающего его отпускать марева. Рвался к этому яркому огоньку, понимая, что секунда промедления — и жадное ничто засосет его обратно, навсегда поглощая. Он рванул из последних сил и резко проснулся, садясь в кровати.

Потерев лицо ладонями, Барнс поднялся и напился воды из-под крана. В голове взвесью болталась какая-то муть, которая не давала покоя, словно должна была сложиться в образ, но не складывалась. В квартире было тихо, только цокал по полу коготками Кайл, тихо жужжал холодильник, а за открытым окном слышался шум города.

Барнс прошел на кухню, сварил себе кофе и, взяв ноут, забрался в кресло. До вечера было полно времени, и он принялся искать все, что было в сети про Себастьяна Стэна, о нем, вглядываясь в фотографии, особенно уделяя внимание тем, которые выкладывали его фанаты.

Кликая по тегам в Инстаграмме, Барнс с удивлением обнаружил фото их двоих, мирно прогуливающихся по парку. Похоже, фото выложила одна из девушек, которых они сегодня встретили, потому что, Барнс был уверен в этом на сто процентов, больше их никто сфотографировать не пытался.

Под фотографией была подпись «Кто этот хмурый мужик рядом с Себом?» и длинная цепочка обсуждений и предположений, одно другого безумнее. Барнс откровенно не понимал, почему люди так увлечены тем, с кем общаются их кумиры, что они делают и прочая. Нет бы за соседями так следили, больше было бы толку. Он не стал закрывать вкладку, чтобы потом показать Стэну, ему виднее, может, этот бред одержимых людей как-то ему повредить.

Себастьян вернулся под вечер, немного вымотанный, как всегда после съемочного дня. Он привез Баки коробку пирожных — обычных шоколадных и мокко.

— Привет! — крикнул он с порога. Кайл заплясал вокруг него, радуясь, что хозяин пришел. — Ты дома?

— Привет, — отозвался Барнс, выходя его встречать с кухни, где занимался приготовлением ужина.

Это было немного странное и давно забытое ощущение: готовить для кого-то, встречать вечером.