Мистер Андервуд подошел ближе.

– Дражайшая мисс Бейнбридж, ободритесь. Обопритесь на мою руку.

Он оттеснил Сару от Джолиона с такой деликатностью, что Элси лишний раз убедилась: перед ней действительно джентльмен. Медленно он повлек Сару куда-то в сторону.

– Вы можете посидеть в доме викария, пока не соберетесь с силами. Моя служанка приготовит для вас чай. Соли? У вас есть при себе нюхательные соли?

Сара что-то, задыхаясь, ответила, но Элси не разобрала слов.

– Очень хорошо. Сюда, пожалуйста, – его домом оказалась одна из непривлекательных лачуг, жавшихся к краю кладбища. Едва ли такое жилище приличествовало священнику. Элси почти забеспокоилась о том, выдержит ли Сара в такой убогой обстановке до конца службы – казалось, в таком месте ничего не стоит подцепить какую-то заразу. – Этель, сходи за стулом. Будь добра, позаботься об этой леди. Приготовь ей сладкий чай.

В дверном проеме появилась костлявая карга с беззубым ртом.

– Но это же последний…

– Я все знаю, Этель, – резко оборвал викарий. – Делай, как я сказал.

Ворча, старуха пропустила Сару в дом и закрыла дверь.

Мистер Андервуд с невозмутимым видом вернулся к ним.

– Вы очень добры, сэр. Благодарю, – сказал Джолион.

– Не стоит благодарности. Миссис Бейнбридж, а вы в себе уверены?

– За ее нервы я готов ручаться собственной жизнью, – ответил за нее Джолион.

Андервуд взглянул на нее с интересом. Глаза у него были большие и широко раскрытые, но со странно нависшими веками: казалось, викарий не смотрел, а пронзительно вглядывался.

– Отлично. Тогда, миссис Бейнбридж, я попросил бы вас пройти к входу в церковь и встретить гроб. Его внесут первым, следом войдут скорбящие.

Элси кивнула. Это было единственное, на что она сейчас была способна.

Носильщики подняли гроб на плечи и двинулись вперед. Под черный бархатный покров пробрался ветер, и материя хлопала в такт шагам. Герб Бейнбриджей появлялся урывками: вспышки голубого, золота, опять голубое, золото, потом секира.

Элси уцепилась за рукав Джолиона.

– Я должна присесть.

Вдоль дорожки к двери церкви выстроились выщербленные надгробные плиты с топорными надписями на них. Сразу на трех надгробиях кряду значилось имя Джон Смит, причем даты на них отстояли одна от другой не больше чем на два года. Дальше, за розовым кустом, стояли два камня с надписью Джейн Прайс, 1859 на обоих.

Элси шла, не поднимая глаз. Она не хотела видеть, как люди выходят из своих экипажей, не хотела встретить их сочувственные, изучающие взгляды. Всего несколько месяцев назад она шла в другой процессии, нарядная, в шелке и кружевах, с веточкой мирта, сопровождаемая перезвоном свадебных колоколов. Она смотрела на свое белое платье и думала о том, что старая дева мисс Ливингстон ушла навек – а здесь стоит миссис Бейнбридж, вновь сотворенная, новорожденная.

Прах к праху, пепел к пеплу. Как быстро повернулось колесо фортуны. Женщина, идущая в церковь за гробом – кто она теперь? Ливингстон, Бейнбридж? Возможно, ни та, ни другая. Возможно, это особа, с которой Элси не хотела бы знаться.

– Чудесная была служба, – толстый джентльмен взял ее руку и прижал к своим усам. Они отдавали табаком.

– Да. Действительно – чудесная, – повторила она в тысячный раз. – Благодарю, что приехали. Прошу вас, возьмите памятную карточку, – высвободив перчатку из его потной ладони, она вложила туда карточку с черной окантовкой. Затем повернулась к следующему гостю.

Как нелепо они выглядят: эти господа из Сити с безукоризненным крепом на шляпах, уверенными голосами, сигарами, сгрудившиеся вместе на обветшалом, полуразрушенном кладбище. Что они подумают о родовом гнезде семейства Руперта и его фабричной супруге?

Солнце побледнело, став светло-желтым, а она все еще прохаживалась рядом с вереницей незнакомцев, благодаря их. Раздавала жизнь Руперта, сжатую до сухого перечня фактов на строгой однотонной карточке.

На добрую память

о Руперте Джонатане Бейнбридже,

ушедшем из жизни 3 октября 1865 года

на сорок пятом году жизни,

погребенном в фамильной усыпальнице

при церкви Всех Святых, Фейфорд

MEMENTO MORI

Джолион добросовестно играл свою роль, переходя от группы к группе, принимая соболезнования. Это именно к нему они приехали – лишь немногие были знакомы и с ней. Заметит ли хоть кто-то из них, вздумай она потихоньку покинуть это собрание? Может, и правда ей лучше уйти отсюда и поискать свою старую подругу, ту тощую коровенку. Это несчастное создание, по крайней мере, проявило к ней хоть какой-то интерес.

Элси немного постояла, устремив рассеянный взгляд вдаль сквозь сеточку вуали. На деревьях перекликались птицы, названий которых она даже не знала. Жирные, назойливые, они походили на лондонских голубей, разве что цвета другого, светло-коричневые. И другие – наглые черные падальщики. Грачи? Галки? Во́роны? Она никогда их, в сущности, не различала. Одну она все-таки узнала – сорока что-то прострекотала у входа на кладбище. Кобальтовая полоска на ее хвосте словно показывала направление – на самую бедную могилу: покосившуюся, замшелую и поросшую чертополохом.

– Вас заинтересовали надгробья, – голос прозвучал неожиданно, заставив ее вздрогнуть. Обернувшись, она обнаружила у себя за спиной незаметно подошедшего мистера Андервуда. Сложенные руки он прятал под стихарем – то ли замерз, то ли прятал дыры на рукавах.

– Да, меня они удивили. Поразительно много одинаковых имен, как мне показалось.

Викарий вздохнул.

– О да. И что бы я ни толковал своим прихожанам, все остается по-прежнему. Люди… Да что там. Я не стану ничего приукрашивать для вас, миссис Бейнбридж. Вы и сами видите, в каком состоянии деревня. У людей не осталось надежды. Они не надеются даже, что их младенцы выживут, вот и дают им одни и те же имена повторно. Вон там, – он протянул руку и указал в ту сторону, где Элси раньше видела могилки двух Джейн Прайс. – Эти две девчушки жили в одно время. Старшая хворала, а младшенькая родилась слабенькой. Умерли они одна за другой с разницей в месяц.

– Какой ужас. Бедные малютки! Но родители, по крайней мере, почтили их память, установив надгробья.

– Слабое утешение.

– Вы полагаете? А вы когда-нибудь бывали в Лондоне, мистер Андервуд?

Он нахмурил лоб.

– Случалось. До того, как я принял сан.

– Тогда вы, наверное, видели и кладбища? Шахты двадцать футов глубиной, один гроб поверх другого, до самой поверхности. Жуткие места. Я слышала, что там могут потревожить тело, даже расчленить его, чтобы освободить место для свежих трупов. Поэтому я сказала бы, что это благодать – лежать на собственном участке земли и под плитой с именем, пусть даже заимствованным. Родители способны на куда худшие вещи.

Викарий смотрел на нее внимательно, заново оценивая.

– Несомненно.

Элси сочла, что прилично будет сменить тему.

– Горничная рассказала мне, что прямо в моем доме обнаружили чей-то скелет, много лет назад. Не знаете ли вы случайно, мистер Андервуд, был ли он похоронен здесь же, на погосте?

– О каком скелете вы говорите?

Она недоуменно мигнула.

– Я вас не понимаю.

– Их было… несколько, – признался викарий. – Но это ведь очень старый дом, миссис Бейнбридж. У вас нет причин для опасений.

Теперь слова Мейбл обрели более определенный смысл. Глупо было бы со стороны прислуги уносить из дома ноги из-за одного-единственного скелета. Но можно было понять поведение девушек, если их отпугнули многочисленные находки: кому же захочется, выполняя свои обязанности по дому, наткнуться на горку костей.

– Я не опасаюсь, просто… удивлена. Мой покойный супруг почти ничего не знал об истории собственного имения.

– Как странно. Во время и после Гражданской войны[2] имение пустовало. Позже, в Реставрацию[3], семья начала возвращаться. Ненадолго, однако. В семействе Бейнбриджей было печальное обыкновение терять наследников, и дом часто переходил вторым сыновьям, а те так никогда и не являлись сюда, чтобы заявить свои права.