Барнс перекатился, нависнув над Себастьяном, и принялся целовать его, попутно одной рукой стаскивая одежду.

Иногда бывали минуты, когда Барнс жалел, что они с Себастьяном не одни, но еще ни разу не пожалел о том, что у них есть дети.

Себастьян обеими руками забрался ему под футболку, погладил по бокам, а потом легонько царапнул соски. Лихорадочно стащив с себя футболку, Барнс сел на колени между ног Себастьяна, прошелся руками по его телу, а потом задрал ноги в “березку” и стащил с него штаны вместе с бельем.

Как же он хотел его: до дрожи в руках, сбивчивого дыхания и помутнения рассудка. Барнс снова отпустил ноги Себастьяна, раскинув их по бокам от себя и погладил его член. Его собственный член, стянутый бельем, уже стоял вовсю.

— Какие у нас планы? — спросил Себастьян.

— Тебе насколько подробно? — поинтересовался Барнс, склоняясь и облизывая член Себастьяна. — Сейчас мы трахнемся, как захочешь, лапушка, а потом я приготовлю ужин, покормлю тебя, а сам буду сидеть и трескать пирожные. Что сегодня за извращенство ты мне купил?

— Не скажу, — пробормотал Себастьян, подавая бедра вверх. — Увидишь.

— Тогда я буду отсасывать тебе очень-очень медленно, — ласково пригрозил Барнс, кончиком языка облизывая головку и дразня дырочку уретры.

Он обожал делать Себастьяну минет, тащился от ощущения шелковой головки, которую он любил обхватывать губами, чтобы потом нежно посасывать, облизывая ее языком…

Себастьян начал тихо постанывать, запустив пальцы в волосы Баки.

— Давай жестче, — попросил он.

— Скажи, что за пирожные, — потребовал Барнс, все так же нежно лаская одну головку.

— Не скажу… — выдохнул Себастьян.

Барнс решил не отступаться, он принципиально не брал глубже, лаская лишь головку, заставляя Себастьяна умолять его. Конечно, ему самому хотелось, очень хотелось, но раз игра — так игра.

Себастьян начал поскуливать, но не сдавался. Он тоже любил эту игру, очень любил. К тому же сейчас у него уже вылетело из головы, какие именно пирожные он купил.

Барнс еще поласкал языком головку, уже понимая, что ответа, какие ему принесли пирожные, он не получит, поэтому можно было прекращать издеваться над Себастьяном, но он уже не мог просто так остановиться.

Удобно устроившись, Барнс поднял ноги Себастьяна, складывая его пополам, и коснулся языком сжатого колечка мышц, тоже только играя, а не лаская всерьез.

Себастьян захныкал от недостаточности ласки. Он закинул руки за голову и сжал подушку так, что побелели костяшки.

Барнс погладил Себастьяна по внутренней стороне бедер, приласкал член, и снова припал губами ко входу, ввинчиваясь языком, лаская уже всерьез, полностью отдаваясь процессу. Он хотел, чтобы Себастьяну было хорошо, очень хорошо, и только с ним.

Даже зная, что он единственный, Барнс все равно хотел доказывать это Себастьяну раз за разом, что только с ним он может быть счастлив.

Себастьян расслабился, полностью отдаваясь ласкам. Ему было так хорошо, так сладко, так горячо.

Барнс застонал от переизбытка ощущений, от того, как под его руками, губами, ласками гнулся, растворялся в них его лапушка, а он растворялся в нем.

К языку добавились пальцы, мягко ласкающие нежные стенки, раздвигающие тугие мышцы. Барнс мокро лизал вход, одновременно трахая пальцами, дурея от вседозволенности.

— Ну вставь уже… — взмолился Себастьян. — Баки, пожалуйста.

— Ты не сказал, какие пирожные мне купил, — Барнс оторвался от задницы, продолжая трахать пальцами, уже тремя, а сам поцеловал внутреннюю сторону бедер и обхватил губами сочащуюся смазкой головку, обводя ее языком.

Ему хотелось вставить до черных пятен перед глазами, но он продолжал мучить себя и Себастьяна, потому что не хотел быстрого секса, хотел долго, вдумчиво. Ласкать и ласкать, чтобы с ума свести одними лишь руками и языком. Чтобы не просто просил, умолял.

Себастьян зажмурился. Он весь горел от возбуждения, а Баки все мучил и мучил его.

— Бааааки… — взмолился он.

Барнс оторвался, наконец, от Себастьяна, отпустил его ноги, позволяя сменить положение, и потянулся за смазкой. Он почти сразу поднял Себастьяна, усаживая на себя, как больше всего любил, и направил в Себастьяна свой член.

Себастьян с блаженным стоном опустился сразу на всю длину члена и обхватил Баки руками за шею. Качнулся вверх-вниз, откинув голову.

Барнс обхватил Себастьяна руками, поддерживая под задницу одной, а второй под спину, вжал его в себя, припадая губами к шее, прикусывая нежную кожу, но никогда не оставляя на ней меток, и сам принялся поднимать и опускать Себастьяна на себя.

Он, не отрываясь от вкусной, солоноватой кожи, шептал какую-то нежную муть, чувствуя огонь, текущий по венам, и весь этот огонь стекал в пах.

Себастьян громко ахал при каждом толчке, закрыв глаза и откинув голову, чтобы лучше чувствовать — всем телом, всем собой.

— Я… скоро… — выдохнул он.

По спине Барнса прокатилась волна жарких мурашек, он повалил Себастьяна на кровать, навалившись на него всем телом, и принялся трахать, загоняя так глубоко, как только мог.

Себастьян вскрикивал все громче. Наконец он завопил, выгнулся и обмяк под Баки.

— Господи, котик… — прошептал он.

Барнс взорвался глубоко внутри почти сразу за Себастьяном, и улегся на него, не собираясь вынимать член из растраханной задницы. Ему и так было хорошо. Слишком хорошо, потому что теперь их секс стал не таким частым, а дрочить в душе Барнс давно отвык.

— Куда ты сунул мои пирожные? — глухо, уткнувшись в шею, спросил Барнс, хотя как раз на пирожные ему сейчас было глубоко плевать.

— На столе, — вяло ответил Себастьян. — Я все равно сейчас не помню, какие они.

— Я люблю тебя, лапушка, — пробормотал Барнс. — И плевать мне на пирожные. Сейчас я хочу только тебя. Быть только с тобой.

Барнс аккуратно скатился с Себастьяна и раскинулся звездочкой на их просто огромной кровати.

— Я обещал тебе ужин, — наконец сказал он. — Дети спят и еще будут спать. Я еще чуть-чуть полежу с тобой, потом приму душ и пойду готовить, хорошо?

— Конечно, котик, — Себастьян перекатился на бок, обнял Баки и поцеловал его. — Люблю тебя.

========== 6 ==========

— Стэлла, что-то не так, — уверенно сказал Барнс, пытающийся накормить Лекса, но малыш был вял, не тянулся к бутылочке, как обычно, и он коснулся губами лобика. — Он горячий.

Стэлла молча сходила и принесла термометр, чтобы или успокоить встревоженного отца, или подтвердить, что ребенок заболел.

Современнейший бесконтактный термометр для младенцев уверенно подтвердил, что у Лекса тридцать восемь и три, а у Мики — тридцать семь и девять.

— Надо к врачу, — сказала Стэлла. — В каком госпитале у них страховка?

— А, у Святого Луки, — тут же ответил Барнс, принимаясь собирать детей. Совершенно самостоятельно.

Барнс бы с удовольствием поистерил, потому что малыши заболели первый раз за свои почти полгода жизни, но именно поэтому он не истерил. У него включился какой-то непонятный механизм, который говорил, что теперь только он сам должен позаботиться о детях, свозить их к врачу в первом часу ночи, выяснить, что происходит, а дальше выполнять все назначения, которые пропишет врач. И никого к детям больше не подпускать, даже Себастьяна. И тем более Стэллу или Дору.

— Джеймс, я еду с вами, — уверенно сказала Стэлла. — Так будет удобнее и надежнее.

— Не нужно, — отмахнулся Барнс. — Я сам справлюсь.

Барнс был уверен, что справится сам, ведь справился же, когда они только родились, и сейчас справится. Няни же справляются.

— Кто-то должен следить за детьми, а кто-то за дорогой и слушать врача, — терпеливо объяснила Стэлла. — Это моя работа.

Барнс задумался. Малыши хныкали, уже лёжа в автокреслах, а он ещё ни разу не ездил с детьми куда-то один. Стэллу к детям иррационально подпускать не хотелось, это было как наваждение, словно она, вот уже почти полгода у них работавшая, могла повредить детям, обидеть их, таких маленьких, сейчас нуждающихся не в чужой женщине, а в pape, близком, родном и понятном.